От редактора. В этом номере журнал «Эмигрантская лира» публикует произведения участников фестивалей «Литературный Ковчег», проводимых в Армении. Переводы из поэзии авторов «Литературного Ковчега» можно прочесть в рубрике «Поэтические переводы». С информацией о самом фестивале и об его истории приглашаем познакомиться в рубрике «Поэтическая жизнь русского зарубежья». Вика Чембарцева.
МОИ ПЕРВЫЕ ДЖИНСЫ
Мои первые джинсы были связаны с вторжением Советского Союза в Афганистан. Это случилось в 1979 году. Советские войска ввели, чтобы защитить социалистическую революцию в Кабуле. Игра была проста. Если освобождали мы, для западных стран это было оккупацией, а если освобождали США, – это было оккупацией для нас. Ради бога, мы говорили на разных языках или, скорее, на одном языке, но каждый понимал всё, как хотел, в зависимости от интереса. Моего брата забрали в армию в 1980 году. В армию призывали в 18 лет – на два года в обычные войска и на три – в морские. Место предстоящей службы было неизвестно, и ты мог узнать, куда попал, только по прибытии в воинскую часть. В случае удачи можно было попасть в Венгрию, Восточную Германию, Чехословакию, а когда везло не очень – в удаленные районы Сибири. Как говорил один из моих соседей: «Я служил там, где запрягают собак». Это был другой мир, туда нужно целый день лететь на самолете. Но самый жёсткий вариант по тем временам – попасть в Афганистан. Шансы не вернуться были велики. И моего брата отправили именно туда. Несколько месяцев в узбекском городке Термез, на границе с Афганистаном, а потом – прямо в Кабул. Сражаться с моджахедами – совсем не простое дело. Фотографии были устрашающими: сожжённые машины, сожжённые сёла, трупы, а солдаты – вооружены до зубов.
Зато там, в Афганистане, в этой нищей и забытой богом стране, в отличие от СССР, были товары, которые у нас можно было достать только с большим трудом и с большой переплатой. Соблазнительных вещей было много – от солнечных очков до магнитофонов «SONY», но ни один товар не был таким вожделенным и уважаемым, как джинсы. Джинсы были самым желанным товаром для советского гражданина того времени. Солдаты бесстрашной Красной армии промышляли контрабандой этого добра. Таким образом, в весьма нежном возрасте я оказался обладателем того, что имели только дети «очень хорошо устроившихся», то есть работников, связанных с заграницей, или спекулянтов. Из-за того что моему брату не дали отпуска, который обычно полагается советским солдатам, мой отец поехал в Термез повидаться с ним и вернулся оттуда с джинсами для меня. В лучших моих мечтах я не видел ничего более прекрасного! Только представьте: я, десятилетний мальчик, носил штаны, которых не было ни у сына директора школы, ни даже у сына первого секретаря горкома.
Думаю, что я был одним из первых в нашей школе, надевшим джинсы. Мне завидовали все: от одноклассников и одноклассниц моей сестры из выпускного класса до одноклассников, и особенно одноклассниц, из моего класса. Первые мои джинсы произвели настоящую сенсацию. Позже, уже подростком, я получил в подарок джинсовую рубашку. Это было уже больше чем избалованность шмотками. Такого рода рубашки можно было достать лишь с огромным трудом, и, естественно, стоили они очень дорого. На ее левом кармашке была эмблема c надписью «Lightman». Откуда было знать американским производителям, нашим смертельным врагам, что это название нигде не пришлось бы ко двору лучше, чем в СССР? Эти вещи действительно освещали нашу жизнь.
А самые первые джинсы, которые я в своей жизни видел, а точнее говоря, припоминаю, что видел, были джинсы моего старшего брата. После окончания школы мой брат решил купить себе джинсы. Он приобщился к блатным, то есть к смекалистым ребятам, которых все уважали. У него были все козыри. Он был шустрым, обладал лидерскими качествами и, не знаю, каким образом, ему удавалось приструнивать всех, а вдобавок он был ещё и спортсменом. У него было всё, не хватало только джинсов. Для парней этой категории жизнь автоматически лишалась смысла, если не получалось достать эту вещь. А чтобы добыть джинсы, нужны были деньги и знакомые, которые помогли бы купить их. Он проработал всё лето, собрал деньги и поехал в Одессу. Как сказал бы Остап Бендер: «Контрабанда? Вся контрабанда делается на Малой Арнаутской в Одессе». На «толчке» – на черном рынке – в Одессе можно было найти что угодно. Здесь ты видел невидимое лицо страны. Только б деньги были, но если бы советскому гражданину не хватало только денег! Так мой брат вернулся оттуда с джинсами «Made in USA». Их цвет я не забуду никогда. Думаете, сейчас всё еще делают такие джинсы? Даже капиталисты стали уже не те. Какая была ткань! Такая плотная, что они «аж сами стояли». Сзади – кожаная этикетка с нарисованным огромным мостом, на котором большими иностранными буквами было написано «Brooklyn». Вероятно, это было название фирмы. Я понятия не имел, что значило это слово и о чём оно говорило, но Brooklyn для меня осталось магическим именем. Слово из другого мира, другая реальность, которую я не мог даже вообразить. Слова, а особенно вещи, обладали для нас необъяснимым очарованием.
Сейчас я покупаю себе время от времени джинсы. Покупаю всё же очень редко, и не из-за денег. Когда-то я очень хотел джинсовую куртку. Я представлял себя в джинсовой куртке. В ней я был другим существом. Но это происходило в мечтах. Я так никогда и не купил её. Позже мне её подарили, но я надеваю её очень редко. Почему? Когда я вижу в магазинах кучу джинсов, мне становится дурно. Какое обесценивание вещей, которые когда-то были священными для нас! Я покупаю джинсы редко, чтобы «не растоптать мечту моего детства» времён моей жизни при коммунизме. Этот капитализм нас вконец испортил. Он разрушил одно из самых больших удовольствий – удовольствие от вещей, добытых с трудом.
ЖВАЧКА
Первый раз я попробовал жвачку в 8 лет. Сознаюсь, я был впечатлён, но то, что я жевал, очень отличалось от обычной жвачки по 15 копеек из магазина на углу. В ней было что-то особенное. Чтобы вам было понятно: на её обертке были не наши буквы, а другие, очень яркого цвета, похожие на те, что стояли в титрах американских фильмов.
Мой друг Лёва первым смекнул и начал первый свой бизнес во втором классе – покупая жвачку made in USSR, он раскрашивал её и продавал одноклассникам, вернее, выменивал на что-нибудь другое.
Он представлял её под брендом, который побил бы любую рекламу того времени: inostrannaia. Наверное, у Левы тогда всё и началось. Сейчас у него бизнес в США. Изредка он звонит мне и рассказывает, что хотел бы приехать попить вина.
В садике, например, когда товарищ воспитательница спрашивала нас, кем мы хотим быть, у Лёвы был стандартный ответ, от которого он так никогда и не отказался: «Когда я вырасту, я стану дипломатом». «Почему, боже мой, ты хочешь стать дипломатом, Лёва?» – спрашивала Зинаида Васильевна.
И Лёва отвечал с чувством превосходства, пытаясь вызвать у нас зависть: «Чтобы привозить много-много жвачек!» И, кстати, когда Лёва добрался до Нью-Йорка, первыми вещами, которые он купил, были автоматы для продажи жвачки и кока-колы.
Но больше всего впечатляла меня жвачка в виде сигарет, подаренная в третьем классе моим братом, служившим в Афганистане. Эта жвачка была круче всего. Она произвела фурор.
Разбитые сердца, зависть, восхищение и неприятности из-за простой, сегодня уже слишком банальной вещи, которую мы называли «жвачка».
КАК РАСПОЗНАТЬ РОДИВШИХСЯ В 70-Е
Забыл сказать: я родился в семидесятые годы. Какие времена! Тот период остался под именем брежневского застоя, но это не так важно. Колбаса была, и её можно было купить всего за два рубля двадцать копеек, молоко и кефир были, хлеб был дешёвым, а водка стоила умеренно. Это было время, когда единственным нашим соперником оставались только США и шёл великий финал этой игры. Ещё чуть-чуть, совсем немного, и мы победим этот последний бастион зла. По праздникам мы пили «Советское шампанское», ели апельсины, а кинопроизводство процветало. Мы гордились нашей Родиной и были счастливы. Время от времени вызывали досаду маленькие проблемы: очередь за болгарским дезодорантом «Лаванда» или то, что в ресторанах не всегда есть места, а чтобы получить мебель, родителям нужно было записываться в бог знает какие списки. Но что это по сравнению с нашими великими достижениями! И всё равно в хоккее мы побеждали всегда, если только не проигрывали канадцам или чехам в полуфинале.
А сейчас, если у вас хватит любопытства и терпения, я дам вам 50 признаков из советского фольклора, по которым вы сможете отличить тех, кто родился в 70-е в СССР (эти признаки со всей определенностью во многом верны и для других стран социалистического лагеря).
1. И сегодня ты всё ещё вздрагиваешь, проходя вдоль километровых полок со спиртными напитками в супермаркетах.
2. Ты действительно знаешь глубинные значения слова «жвачка».
3. Ты видел портрет Горбачёва без родимого пятна на голове.
4. Сознайся, что ты вздрогнул бы, если бы рядом с собой услышал произнесенное визгливым голосом: «А сейчас – в эфире “Пионерская зорька!”».
5. При слове «футбол» ты всегда вспоминаешь Олега Блохина.
6. Наши всегда выигрывают в хоккей.
7. Ты ещё помнишь чернокожего Майкла Джексона.
8. Ты уверен, что лучшая группа в мире – «АББА», а в Штатах – «Бони М».
9. Всё ещё не можешь поверить, что у тебя 38 телеканалов 24 часа в сутки.
10. Ты ещё не забыл: для того чтобы выключить телевизор, нужно встать с постели, оохх-хо-хо!
11. Вроде, кроме SONY и PANASONIC, были и другие качественные магнитофоны.
12. Появление электронных часов с музыкой перевернуло тебя.
13. Двести сортов колбасы и сто восемь сортов сыра бессмысленны и превосходят твоё воображение.
14. Твоя мама по сей день хранит польские журналы моды или «Бурду».
15. Ты уверен, что самым лучшим мороженым был пломбир за 21 копейку.
16. Первый раз Булгакова ты читал в ксерокопии, а Гумилева – в самиздате.
17. Самый запретный фильм – «Эммануэль». Там показывают тааакие вещи…
18. Карате – на самом деле крутая штука. У тебя был знакомый, у которого был знакомый, чей знакомый знал одного чувака, который знал тайны единоборства и одним ударом разбивал десять кирпичей, а вторым валил семерых. Кажется, потом его посадили.
19. Утром и ночью, независимо от количества выпитой водки, ты можешь перечислить, как минимум, пять пионеров-героев: Володя Дубинин, Марат Казей, Валя Котик, Зина Портнова, Леня Голиков… все, достаточно!
20. Девизом твоего пионеротряда было «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».
21. И сегодня ты считаешь, что самым вкусным был квас из жёлтой цистерны на перекрёстке: большая кружка стоила шесть копеек, а маленькая – три.
22. Никогда не забудешь, что автоматы с газводой давали воду с сиропом за три копейки, а за одну – просто газировку.
23. Твоей мечтой было – когда вырастешь – покупать себе вещи в валютном магазине «Берёзка».
24. Ты уверен, что поляки – спекулянты.
25. Дезодорант – это два баллончика с надписью «Жасмин», которые ты купил после двухчасового стояния в очереди.
26. Ты очень хорошо знаешь, что Намибия – это страна, оккупированная ЮАР, в которой существует апартеид и живёт Мандела.
27. И сегодня изредка в твоей голове звучит: «El pueblo, unido, jamas sera vencido», или «Руки прочь от Никарагуа!».
28. Наши напитки – это «Тархун», «Буратино», берёзовый сок, а их напиток – «Кока-кола».
29. И по сегодняшний день помнишь вкус сгущёнки, пряников, шоколадных батончиков и гематогена.
30. У иностранцев, которые крутятся вокруг «Интуриста», нельзя брать жвачку или конфеты. Говорят, в соседнем городе один мальчик съел такую конфету и умер.
31. Твой магнитофон зажёвывал ленту. Ага, это была «Электроника-302».
32. Сознайся, что ты смотрел «Маленькую Веру» восемь раз.
33. Хотя бы один из твоих приятелей был либо металлистом, либо брейкером.
34. Если кто-то из друзей в кафе просил булочку с маком, ты его спрашивал: «А торт с героином не хочешь»?
35. Ты помнишь, что Москва – это город, откуда отец привозил тебе шоколадных зайчиков и чай «Бодрость».
36. И по сей день ты знаешь, что есть три стрижки:
– «под ноль» – за десять копеек;
– «канадка» – за сорок копеек;
– «модельная» – за рубль двадцать.
37. Согласись, что видик ты считал вершиной технического прогресса.
38. Ты никогда не видел своими глазами киви, авокадо, манго, кокосовые орехи. А когда увидел, намного позже, они тебя немного разочаровали.
39. Когда папа отвёл тебя в «Луна-парк», ты захотел остаться там навсегда.
40. Когда слышишь слово «губернатор», тебе кажется, что ты читаешь исторический роман, а при слове «сенатор» кажется, что ты читаешь роман о ещё более древней эпохе.
41. Ты хорошо имитируешь голос переводчика, озвучивавшего фильмы из видеопроката 80-х годов.
42. На демонстрацию 1 и 9 мая ты брал с собой что-нибудь острое – пробивать воздушные шарики одноклассников.
43. Ты бесчисленное количество раз участвовал в вечном споре о том, какой велик лучше – «Минск» или «Украина».
44. У тебя точно была бутылка из-под шампанского, куда ты складывал 10-копеечные монеты.
45. Согласись, что и сбор макулатуры имел своё очарование. Особенно когда тебе удавалось спереть стоящую книгу.
46. Кстати, ты узнал, что маслины бывают и чёрными, только в 90-е годы. А до этого ты ел только афганские зеленые маслины, только они были в продовольственных магазинах.
47. Тебе хорошо известно, что один из атрибутов хорошего дома – открывалка для бутылок с рисунком из мультика «Ну, погоди!», но ею никогда не пользуются по назначению, она всегда – для выставки в серванте.
48. На переменах вы соревновались в том, кто быстрее соберет кубик Рубика. Мой друг установил рекорд: 1 минута и 20 секунд.
49. Слово «презерватив» по-прежнему кажется тебе неприличным, и ты испытываешь неловкость, когда тебе нужно их покупать или воспользоваться ими.
50. Тебе очень хорошо знакомо слово «дефицит» в том его значении, которое связано не только с деньгами.
СТЕКЛОПУНКТ, ИЛИ НА ЧТО МОЖНО ПОТРАТИТЬ РУБЛЬ
Дорогие мои, скажите честно, когда в последний раз вы сдавали пустые бутылки? А вот в СССР ещё существовали эти знаменитые пункты, принимавшие пустые бутылки и банки, и у них было очень точное название: «Стеклопункт», – а бутылки и банки, которые там сдавали, назывались стеклотарой. Эта область создала целую субкультуру. Не удивляйтесь, но чаще всего у стеклопунктов стояла очередь, потому что обычная молочная бутылка стоила 15 копеек, а за такие деньги, уверяю вас, стоило постоять в очереди. Таким образом, наличие сетки с пустыми бутылками было обязательным для советских граждан, особенно для несовершеннолетних. Почему? Потому что это было возможностью заработать деньги, когда они тебе срочно нужны, и можно было не просить денег у родителей, которые начали бы поучать тебя, как зарабатывать деньги, все же делая хоть что-то при этом. Чтобы понять, что 15 копеек не ничтожная сумма, а вполне заслуживающая уважения, я объясню вам, что значили 15 копеек и почему стоит уважать даже пустую бутылку.
На что можно было спустить советский рубль в 1984 году? Хорошо, я вам расскажу, слушайте внимательно. На рубль в СССР можно было купить 100 коробков спичек. Не спрашивайте, для чего. Я говорю лишь, что ровно столько их можно было купить, и их можно было найти. И тогда еще были спички в фанерных коробках с прекрасными рисунками советских ракет и космонавтов. Их, к примеру, можно было коллекционировать. Дальше, ты мог на рубль выпить в школьном буфете 20 стаканов котлового кофе или 20 чашек чая. Можно было 20 раз проехать на метро или автобусе по городу. Можно было купить три бутылки кефира (по 28 копеек бутылка) и батон хлеба (16 копеек) или девять порций мороженого «эскимо», которое, уверяю вас, было очень вкусным. Можно было купить три пачки сигарет с фильтром или две бутылки пива, и осталось бы еще на тараньку, которая так хороша к пиву. А также можно было выпить 16 маленьких кружек кваса, или 100 стаканов газировки без сиропа, или 33 стакана с сиропом. А если в кинотеатре шло что-то стоящее, можно было сходить в кино десять раз (взрослый билет стоил 25 копеек). Да и один американский доллар стоил 94 копейки. В 1984-м еще не вышла одноимённая книга, она появилась всего лишь через несколько лет, когда рубль еще имел почти ту же стоимость.
СОВЕТСКИЙ ПРЕЗЕРВАТИВ
Отношения советского человека с вещами всегда были чем-то опосредованы. Лучше всего некая вещь опосредуется через ограничение доступа к ней, как осознал я позже. Чем труднее найти и купить вещь, тем более она желанна. Запрещённая вещь становится вещью очень искомой. Запрещённые или труднодоступные вещи становятся объектами интимными, вещами-героями, вещами-личностями, вещами, за которые ты отдал бы жизнь и которые помнишь всю свою жизнь. Рекламщики понятия не имеют о том, что именно запрет создает самую большую зависимость. Поэтому я никогда не прощу капиталистам того, что они разрушили этот «сакральный» механизм.
Но была и одна труднодоступная вещь, которая принадлежала к особой интимной категории. Она называлась презерватив. С этим объектом мы были в отношениях то ли ирреальных, то ли постыдных. И объяснялось это в первую очередь тем, что отчётливого воспитания в области половой жизни не существовало. Половое воспитание сводилось к вещам смутным и абстрактным, но никак не к практическим знаниям. По отношению к этому всегда существовала некая идеологическая стыдливость. По поводу практических знаний нам давались лишь намёки. В жаргоне подростков слово презерватив стало ругательством (гандон). Не дай бог, если бы к тебе вдруг пристало, как ярлык, это слово! Это стало бы большой (вариант – подлинной) трагедией. Как выбрасывают использованный презерватив, так же и тебя исключали из общества, если этот ярлык приставал к тебе.
Презерватив был объектом из другого мира. С этим чужеродным телом и проявлением иного мира советские граждане состояли в отношениях глубинного стыда и стеснения. Уверяю вас, что и сегодня любой бывший советский гражданин, воспитанный до 80-х годов, стесняется попросить в аптеке или в магазине эту вещь. Он произносит это слово тихим голосом, скорее намекая, чем отчетливо вопрошая. Использует же он эту вещь с большой тоской, скорее подумывая отказаться от удовольствий, чем пользоваться этим. Классовое сознание пролетариата никак не может примириться с культурой презерватива.
Всё же советские презервативы существовали, и на их упаковке даже была инструкция по использованию. Достать их можно было с трудом, а их качество и запах не способствовали желанию их поискать. Поэтому обращались к тем, кто ездил за границу. Но таких было мало, поэтому и западных презервативов тоже было крайне мало. Так же обстояли дела и с противозачаточными таблетками. Так что приходилось обращаться к старым добрым революционным сексуальным принципам.
ПУТЧ
ВВ 1
В 1991 году мой паспорт все еще был советским, той самой «краснокожей паспортиной», которой так гордился Маяковский: «Читайте, завидуйте – я гражданин Советского Союза», – и о которой советские анекдоты говорили, что на самом деле Маяковский сказал: «Читайте, завидуйте, я – гражданин, а не какая-нибудь гражданка!» И мы гордились по-своему.
В те смутные времена великих перемен и полного энтузиазма я, разумеется, был влюблён. Мы с моей подругой решили в августе съездить в Литву, одну из союзных «республик-сестер». В одно прекрасное августовское утро мы сели в такси, незабвенную жёлтую «Волгу» с шашечками и с особенным счётчиком, который, услышав однажды, никогда не забудешь, – и отправились в аэропорт, потом сели в Ту-134 и через два часа уже были в Вильнюсе. До Москвы «Аэрофлотом» было час сорок пять минут лёту, до Вильнюса примерно столько же.
Добравшись до столицы Литвы, прибалтийского города, бывшего в авангарде перемен в СССР, мы стали искать гостиницу. Нашли кое-что по своему карману: общежитие на окраине города. Четырехэтажное здание, комната с несколькими кроватями, но с общим душем, то есть три комнаты на один душ. Комнаты были разделены общей прихожей. Наш сосед в комнате слева от нас был, кажется, литовцем.
Мы расположились, а потом вышли в город – почувствовать его пульс. Классические маршруты: центр, музей, кафе и хороший ресторан, где мы ели котлеты по-киевски. В гостиницу мы вернулись поздно, на точно таком же такси, как и в Кишиневе, и счетчик издавал такие же звуки.
Утром нас разбудил стук в дверь. Я растерянно вышел в холл, где наш сосед по-русски с балтийским акцентом произнес:
– Быстро вставайте, потому что путч.
– Потому что – что?
– Путч, дорогой!
– Это хорошо или плохо? – продолжаю спрашивать я в непонятке.
– Это не к добру, – говорит он и в двух словах объясняет, как обстоят дела.
Государственный переворот, Горбачёв арестован, банда консерваторов захватила власть. Но самое скверное – танки уже въезжали в Вильнюс, и армия направлялась к телецентру, чтобы захватить его. Наш отпуск закончился, мы пошли на междугородную телефонную станцию, чтобы позвонить близким и узнать, как обстоят дела в других краях. Несколько дней мы шатались по городу. Казалось, вся страна остановила свой ход и вышла на улицы, чтобы своими глазами увидеть собственный конец. Мы поехали в Каунас, в знаменитый Музей чертей, и, когда спросили старушку, как пройти к музею, она коротко ответила: «В стране путч, а вам загорелось чертей посмотреть!» Разумеется, нам не очень горело с чертями. Шли последние дни СССР.
Перевод с румынского Олега ПАНФИЛА