Александр Фрадис родился в 1952 году в Кишинёве. Учился в МГУ и КГПИ. В 1981 году эмигрировал из СССР. С 1987 года – гражданин США, но жил преимущественно в Германии. Затем в Израиле. Публиковался в журналах «Континент», «Третья Волна», «Стрелец», «22», «Кодры», в газетах «Молодёжь Молдавии», «Новое русское слово» и «Русская мысль», в альманахах «Русские поэты на Западе», «Голубая Лагуна», «Ветка Иерусалима», «Самиздат века». Вернулся из эмиграции в Кишинёв в 2011-м году.
Но мы ведь и в своей душе не дома…
Наум Каплан
Оказаться в Кишинёве в мае почти счастье. Цветёт сирень, а сам город пребывает в ленивой полудрёме. Кишинёв – это город-книга. А самая пронзительная глава города написана его поэтами.
Я открыла эту книгу в мае 2015-го, приехав на поэтический фестиваль «Европейская весна поэтов». Фестиваль как фестиваль. Торжественность, переходящая в патетику, а самое интересное происходит в кулуарах. Накануне отъезда написала Кате Капович, родившейся в Кишинёве, и о своей поездке с просьбой «навести» меня на не пафосные места Кишинёва. Катя ответила, упомянув о Саше Фрадисе.
Перед встречей, дружеским свиданием «вслепую», я была вооружена книгой «Проклятый город Кишинёв», которой одарил меня её московский издатель Сергей Эрлих, случайно в те дни тоже оказавшийся в Кишинёве. Книга была большая, не помещалась в маленькой сумке, и весь день мне пришлось таскать её в руках. Потом, правда, её таскал уже Саша Фрадис. Говорят, какая-то группа людей написала письмо мэру Кишинёва с требованием снести памятник автору строк: «Проклятый город Кишинёв! Тебя бранить язык устанет…».
По смешному стечению обстоятельств мы встретились на ступеньках Молдавского союза писателей, одной из тех организаций, с которой у Саши, в принципе, не могло быть ничего общего. Естественно, мы стали в быстром темпе удаляться в сторону парка Чел Маре, который Саша по-прежнему именует пушкинским.
Саша говорил-говорил. Мелькали знакомые и незнакомые фамилии. Я пыталась сказанное им как-то уложить в голове. И понимала, что он адресует это всё не совсем мне. А проговаривает то, что волновало и продолжает волновать его. Проживает заново.
«Я решил эмигрировать в США, где в 1982 году вступил в американскую армию. Прослужил в ней до 1991 года, в основном на территории Германии, где после и остался жить. Пытался заниматься предпринимательской деятельностью в области альпинизма, но не заладилось. Решил снова попытать счастье в Америке, где сильно затосковал. Поехал к сыну в Израиль. Прожив там несколько лет, понял, что хочу домой. Я знаю, что это попытка возвращения в Икстлан (метафорическая родина, на которую пытается вернуться «человек знания» по К. Кастанеде), который, в сущности, недостижим. Но меня неудержимо тянуло…»
Кишинёв открывался не только улицами, мостовыми, домиком Пушкина, весенним цветением, но и стихами Кати Капович, Наума Каплана, Евгения Хорвата, которых Саша цитировал бесконечно. Фрадис стал моим проводником не только по городу, но и по времени своих сбывшихся и не сбывшихся надежд.
…(врач сказал: передоз по стихам
и охота вам дни напролёт
предаваться таким пустякам
чтоб лишь мордой об лёд?
мир конкретен – хоть локти грызи
я в ответ: не грузи)
есть прикол в том что небо вверх дном
в месте силы не дохнут от ран
бутучены
чуфут
и кумран –
три в одном
(3х1)
И что мне, казанской татарке, этот город, с которым я не связана пуповиной. Но вот же… У меня есть свой город К., из которого я не уехала и вряд ли уеду. Мне не приходилось читать в самиздате Мандельштама и других опальных поэтов. Осип Эмильевич попал мне в руки сразу двухтомником. У меня была другая история.
Свою историю и историю своих друзей-поэтов Фрадис описал в рок-опере «Из песни слов…». Её герои – литературно-богемные кишинёвские девушки и юноши, такие советские хиппи, не верившие в распад могучей империи, но тем не менее приблизившие его своей карикатурной, на взгляд автора, борьбой за свободу.
Несмотря ни на что, в советском Кишинёве был особый воздух. Сегодня в Кишинёве у Саши Фрадиса нет среды. Он по-прежнему мысленно беседует с «Женькой» и «Катькой», обсуждая стратегии поведения на допросах, уговаривает «Нюмку» не покупать машину (Наум Каплан погиб в автокатастрофе).
«Я в детстве Кишинёв не любил, считая его местечковым террариумом. Женька его просто ненавидел, поскольку сочинил себе столичное детство и дворянское происхождение (может, и не сочинил – главной чертой его характера всегда оставалось безумное благородство – ну, да какая разница). Наум с нами на эту тему никогда не спорил. Он просто знал, что Кишинёв – город священный, пронизанный силовыми полями во всех мыслимых и немыслимых плоскостях... Мы все, как попугаи, тараторили: Пастернак, Мандельштам, Ахматова... А Наум, улыбаясь мягко и иронично: нет, братцы – Хлебников! Мы ему: Москва, Питер, Париж. Он в ответ: Кишинёв».
Овидий: «Мало суметь уйти – сумей, уйдя, не вернуться». На это не сложно найти антитезу. Но меня «там не стояло». Я не имею права судить. И не хочу. Судьба Фрадиса – типичная и не типичная судьба одного из поэтов, эмигрировавших из СССР, которые не в состоянии были находиться в болоте несвободы. Они хотели не просто выжить, а важнее всего – состояться.
«Я ненавижу свет
однообразных...» – стоп!
Где тут у нас ресет?
Здравствуй, мой вечный стёб.
Я презираю спесь –
пусть у меня во рту
адская эта смесь:
магма, свинец и ртуть.
Только бы не кисель
сахарный по усам –
я не хочу, как всё,
да не умею сам.
Вот – разучился пить,
но продолжаю петь.
Чем ариадней нить –
тем всенародней плеть.
(Антимолитва в подвешенном состоянии)
Публикаций у Фрадиса мало. По сравнению с нынешними поэтами, меряющимися количеством публикаций в Журнальном зале, ничтожно мало. Но точно знаю, они будут. Может, не сегодня и не завтра, но в ближайшем будущем. Не могут кануть в Лету строчки-обещание:
Но это лишь рубеж – не эпилог.
Недаром, уцелевший от прополки,
пронзительно расцвёл чертополох
в походном котелке на книжной полке.
Саша Фрадис вернулся в Кишинёв в 2011 году. После тридцати лет жизни в Америке, Израиле и Германии. Не все его знакомые в городе знают, что он вернулся. А он говорит, что хочет «дожить свою жизнь здесь».
В Кишинёве три вида сирени: белая, классическая и «горячая» – так сходу я назвала сирень ослепительно фиолетового цвета. Хотя фиолетовый цвет не имеет отношения к огню или теплу. Наверное, горячо было глазам. Такая в моём городе К. не водится.
– Знаешь, как по-татарски сирень?
– Нет.
– Конечно, не знаешь (ехидно). Канафер. Ка-на-фер.
– Красиво. Персидское?
– Конечно.
– Она должна хорошо расти в «Израиловке», климат, вроде, подходящий, но не растёт…
Саша Фрадис пишет и сегодня. Фактически находясь во внутренней эмиграции. Больше прозу. «Об экзистенциальной несправедливости мироустройства. И о смехотворности поисков выхода… Для себя я давно понял: нужно просто сжать зубы и доживать век честно и без нытья. Меня волнует только один вопрос: как свести к минимуму боль земного бытия?»
Я не искала у Фрадиса пророческих стихов. Хотя понимала, поэт такого уровня способен заглянуть в будущее. Потому без комментариев приведу целиком одно такое стихотворение.
Алёнке - с любовью
хорошо что есть воздух из воздуха делают ветер
Мелькор
что – письмами вспученный сервер?
что – гимны христу да аллаху?
на север
на север
на север
на площадь на суд и на плаху
но впрочем не грех перед боем
отдаться мечтательной лени
а там уж склонить перед богом
главу
коль не гнутся колени
из воздуха делают хлопья
чистейшей арктической пробы
покуда луна исподлобья
косится на карту европы
но мне на порядок прикольней
следить не страшась рикошета
как здесь минарет с колокольней
врастают в развитье сюжета
весёлые трассеры ветра
лихие февральские грозы
и пусть недостало конверта
письму
а поэзии – прозы
не все ещё песенки спеты
дружина блажит по пирОгам
на севере нынче рассветы –
за дальним днепровским порогом
05.02.07
Когда я думаю о Саше Фрадисе, мне начинает казаться, что эмиграция – это состояние ума и духа. Не души, конечно. Душа тут ни при чём. Она-то, как писала Марина Цветаева, «… родилась крылатой». Но всегда есть что-то или кто-то, к чему или к кому поворачиваешься спиной, отрицаешь, не просто отрицая, а всем сердцем отталкивая и негодуя.
Никогда до конца не понять, по каким законам живёт душа другого человека. Мне кажется, что поэт Саша Фрадис рождается заново. Проходя через обычные в таких случаях молчание, бессилие, неуверенность в себе и переосмысление. Время и его город К. изменились до неузнаваемости. А он всё ещё там, в 70-х прошлого века. Потому, наверное, он с такой радостью фиксирует фотоаппаратом старые дворы и дома, сохранившиеся с той поры скамейки.
«Мое ощущение города остался прежним. Брожу, бывает, по улочкам Кишинёва, его паркам, и во мне разгорается чувство любви к городу, понимание, что я не хочу уезжать отсюда. Я люблю этот воздух, землю… После многолетнего опыта жизни в других столицах, причем очень насыщенного, тёплого, я понял, что люблю Кишинёв. Хотя не созрел полностью для понимания его сущности».
Может, тоска по прошлому, связанному с дорогими его сердцу людьми, любовь к своему городу и его «разрушающимся стенам» и станут темой его будущих стихотворений, рождая новую интонацию.
Последнее стихотворение Фрадиса на сайте «поэзия.ру», где он выкладывает свои произведения, датировано 2009-м годом. В 2011-м поменял эмиграцию «внешнюю» на «внутреннюю». Примеры были. Чаще оборачивались творческим поражением. Посмотрим?
«Выдох. Вдох. Начинаем с нуля».