Свободный стих Елены Шуваевой-Петросян, действительно, свободен. Не потому, что это чаще всего стихи, написанные верлибром. Это не проза, искусственно притворяющаяся поэзией, как это нередко бывает. Её мысль носит характер художественного мышления, потому что стих воспаряет к настоящей образности, потому, что он развивается по закону эмоционального отклика на всё, что переживает автор. Её поэтический взгляд не знает границ, свободно перетекая от житейского сюжета к пространству, за которым видятся «рваные каменные горизонты» и земля, дрожащая от «кипения магмы». Автор ведёт читателя за собой, преодолевая время, побуждая читателя вдыхать горячие ветры событий, которыми наполнена душа поэта.
Д. Ч.
* * *
В Армении –
рваные каменные горизонты
и иллюзия компактности мира.
В Армении –
все боги из разноцветного туфа,
его поры одинаково жадно пьют дождь, слёзы и кровь.
В Армении –
мы ближе к солнцу, сердцу и дому в далеких степях.
…Но когда ты уезжаешь за чёрный горизонт,
туда, где бушуют семьдесят семь ветров,
а земля дрожит от кипения магмы,
я на русском молю чужих глазастых богов
и истинно верю в их полиглотное векословие:
верните мне свет его голубых глаз,
научите его ходить по камням и возвращаться ко мне…
…А после заклятия вытягиваю вдохновение, как жилы,
которым душу ночь без тебя…
* * *
Армения.
Когда я не знала букв,
читала Тебя душой.
Когда я не знала слов,
читала Тебя по губам.
И мир познавала Твой
через сердца людей...
...
Но, полюби я инка,
смогла бы читать кипу
по узелкам
из шерсти.
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Когда твои руки подарили мне маленький дикий гранат,
сорванный с корявой ветки,
я увидела кровь, струящуюся сквозь пальцы.
Одичавшее от горя и одиночества гранатовое дерево
на развалинах дома хранит урожай даже зимой,
ожидая своего хозяина.
Крепкие кожистые плоды не падают на землю,
они взрываются на ветках,
просыпаясь красными зёрнышками на белый снег.
В ЦАРСТВЕ АРА
Камнеломка. Тюльпаны. Медвежьи следы.
Ветер. Скалы. И близкое небо.
Отчего в царстве Ара приснился мне ты,
Когда с богом общалась я слепо.
Зеленели стрекозы. Звенели стрижи.
И казалось – мы близко от рая…
Само солнце над нами блаженно кружит,
Над обрывами вдруг замирая.
И насупились горы, как стадо быков, –
Возвращение было нелепо.
Аралезы[1] презрели массивность оков,
Суету, что встречала нас где-то…
САРКИС
Солнце
на лице Саркиса выжигает дополнительные годы.
Ветер
с лица Саркиса сдувает нежную молодость.
Земля
на лице Саркиса корой заменяет кожу.
Глаза Саркиса наполнены закатом за Араратом.
Волосы Саркиса изъедены сединой.
Руки Саркиса похожи на кирзу.
Ноги Саркиса вросли в приграничную зону.
Саркис из камней сооружает дамбу,
чтобы остатки армянской земли
не уносились Араксом к туркам.
Саркис выращивает арбузы на минном поле.
Саркис строит два дома на границе,
чтобы его сыновья стали стражами армянской земли,
как он, Саркис, сын Мисака…
Мы с Саркисом ровесники,
но я называю его отцом…
КАРССКАЯ[2] СУРА
Если бы по воле Божьей
я родилась в твоём старом и пыльном городке,
на улицах которого продают поношенную обувь
и чистильщики до блеска натирают ботинки
важным в своей усатости эфенди,
то любила бы тебя до скончания века,
зная твой нрав и уважая традиции.
Я бы укротила в себе казачью лихость
и цыганскую вольность,
как ты примирил две крови –
армянскую и тюркскую,
выкрасив свой дом армянской кладки
в нелепо жёлтый цвет потерь,
но сохранив маштоцевскую вязь[3] деда
на наличнике над дверью.
У закрытого Храма двенадцати апостолов[4],
презрев министерство религиозных дел,
нас тайно обвенчал бы священник,
облачённый в мусульманский чапай, в то время,
когда мулла свежевал барана
и готовил шашлык во славу Аллаха.
И был бы скромен и тих наш стол
на земле неупокоенных душ…
На плечи бронзового Ататюрка[5],
отлучённого от всех божьих домов,
гадят птицы мира –
для них нет различий
по национальности
или религии.
Меня никто не называл дождём…
«Мой дождь», – тихо говоришь ты,
поглаживая мою светлую простоволосую голову
и вспоминая о том,
как давно Божья благодать
не проливалась искристым ливнем,
растягивая дугу радуги,
в твоём пыльном маленьком городке.
Неужели не я буду тебя любить
до скончания века.
Неужели не ко мне
ты будешь идти
по позвонкам и рёбрам своих предков
среди ковыля Иоанна
с армянской лилией в руках
и со сбивчивой речью на обветренных губах…
Мертвецам нет возвращения,
как нам невозможно сделать шаг
навстречу друг другу.
В твоём городе никогда не пойдёт дождь,
а мои иссохшие соски
никогда не будут кормить твоё дитя.
Мы превратимся в молитву и проклятье,
усмиряя скорбящий дух плотью.
И опрокинутые горы будут плакать магмой.
И будут плакать Христос и Мухаммед,
прижавшись друг к другу в храме,
над куполом которого
спорят с небом
Крест и Полумесяц.
И будем бесслёзно плакать мы,
боясь хулы и сокрывая тоску,
по разные стороны границы,
пока Господь не сотрет всё,
чтобы нарисовать новую картину мира.
[1] Аралезы (арм. Արալեզ) – в армянской мифологии духи, являвшиеся в виде крылатых собак, которые спускались с неба, чтобы воскресить павших в сражениях, зализывая их раны.
[2] Карс – город в Турции, административный центр ила Карс. В X веке – столица Багратидской Армении. С 961 по 1064 годы – столица армянского Карсского царства. В 1878 – 1917 гг. Карс – центр Карсской области Российской империи. Окрестности города активно заселяли русские переселенцы – в частности, молокане. В 1920 году Карс был занят турецкими войсками. По Карсскому договору 1921 года вошёл в состав Турции. Под давлением Советской России правительство Армении было вынуждено подписать Карсский договор.
[3] Месроп Маштоц – (361/362 – 440) – лингвист, создатель армянского алфавита, основоположник армянской литературы и письменности, национальной школы и педагогической мысли, просветитель, миссионер.
[4] Храм двенадцати апостолов – древний армянский собор в Карсе (10 в.), превращённый позже в мечеть.
[5] Кемаль Ататюрк – (1881 – 1938) – османский и турецкий реформатор, политик, государственный деятель и военачальник; основатель и первый лидер Республиканской народной партии Турции; первый президент Турецкой Республики.