Учащённое до предела, прерывистое дыхание времени диктует и свой язык, его стилистику, побуждая к речи всё более прагматичной, лаконичной и, вместе с тем, фрагментарной. Разумеется, эти общие интенции впитывает и язык поэтический, в котором крупная форма стала исключительно редким явлением. Тем ценнее развернутое, подробное, но не теряющее внутреннего напряжения и драматизма поэтическое высказывание. Не знаю, как определяет для себя автор жанровую принадлежность представляемых читателю произведений – поэмы, циклы стихотворений или, может быть, как-то иначе. Не суть важно. Важно то, что эти большие поэтические вещи, написанные в отточенной классической манере стихосложения, строка за строкой, часть за частью неизбежно вовлекают, погружают в себя, заставляя сначала сопереживать судьбе одной из самых выдающихся женщин в истории человечества, а затем истории и судьбе вечно живого города на Адриатике.
О. Г.
Время врасплох
Женщина, которую время застало врасплох.
Уолтер Рэли
I may not be a lion, but I am a lion’s cub, and I have a lion’s heart.
Elizabeth I of England
1.
Дочь шестнадцатого века,
Человеческое тело,
Золотая голова,
Выходи, к тебе повестка –
Ты, с лицом белее мела,
Сыплешь бранные слова.
Твой отец тебя не любит,
Мать твоя давно в могиле,
Коронован будет брат,
А тебя жалеют люди,
Те, что маму погубили,
Люди вот что говорят:
Дочь у ведьмы ясноглаза,
Дочь у шлюхи белолица,
Словно вовсе нет стыда.
Материнская проказа –
Сердца розовая птица,
Крови чёрная вода.
Незаконное отродье
Королевина лютниста,
Поглядите – вознеслась.
В королевской нету вроде
Всей фамилии лучистых,
Соколиных этих глаз.
2.
Четыре поколения ублюдков –
Вот весь ваш род, чего ж стыдитесь вы
Так одного из многих промежутка
В своей цепи, истасканные львы?
Привычка изготавливать вне брака
Младенцев – ваш наследственный закон,
Но нынче, боже мой, какая драка
За право слыть ублюдком целиком.
Вольера крови – нет её тяжеле.
Рыжебородый, скалься из ветвей!
Как воешь, извлекая из постели
Вновь одного из мёртвых сыновей?
О призрачные мальчики Тюдоров,
Невыжившие – кровь на полотне –
Все сыновья, молились о которых
Вы, вовсе не мечтая обо мне.
3.
Маму уже не вернёшь.
Невероятная ложь –
То, что о ней говорят,
Будто со всеми подряд.
Кто у него на уме,
Впрочем, известно мне.
Вроде бы не стара,
Сына ещё родит.
Это такая игра,
Видишь, тебе водить,
Вот и корона с плеч,
Если налево лечь.
Пешки из королев
Сделаю на доске.
В патовой клетке – лев,
Роза в его руке.
Выйдет – и ты мертва,
Это как дважды два.
Роза алым-ала –
И та ему налгала,
Вроде бы без шипов,
А как коротка любовь.
Спите, моя сестра,
Всем отдохнуть пора.
4.
Привезли на барке к пристани, точно мать.
А там уже – вдоволь плакать, распятие обнимать
Можно б, а слёз не хватало, хоть что они все – вода.
Если честно, думала… господи, навсегда
В этой чёрной дыре, норе, могиле, сыром колодце.
Как там, Кэт, в девонской песне твоей поется?
Пошла по воду и не вернулась.
И вот шея сломана, кувшин расколот, не вычерпан водоём,
И вот мы с нею в полуночи наедине вдвоём,
Даже с тобою, Кэт, не молвлено ни словца,
О том, что мы с нею обе – две с одного лица,
Разве что рыжая – вся в отца.
Вот потому и злится
Моя королева Мэри, моя сестрица.
Пошла б она по воду и не вернулась.
А она не плакала. Май в последнюю треть
Перевалил, и суд… было, на что смотреть.
Друзей и брата на луг отвели – молилась,
Просила у мужа меч, полюбовную милость.
Шея-то у меня, – говорит, – тонка, корону держать устала.
Палач, конечно, умелец, но лучше бы с одного удара…
Пошла по небу и не вернулась.
5.
Дед повешен, отец обезглавлен, внук сидит под замком –
Парень весёлой крови у Лизбет под каблуком,
Парень горячей крови. На что они, каблуки –
Были бы ноги быстры, в гальярде сойдясь, крепки,
Были бы шпоры остры во взмыленные бока,
Когда – всю весну верхами.
Истома твоя сладка
По чёрной его позолоте чела, а в карманах – свист.
Пред целой страной надменен, с тобою одной речист,
Когда ты его глаголы устами берёшь в уста,
Пред целой страной надменна, а с ним невпопад проста.
Люблю невозможно больно, но замуж не соберусь…
Слова отцветают кровью, вываливаясь из уст,
Спеша замарать страницу и память, и там цвести,
Мой Робин, веселый Робин куда поспешил уйти.
6.
Портрет целовала, а голову отрубила –
Ну да, и такое было.
А вы что хотели,
Чтоб она блудила в моей постели?
И без того двадцать лет кормила,
Самой не мило,
А она про меня только гадости говорила.
Справа кричат – убей, слева кричат – правей,
А я тут сижу и думаю: она же моих кровей.
Да, портрет целовала, помню, принимала посла.
А что же, спросите, не спасла?
Не за того осла замуж, кто именит,
Не за того пошла, кто виден да знаменит,
Выбрала трёх подряд: короля, дурачка, подлеца,
А католичьей спеси всё не стереть с лица,
Тянет из кельи лапу к весям моим, городам.
– Рыжая, – говорит, – сдохну, а не отдам!
Сука, – всё повторяет, – отец-то кто был, лютнист?
То-то оно, Элизабет, опомнись да поклонись,
Не забывай, Элизабет, облизывая портрет –
На той стороне безглавая приду его протереть.
7.
Вода – то ли седьмая на киселе,
То ли двенадцатая с застиранного белья.
Кто ты, сестра, лежащая на столе?
Понять тебя никогда не умела я.
Когда ты, паучиха, приманивала мужчин,
Когда ты, белая самка, пускалась в олений гон,
Я знала, о чём мы обе, догадываясь, молчим,
У каждой по половине под тоненьким каблуком –
По половине острова, но сердца ни одного –
О том, что держава понятней, чем сердце, в котором жить.
Где ты языком касалась имени моего,
Там прорастал змеиный след несказанной лжи.
Как ты смеялась, помнится, с презрением пополам:
Мол, душегуба-конюха сестрица берёт в семью…
Бродить тебе, обезглавленной, за мальчиком по полям
И вечно, вечно заманивать туда, где его убьют.
8.
Уолтер, чёрт тебя побери, Уолтер…
У неё ведь только имя в точности, как моё,
У неё ведь – только вымя и круп, Уолтер,
Как ты глубоко входишь в неё?
Как глубоко ты входишь, что находишь за телом?
Перечисляй по памяти: сиротлива, скромна, сладка.
Уолтер, и море не сладило, а эта тебя задела,
Переполняясь снастью влюблённого рыбака.
Сирена, ты скажешь, наяда, моё мученье,
И вся она – молодость, с ней вечности – грош цена,
И вся она – жизнь живейшая…
Ну, хватит. Тогда зачем я
Так на словах тебе нежнее её нужна?
Куда мне, старухе на выданье, склоняться к тебе, Уолтер?
Куда мне рядиться в белое – смерть, и та засмеёт.
Но зато она сможет родить тебе сына, Уолтер,
А я – отпустить в моря, увести от неё.
9.
Выходила в белом на песок,
Говорила ласковую речь:
Этот жребий горек, но высок –
Умереть, но землю уберечь.
Слева были рощи и сады,
Справа рыцарь горячил коня.
Говорила: будьте так тверды,
Словно бьётесь вы не для меня.
Кто я? – только дева у окна,
А страна у каждого одна.
Говорила: встретимся в раю,
Если сердцем каждый устоит,
Смотрит небо, взятое в бою,
С высоты заморских пирамид,
С высоты готических церквей
Смотрит небо – не отвесть лица –
Благородных потечёт кровей
Сколь из рыбака и кузнеца,
Как вы здесь собрались умирать,
Королевы радостная рать.
10.
Что понимать под «состоялась»?
Какая малость эта жизнь –
Нерасторопная усталость
В отчаянной и нежной лжи.
И те ушли, кого любила,
И те, кто лгал и не любил –
Какая горькая обида
Первейшему из всех светил.
Элиза, Дева, Глориана,
Прощай, любимая, прощай.
Как время мнительно и рьяно
Придирчиво к таким вещам:
Едва успела оглядеться –
Черёд стареть и умирать.
Где исковерканное детство,
Латынью лёгшее в тетрадь?
Сиротство, отрочество, юность,
Корона, мальчики, война…
Не огляделась – оглянулась,
И поняла – опять одна,
Всегда одна – от колыбели
До дней предсмертной немоты.
Тебя хулили, звали, пели,
И все истлели – но не ты.
И ты была моей судьбою,
Перерождённая в слова,
Сама клеймёная собою:
Не тело льва, но сердце льва.
Которские стихи
1.
Она стоит против облака, она говорит – Каттаро.
Сотни средь сотен лодок на пене волны легки.
Слышишь, для самого острого, для солнечного удара
Мёртвый Пераст сбирает свои полки?
Груды галер теснятся к печальным докам –
Завтра, о рыбья рать, вас всех уведут на убой.
Она говорит: Каттаро – как будто летит в гнездо к вам
Хищная птица века, ставшего вновь собой,
Когти её в крови сарацинских полчищ,
В пасти её – дымящаяся стрела.
Произнеси «Каттаро» – и наступает полночь,
Будто бы смерть сегодня к подножию гор легла…
К полдню дымы развеются, нет её и в помине,
Ни одного пера не сыщешь на мостовой.
Облако облетает с гор и течёт к равнине
С чёрного камня каплей – белою, ключевой.
2.
Средневековые стены, павшие под ударом
Времени, который не превозмочь.
Когда она говорит «Каттаро» –
В городе наступает ночь.
И по древним плитам его – тени, имён чернее,
И полна лагуна Венеции синим льдом.
Без неё – не ко времени вечереет,
И ночь настает с трудом.
Если руки твои, стены твои, улицы и печали
Обоймут от сердца, холодного, как гроза,
Острый крик забьётся, ветренен и нечаян,
Выколет мне глаза.
И к другому Понту более невозвратна,
На горячем камне выщербленной мостовой
Я останусь, легкая, словно пятна
Солнца и крови твоей живой.
3.
Времени не хватает дышать, Афродита,
В грудь твою, Амфитрита, в тугой живот,
Но остынь от солнца, отхлынь сердито –
И другая музыка оживёт.
И другие бёдра, другие груди,
Сыр и смоква, ракия на столе,
Переполняясь музыкой, тех разбудят,
Кто навеки спит в золотой земле.
Поднимайтесь, тени былых танцоров,
Веницейской песенки слабый вздох
Или горские стоны, испив которых,
Познаётся душою земной восторг.
Здесь, в солёных руках твоих, Амфитрита,
Пеннородная, у твоих колен,
Вся-то жизнь – томление неофита
Перед древней правдой нагих камен.
4.
Богородица, помилуй
Человеческую дочь,
Мне одной словесной силой
Истины не превозмочь:
Нет ни слабости беспечной,
Нет ни трусости земной –
Там, где лик моей предвечной
Повернётся предо мной.
5.
Время здесь отмеряется по церковным службам,
По летящему звуку через залив.
Здесь не хочется говорить о сложном,
Словно пищу, слово пересолив.
Соль повсюду – в воздухе, на губах ли,
Даже если не вскормлен морской водой,
Всё равно вместо слов повисают капли,
На изгибе строчки блестят слюдой.
6.
В Черногории не приживётся чужое семя,
А дички, такие, как мы – легко.
Здесь по серым скалам стекает время,
Медленное и туманное небесное молоко.
И пока пускаешь корни, коверкаешь их наречье,
На языке жестов пробуя установить родство,
К каменистой земле прирастает мягкое, человечье,
И становится частью костного твоего.
7.
Жизнь проживи среди развалин –
Потом о смерти говори,
Но лишь турист сентиментален
К простой мелодии внутри.
А те живут неторопливо,
Не промедляя, не спеша,
Пока в младенцах и оливах
Наклёвывается душа.
8.
Глядишь из залива на свет, словно пьяная рыба,
От горечи мира блаженный кусок откусив.
Колышется тень, непомерная белая глыба
Высокородного облака медленно сходит в залив.
Где здешние боги, чья поросль тимьяна и мяты
На серых горах наполняет дыханьем страну?
Одни были проданы, те и другие распяты,
А третьи и вовсе, как рыбы, ушли в глубину.
Они под горою, над волнами, за облаками,
Мы тяжесть бессмертья отсюда постичь не вольны.
И тёмное сердце ты держишь немыми руками,
И слышишь, как бьётся в нём медная кровь тишины.