Поэзия диаспоры

Автор публикации
Михаил Ляшенко ( Грузия )
№ 3 (19)/ 2017

Стихи

Михаил Ляшенко в своих стихах обращён в самого себя. Его поэтические монологи превращаются в диалог, в разговор с самим собой. Но странным образом эти внутренние монологи преобразуются в разговор с читателем. И то, что является предметом переживаний автора, тревожит и читателя. Стихотворная речь Ляшенко выплёскивается на одном дыхании, иногда сбивчивом. Но сбивается оно от эмоционального всплеска, от экспрессии, которой его внутренний монолог наполнен. Сквозь это сбивчивое дыхание прорываются и стилистические «неправильности», своего рода авторские «неологизмы», но они не вызывают отторжения, если даже их замечаешь, потому что в них отражена органика лирического потока поэзии Михаила Ляшенко.

 

 Д. Ч.

 

* * *

Галине Умывакиной

 

Почему мы не беспечны?

Живы. С жизнью решено.

Долг оплачен. Срок намечен,

и не допито вино.

Почему? Бездонный вечер,

дружба, правда, верность, вечность,

воля сердцу и уму.

Но тревожно.

Почему?

 

 

* * *

нет! нет! но надо, надо.

Юрий Деген

 

Не на… Нет, надо! Нет, не надо! На…

оглядываться на ночных прохожих.

Не надо помнить, что взойдёт луна

и поведёт ножом по коже.

Не надо огорчаться за старух

с монетками в трясущихся ладонях,

за девок во вселенском «Шератоне»,

за детский плач, преследующий слух.

Не надо вспоминать своих неправд

и жизнь в уме считать от точки – «если б…»,

и видеть суету сует и прах

в обивке замусоленного кресла,

в коробке спичек – бывшие леса,

в ведре дырявом – высохшее море,

причастье в гастрономовском кагоре

и лужи в запрокинутых глазах.

Не надо знать, что время, как вода,

а сон простой, вполне доступный случай

доплыть вверх по теченью до излучин

и – вниз, по крышам, кронам, проводам,

по чёткам, меткам, суткам и годам,

по линиям руки, по бликам света…

Не надо раздавать пустых советов

и тосковать по шумным городам,

кроить рисунок воздуха по юбкам,

объедками кормить ночных собак

и, жабрами хватая этот мрак,

толочь свои догадки в ступке.

Не надо. Надо… Если надо – как?..

Не следует менять на шило мыло,

не следует сдавать себя на милость

блюстителей, жрецов, базарных драк,

и может, как-то где-то кое-как…

 

 

* * *

 

Выхожу один я, выхожу я

и один по комнате брожу,

ночь ошую, утро одесную

затаились и отмашки ждут.

Тут как раз, на зимнем полустанке,

обогнув к заре хрустальный лес,

линию судьбы прорвали танки

и уже идут наперерез.

 

 

* * *

 

Лаэрт, он тоже ведь, должно быть,

хотел вдруг самому себе присниться,

тем боле, что остыла накипь злобы,

а на рукав к нему слетались птицы,

и долго оседала в кружке пена,

и рыбы плыли, нас не замечая,

невозмутимо, стройно и степенно,

а за трамваем лошадь шла хромая,

никак не поспевая за трамваем.

 

 

* * *

 

крупицами крепится лед

весна весны весней весною

а я с лица никак не смою

февральских облаков полёт

и параллельно проступают

до дна банальные лучи

и леденец беспечно тает

сусальный ангел на печи

 

 

* * *

 

Сойди за стёртую монету,

так, чтоб ни решки, ни орла,

и оклик водки из горла,

тяжёлый, как и должно летом,

закончит сам себя конфетой.

…И если нет нигде, то где-то

и как-то, несомненно, есть

по вертикальному фасету

неразделяемая смесь

не совмещаемых предметов.

 

 

НА ТРАССЕ

 

Лике и Вахтангу Буачидзе

 

…Ветер слезит иль парприз запотел?..

Чайки ли, блики? Вон там на воде…

В воздухе для разворота муара

тесно пространству. А по тротуарам

листья свет палый пастозно кладёт –

жаркая охра и сизый налёт.

Стынут мосты, по краям упираясь

в навзничь упавшие в воду мазки.

Город раздаст составные тиски,

и приподнимет.

Вода слюдяная

слева по борту течёт и мерцает –

светом разбавленный стойкий раствор.

Будет участок – как будто простор

выпустит сжатый квадратами воздух.

Что мы?

О чём мы?

Про новую прозу?

Или с дилеммою: Запад – Восток?

Буквы мелькают, как загнанный заяц.

Этот бетон геометрию знает.

– Видела? Там ведь выглядывал гном.

– Видела, да. Но ведь мы о другом…

Дальше: верстаем, сшиваем, листаем.

Дальше: устанем, отстанем, отставим,

в тесной октаве поплачем без нот.

Скоро, глядишь, новый век, новый год.

Словом, – ну, вот.

 

17 декабря 2000

Тбилиси – Рустави

 

 

МОНОЛОГ

 

Не ошибись, не говори,

оставь в словах пустое место,

чуть шаг – и подступила бездна:

не унесёт, так просквозит,

когда на удочке тоски

трепещет оторопь сложенья

неимоверных наслаждений

в неумолимые тиски.

Когда история гудит

над каждой канувшею каплей,

когда слова холодной паклей

стоят в распахнутой груди,

в глазах надуманного рабства

сулит покорность пьедестал,

на сходнях проданы места

кровосмесительного братства,

там, где родство, как святотатство.

Скрипит рычаг, хрустит хребет

и крошится в осадок буден,

где жизнь пройдёт и сны забудет.

Но кто-то будет смелой грудью

безумно царствовать в себе,

поправ права и смяв обет.

Расправим скомканный проект,

распишем табели о рангах,

послужим в демонах и в няньках

и горлом встретим первый снег.

Нет ни того, что будет впредь,

и ни того, что прежде было,

а всё ж со свежего распила

нам старой крови не стереть.

Пой нам, Европа, как с листа,

свои прозрения и кражи

и лавр увядшего венца

кроши и сыпь в супы и каши,

раздуйте нотами клавир,

раздайте буквочки учёным.

Но, Томас Мюнцер, не крови

своих изнеженных ручонок!..

Пилите мачты на дрова

и звон рассыпанных поленниц,

и суть, как вырвавшись из плена,

поставят память на колено, –

et сetera, et сetera,

и лабуда, и трын-трава…

А жизнь, как водится, права.

 

 

* * *

 

…тем, кто желал, вменялось вольно жить,

наплывы набегали на отливы,

там, где положено им, кудрились оливы,

плодились беспризорно этажи,

сюжеты шли рысцою вдоль обрыва

или, как в классике, – над пропастью во ржи,

и проза разлилась заподлицо.

поэзия текла, куда ей надо

поверх голов и кукольных парадов,

железных кущ и ледяных дворцов…

И время шло. Распахнутая дверь

смотрела в календарные заботы,

где пятница стояла до субботы,

как прошлое зияло пред «теперь».