Наталья Генина, чья человеческая скромность – первое, что бросается в лицо при знакомстве, но остаётся навсегда очевидным для тех, кто знаком с ней долгие годы, порой несправедлива к себе – автору. А между тем её поэтическая искренность, культура сложившейся стихотворной речи, способность к постоянному художественному осмыслению жизни делают Генину гораздо более заметной поэтической фигурой, чем это видится ей самой. Вдумчивому читателю это видно невооружённым глазом.
Даниил Чкония
* * * О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! «Слово о погибели земли Русской», XIII век Варяги тут как тут. Привет Карамзину. Закрою толстый том и радостно зевну. О светло светлая! Порядка только нету. Затем и разбрелись мы все по белу свету. Назад оборотясь, вперёд мы будем плыть. Кириллица в узде – не та отныне прыть. Но всё ж не совладать с членистоногим юсом – наш транспорт гужевой заходит в гавань юзом. К далёким берегам причалила ладья. Не воспарить душой чугунного литья, гляди – окуклилась арбатская Психея, всё озирается, всё спрашивает: «Где я?» Тяжёлый медный ковш давно упал на дно. Досадно. Между тем, поднять-то холодно, и жажды сумрачной не утолить отныне. О светло светлая!.. Настал черёд латыни. И новый гулкий звук – напрасный приворот – приблизится, взлетит – и в воздухе замрёт, когда скривит губу матрёшка расписная. Как долго мы росли, о будущем не зная. * * * Живу – пока не надоест (не выдаст Бог, свинья не съест), пока река глядит окрест и выгнута дугой. Охота к перемене мест – Норд-Ост зовёт или Зюйд-Вест. Я смастерю в один присест чугунный парус свой. Пространство так искривлено – взлетая, падаешь на дно. А там и тихо и темно, и некуда спешить. И мне бы радоваться, но – звезды холодное пятно мне светит, как в глазу бревно, и больно ворожить. * * * В расщелину меж бытиём и бытом – разлаженным, раздёрганным, разбитым, в дыру озонную, заветную войти, оскальзываясь в космосе открытом, склоняясь над распластанным корытом, понять: иного нет у нас пути. Известно – где по плану остановка. Стрелять неловко, но в руках винтовка. И цокает небесная подковка, и никого нельзя предостеречь. И на ладони божия коровка, мычит – и в небо целится, плутовка. Добытчик резвый, где твоя сноровка? О чём бишь я? Да не о хлебе речь! Где родина? И гнётся знак вопроса. Так отнимают душу без наркоза. Так рассуждают твёрдо и тверёзо, покачиваясь, превращаясь в прах. И просто всё, как во поле берёза. Кобыле легче, если баба – с воза. Щекочет ноздри вешний дух навоза, и птица-тройка жмёт на всех парах. Куда? Ну, не даёт она ответа. Меня ссадили: езжу без билета. Конец туннеля, а быть может, света. И больше не захватывает дух. А ночью вспомнишь: возлюби соседа, – и любишь всех подряд в порядке бреда. И не припомнишь Нового завета, покуда трижды не споёт петух. * * * Чужой язык – насилье над судьбою, когда перевалило ей за сорок. И каждый звук уже дается с бою, одолевая бессловесный морок. Прими его и ни на что не сетуй. Молчание? Оно для нас не ново. Кати, кати, колёсико по свету, лети, лети, несказанное слово. * * * Там хорошо, где нет ни нас, ни вас, ни их. Там хорошо, где свет не жгут от сих до сих, где, на руку не скор и на слово не скуп, ты не бежишь, как вор, едва коснувшись губ, где я себе не лгу, тебе не лгу – вдвойне, где гасну на бегу, но смерти нет во мне. * * * Эта вечная бочка грохочет над нами, и потоки воды, а не кровь под ногами. Видно, вправду, сегодня ещё не конец. Не сегодня нам в сердце загонят свинец. Эта зыбкая жизнь – за беспечность расплата. Бесконечен период полураспада, где над нами сгущается мрак проливной. Нелюбимый, нелюбящий, – плачь надо мной! * * * В кофейной лавке шарф куплю, покуда нет войны и мора. В ответ услышу: «Не люблю твои причуды, Айседора». Осенний выцветший рассвет дохнул из недр иконостаса. Гляди-ка, жизнь сошла на нет в преддверье Яблочного Спаса. Удушье, ладан, западня, в руках – разменная монета. Прости меня, спаси меня – перед концом и тьмы, и света! * * * Ухожу в пустоту. Не в эту, так в ту. Не вверх, так вниз – ни границ, ни виз. Ни друзей, ни врагов, ни молчанья, ни слов. Ни ночи, ни дня. Ни тебя, ни меня. * * * И вновь – повсюду постояльцы – мы у ворот высоких ждём. Сочится, как вода сквозь пальцы, душа и шепчет о своём: ещё, мол, вывезет кривая, и нас услышат и поймут. Но заперты ворота рая. И к нам с ключами не идут. * * * Какое счастье – я одна. Мне снится этот сон убогий. Меж нами – чёрная стена, меж нами – неба спуск пологий. Там ангел больше не летит. Парит орёл, а может решка. И Бог с высот своих глядит, и на губах его усмешка. * * * Очертанья жизни резки. Кот висит на занавеске, оттопыривая ус, и поёт – вошёл во вкус. Очертанья жизни скудны, и желания подспудны. Океан ушёл в песок – еле слышен голосок. Шёпот, робкое дыханье – вот награда за старанье. И щебечет соловьём кот усатый день за днём. * * * Вот в кабинете чья-то голова стоит и не мечтает ни о чём. Она давно забыла все слова, она не в силах вспомнить, что почём. Какой-то друг степей её ваял, поглядывая сонно на часы. И взгляд её бесцветный тих и вял, и нет в нем Божьей трепетной росы. Она кричит, открыв беззвучно рот. Заразна и бесстыдна, как болезнь, к искусству тяга. И невпроворот голов, провозглашающих: «Аз есмь!» * * * Простор хвалёных нечистот лесов, полей и рек венозных. Словесный собирай помёт, жук-скарабей в размывах слёзных. В хитоновой попоне лет, в тупом сизифовом горенье всё катит тучный шар поэт, всё пишется стихотворенье. * * * Перевожу на славянский тоску с санскрита, самый последний грош за душою прячу. Всё отпираю дверь, что давно открыта, связкой ключей гремлю и беззвучно плачу. Что я ищу? Не веру, а, может статься, только её предгорье, её предтечу. Сколько можно доверчиво улыбаться? Сколько можно лицо открывать навстречу? Нет, ничего, увы, не стерпит бумага. Чиркну спичкой – руки над ней согрею. Я, всесильная, сделать не в силах шага. Я, бесстрашная, глаз приоткрыть не смею. Перевожу с беспамятства и молчанья, перевожу со всех языков на свете – на бессмысленный, грешный язык отчаянья, за который я вечно буду в ответе. * * * Песнь песней перед закатом. Зачем ты стараешься, сидя на ветке, глядя на колченогий город? Роняешь перо за пером – уже написана книга книг. * * * В конце концов, какое дело вам до меня, а мне до вас? Душа легко покинет тело, с него не спустит зорких глаз. А вы, надменные потомки, махните мне платочком вслед: Пегас, взлетая, рвёт постромки, а я гоню велосипед.