Начинаю свой обзор публикаций поэтов диаспоры в летних номерах литературных журналов со стихотворения Владимира Гандельсмана, вышедшего в «Новом Журнале» (n°300, 2020), которое поразило меня своей простотой и вместе с тем – вознесением на небывалую высоту, достичь которой по силам только молитвам. Стихотворение написано сквозь детскую оптику, в том смысле, что смерть показана чем-то таким, чего можно избежать. Всё в этом тексте работает на упрощение, и рифмы «никогда-навсегда», и повторы «не дай ей смерти» но напряжение между строками рождает катарсис, и читатель выходит из стихотворения очищенным.
* * *
когда я жил ее любя
и с нею слитно
я повторял внутри себя
свою молитву
не дай отчаяться строкой
и поразиться
что кто-то дольше чем другой
под небом длится
не дай ей смерти никогда
чтобы на свете
она осталась навсегда
не дай ей смерти
Прекрасна подборка Марины Гарбер, также вышедшая в «Новом Журнале» (n°300, 2020), в которой сиюминутное и, на первый взгляд, случайное вдруг становится вечным. Повседневность этих стихов глубоко поэтична, лица и события сменяют друг друга, словно в калейдоскопе, и порой кажется, что эти стихи не успевают за собственным дыханием – так много нужно сказать, так необозримо и обширно бытие. Взволнованное, неравнодушное вглядывание в жизнь, внимательность к деталям, драматичность – всё это присуще поэзии Марины Гарбер.
* * *
Темны дела твои, тихи дворы,
от груза освобождены амбары,
и грузчика зовет в тартарары
звенящее сопрано стеклотары,
в него палят без промаху дома
промасленными выстрелами кухонь,
округлая – о ком? о ком? – зима
влетает в рот и вылетает в ухо.
В такие дни (для них в календаре
просвета не оставили осадки)
снег превращает город в лазарет,
где грузчика обветрившийся след –
как на халате докторском заплатки,
а вдоль спины – морозец от догадки:
свободы нет, но есть отбой и свет.
Когда, – я говорю, – в такие дни
мы из себя стремительно взрослели
в палате общей, смертны и одни
в сугробах перепаханной постели,
нас коридорной лампочки накал
не освещал и расточался мимо
плывущих по волнам неисцелимых
внутри запотевающих зеркал.
И всяк хотел из проруби окна
глазами черпать окуней молчания,
быть первенцем, придумывать названия
лекарствам, а медсестрам – имена,
копить и перемалывать руду
порыва, еле-шороха, движения, –
преображать всю эту ерунду:
болезнь – в покой, и слезы – в утешение.
Интересно и стихотворение Минны Ямпольской, напечатанное в журнале «Prosōdia» (n°12, 2020). Здесь тоже царит безвременье: взгляд хоть и ретроспективен, но направлен словно бы с другой стороны бытия, где слова уже не так важны (/мне нечего сказать отсюда/). Это очень лаконичные, отстранённые и выверенные стихи, где смыслы отфильтрованы и случайности исключены. Но девочка – была, и это оставляет надежду.
* * *
В сухом остатке косточка от вишни,
затяжка сигареты, голоса,
так много лиц, проходят ваши лица,
я помню всех, мне нечего сказать
отсюда, я почти окаменела,
замкнулся круг,
кому какое дело,
я пела вам,
я так давно не пела.
И был ли мальчик?
Девочка – была.
В рубрике «Стихи о прошлом и о жизни, поставленной на паузу» вышедшей в журнале «Вестник Европы» (n°53, 2020) также представлены стихи Бахыта Кенжеева. Это очень плотные тексты, в которых культурная память и классическое звучание сталкиваются на стыке между сиюминутным и вечным. Коронавирус как «масленица многотрудной смерти» и опустевший город с его «амбарными замками на модных лавках» существуют словно бы вне времени, тем не менее, не теряя связи с реальностью.
Памяти Вагинова
Так значит, больше не хвораем мглистым
искусством, и не бродим в полумасках
по масленице многотрудной смерти,
торжественную музыку слагая
на неизвестном Богу языке.
Не роем землю рогом, не пируем
не путешествуем, лишь в древних саквояжах
храним неслышно тлеющую память,
и слов любви невыразимым девам
не повторяем под небесный смех.
Не выходи один в пустынный город,
не созерцай сквозь пасмурные слезы
амбарные замки на модных лавках,
жандармов молодых в апрельских парках –
и это все, как водится, пройдет.
Пройдет, пройдет – останется добавить,
как оно было сладко и нелепо,
как, в благости вневременного века,
мы раскаленным холодом дышали,
как хорошо нас баловал Господь.
В этой же рубрике и опубликованы стихотворения Веры Павловой. «Единение уединения» – какое прекрасное описание для изоляции, когда ошеломленный мир вдруг выдыхает и приостанавливает свой торопливый бег, и человек возвращается к себе, к давно забытому или отложенному за ненадобностью. Разлука со всем внешним дает возможность возвращения к себе.
Недописанное переписывай
на бумаге веленевой, рисовой,
недочитанное перечитывай,
из сокровищницы малахитовой
доставай украшенья забытые,
пережившие три поколения,
и в разлуке со всеми испытывай
единение уединения.
В журнале «Волга» (n°7-8, 2020) вышла новая подборка Олега Дозморова. Стихи Олега лишены излишнего поэтизма, чуждые вычурности – их язык максимально приближен к разговорной речи. Точность наблюдений, внутренняя честность (перед собой, перед поэзией и миром), приближённость к реальности со всеми её нелицеприятными сторонами, мастерское владение словом – основа поэзии Олега Дозморов. Это стихи о мимолетности жизни, о неотвратимости смерти и о том, что однажды мы все куда-то взлетим и где-то разместимся.
* * *
Я убил мотылька,
что по стенке летел.
Думал, моль. Смерть легка.
Убивать не хотел.
От того мотыльца
вот осталась пыльца
на обоях, труха,
ну совсем чепуха.
И какая-то часть,
ну, практически взвесь,
вдруг куда-то взвилась,
разместилась не здесь.
Стихи Ларисы Йоонас, также представленные в журнале «Волга» (n°7-8, 2020), поразительно вещественны, из нескольких строк вырастает выпуклый мир, который можно потрогать и даже ощутить на вкус. Представленное стихотворение напоминает натюрморт, в котором заботливо разложены всевозможные предметы, но это не мертвое пространство – в мире Йоонас предметы живут и дышат. И вопрос о том, где же кончается детство, если в пространстве дома мы всегда остаемся постаревшими детьми, остаётся открытым.
* * *
Привычно пробираешься на кухню
стараясь не разрушить пространства спящих
открываешь голубокрылый холодильник
есть ничего не будешь просто посмотреть на сыры и масло
на супы заботливо сваренные полные бледной капусты
давно уже любишь ее и молоко с пенками и творог
и унылый отвесный снег за окном
падающий как дождь проливаемый фонарем
беззвучный телевизор отображает сцену концертного зала
похожую на клавиатуру пишущей машинки
каждая кнопка светящегося пюпитра
невидимым нажатием сохраняет музыку в будущем
музыканты улыбаются можно попробовать угадать название
но снег заметает веки ещё бы ни о чем не думать даже о доме
в котором ты рос и никогда не вырастешь
хоть и упираешься ногами в спинку своей любимой кровати.
Стихи Насти Запоевой (журнал «Волга», n°7-8, 2020) крайне интертекстуальны, причём диапазон их интереса невероятно широк: начиная от сказок (лисичкин хлеб), заканчивая Библией и поэзией Серебряного века. Это даже не диалог, а своеобразная перекличка: стихотворение наполнено голосами и привычными, но не избитыми, образами, и потому естественно ложится на слух. Это картина предвестия Страшного Суда, но, несмотря на пессимистичность прогнозов, жизнь продолжается, и мы ещё «скрипнем бумагой начерно».
* * *
(лисичкин хлеб)
Приидут дни последних запустений.
В. Брюсов
Как там у Брюсова «дни последних запустений»
«приидут» так и есть наступили
любые последние наши
денёчки нечего сказать
мёртвые ещё не завидуют живым
но уже жаждут хлебa больше чем золота
и то хлеб хоть и лисичкин
венка на запястье тикает так как будто
взорвётся не сердце оно-то из камня
но будильник
будет и девкам на конфеты
и алтынный под языком
распадётся за ненадобностью
на железный привкус лавровишни и не отданных долгов
поживём ещё
скрипнем бумагой начерно
капнем на коленку замертво
и дождь покроет моё нечестие
камень за камнем размоет
в основании моей могилы камни долги не отданные
платежом красные
рясные
и только в зеркале будет идти снег
Поэзия Александра Габриэля, вышедшая в журнале «Дети Ра» (n°5, 2020), насыщена образами, на первый взгляд, крайне эклектичными, но, соединённые мастерской рукой, они рождают новые смыслы и значения. Каждая строчка – готовый визуальный ряд, стихотворение не описывает, но словно бы показывает. И, хотя лирический герой настроен пессимистично, но речь, как последнее пристанище во враждебном мире, всё ещё жива. И подтверждение этому – состоявшееся стихотворение Александра Габриэля.
ЭПОХА И РЕЧЬ
И тянулась эпоха – голая, словно плац;
не хватало шагов, и со стенкой сходилась стенка.
А в пепельнице, похожей на пепелац,
дотлевала очередная нетленка.
Утекало время – дождинками в водосток,
и проклятья печать помечала и рок, и диско…
Послевкусие юности – терпкое, как глоток
популярного и дешевого бренди «Плиска».
Каждый миг был, как старый свитер, затерт до дыр;
обезглавленный поезд летел, грохоча на стыках…
А на старом татами возились борцы за мир
с апоплексичным румянцем на дряблых ликах.
Жизнь казалась чужою, взятою напрокат,
но плакаты и гены твердили: нельзя иначе…
Из давно подзапретных далей смотрел закат,
стены наших хрущоб облизывая по-щенячьи.
И, состоя из клаустрофобии и невстреч,
лишь для нас одних бесспорная, словно данность,
в беспросветное время суток рождалась Речь.
Но к утру умирала, словно и не рождалась.
Мне очень нравится наблюдать, как в стихах Катя Капович «Дети Ра» (n°5, 2020) бытовое превращается в экзистенциальное. Вот читатель идёт по узкой тропинке стихотворения, ведомый строчка за строчкой, и вдруг выходит из леса, а там – необозримый простор, от которого захватывает дух. Эти стихи произрастают из прошлого столетия, но, насыщенные образами из уже уходящей эпохи, по своей сути, живут вне времени.
* * *
Июля двери нараспашку,
Ползут жуки и муравьи,
Летит пчела в своей тельняшке
И с контрабасами шмели.
По полю гуси ходят цугом,
И мы идем в руке — рука.
За тем новоанглийским лугом
Дорога по лесу легка.
Мы из двадцатого столетья,
Когда под мерный хруст шагов
Ходили, прямо как за смертью,
С мешками толпы грибников.
Вот так вот занятые делом,
Шутя, болтая ни о чем,
За подосиновым, за белым
Обратным светом и пойдем.
Текст Нины Виноградовой, также опубликованный в журнале «Дети Ра» (n°6, 2020) построен на парадоксах, немалую роль в создании которых играют неточные и составные рифмы («собачкой – аптечка», «воспользоваться – по ночам и по лесу»). Стихотворение совершенно абсурдно и этим очаровательно.
* * *
Пробегает летний день маленькой собачкой,
в будяках и пыли мятной, как домашняя аптечка.
Время лечит слезный дар, затыкает течи,
и кусает белых яблок налитые плечи.
Будто туча! Даже стыдно жить в таком высоком свете,
чувствуешь себя свиньей, что не смог воспользоваться,
не промчался по Венеции в золотой карете,
а злился, рыскал, аки волк, по ночам и по лесу.
Поэзия Ани Векслер, которую можно прочесть в журнале «Звезда» (n°8, 2020) очень музыкальна и певуча. Выбранное мной стихотворение полностью построено на созвучиях – и, если в реальной жизни между Моцартом и Модильяни разница огромна (если не учитывать того, что оба гении), то в пространстве текста они, такие разные по жизни, сведены воедино и становятся собратьями по звучанию.
БЕЗ ХРОНОЛОГИИ
Проступая то и дело,
узнаны в тумане
Амадей и Амедео –
Моцарт, Модильяни.
Столь на слух неабсолютный
имена созвучны,
что в строке сиюминутной
вовсе неразлучны.
В их Европах осень летом:
облака угрюмы.
Зябко гениям, одетым
в легкие костюмы.
Амадей меж бед воспрянет:
дар, успех, забавы.
К Амедео смерть заглянет
накануне славы.
Пыл чутья и жар остудят
точки на два счета.
Врозь им на день смерти будет
тридцать пять всего-то,
из которых – ни момента
общности их душам:
ни совместного абсента,
ни двух чаш за пуншем.
Только судеб разночтенья,
беглые, как титры.
Только токи тяготенья
нот, смычков, палитры.
Подборка Андрея Лебедева, опубликованная в журнале «Зеркало» (n°56, 2020) похожа на путешествие на границе сна и бодрствования, когда уже засыпаешь, но дневные образы все ещё танцуют перед закрытыми глазами, создавая сюрреалистичные картины. Очень важную роль в подборке занимает музыка: недаром лирический герой воображает себя то фортепиано, то иными музыкальными инструментами. Музыка и сон, вернее сон о музыке, сон музыки – всё в этих стихах подчинено звучанию, слова теряют свои семантические значения. Так, например, в части IV. Впечатления дня (/Куюстáки дынде́й ариу́ мя́киста арианóва/) они едва держатся на слабых нитях созвучий.
* * *
Есть первая стадия сна,
когда всё видишь и, кажется, понимаешь,
но уже не относишься заинтересованно,
а покидаешь зал.
По экрану мечутся тени,
герои нервничают и требуют продолжения,
сигают с обрыва в море…
Но ты их уже назвал.
Подборка Сергея Бирюкова, вышедшая в журнале «Зинзивер» (n°5, 2020) называется «Сквозь магический кристалл». И действительно, то, что видно читателю – это световые вспышки в магическом шаре, которые, преломляясь и расщепляясь, соединяются в новые звучания. Это лаборатория звука, полигон для испытаний, тигель, в котором автор переплавляет значения. Но это не звук ради звука, не красивость ради красивости – каждое соединение несет смысл.
СВЕТОВЕСТЬ
Вспоминая Лену Кацюбу
и свет и весть
и вести свет
святая весть
и света ветвь
ветвится свет
светится весть
на весь свет
но свет не весь
а весть на свет
как свет невест
но весть и свет
есть свет и весть
вестимо есть!
световесть
световесть
световесть
Стихи Ирины Евсы (журнал «Знамя», n°8, 2020) – отражение эпохи, страшное и одновременно прекрасное эхо действительности, которую и наблюдать тяжело и отвернуться невозможно. Мир неприкаян, в нём существуют вещи, один взгляд на которые ранит, но взгляд Ирины Евсы всеобъемлющ, он – зеркало, которые отображает всё, что попадает в него: и ужас, и красоту. Эта поэзия не нуждается в презентации – каждое слово говорит само за себя.
Восьмидесятые
И нервный, тонкокожий Авербах,
и песня про лихого уркагана,
и мальчики, в задраенных гробах
плывущие из душного Афгана,
и дружб неразведённые мосты,
и происки писательских шарашек,
и первый самиздат, которым ты
не столько счастлив был, сколь ошарашен;
и неуменье мыслить на заказ,
и строчек разудалая незрячесть,
и шпик, что целый год беспечных нас
отслеживал, за спинами не прячась;
дробленье судеб и мельчанье зла,
зато деталь очистилась от плевел:
вот гусеница грузно проползла,
вот под углом пчела ввинтилась в клевер;
и мы, как рыбы тусклые текли
в полуистлевшем золоте распада,
и наспех нерестились на мели,
не помня с кем, не ведая, как надо,
в недвижный воздух тычась, как в стекло,
не чуя дна, не веря тем, кто сзади;
и, Боже правый, сорок лет прошло,
а трещина всё та же на фасаде,
и городская блёклая сирень
колеблется, своей стесняясь тени,
и снова на растяжке, как Сорель
стендалевский, душа в нестойком теле,
и гласные в затверженных азах
бессильны без наличия согласных,
и мальчики кровавые в глазах
пожизненно коней купают красных.
Также моё внимание снова привлекла подборка Евгения Вольперта, опубликованная в журнале «Знамя» (n°8, 2020). В выбранном мной стихотворении показан день Благодарения наоборот: вместо праздника единства, благодарности и благополучия здесь можно увидеть почти первобытную вражду. И правда, чего можно ожидать от мира, где, вместо примирения и разделения трапезы, «в гости люди ходят, чтобы собирать скальпы»?
День Благодаренья
в День Благодаренья
собаки бегают на кухню
воровать куриные ноги и сладкий картофель
что бы ни упало с тарелки
исчезает в их прожорливых глотках
собаки бегают по дому
выволакивают из-под мебели прошлогодние скальпы
рвутся к окнам облаивать почтальона
за окном соседи вывешивают флаги
подают мне знаки, показывают скальпы
близко не подходят
знают, как метко я бью из винтовки
я им тоже подаю знаки
вижу, вижу вас, хватит кривляться
с праздником вас тоже и всё ваше семейство
в прошлом году они вели себя особенно мерзко
распевали песни в неурочное время
крали почту и травили собаками почтальонов
выводили детей к ограде и ими хвалились
разумеется, было обидно
по ночам мы ходили к ним в гости
в гости люди ходят, чтобы собирать скальпы
в День Благодаренья мы показываем скальпы соседям
чтобы напомнить им, что они потеряли
благодарим своего Творца за то, что он живёт в нашем доме
кормим его с каждой тарелки
показываем ему соседские скальпы
чтоб он видел, как смешны они и ничтожны
просим его не помогать им плодиться
просим его не выходить из дома
просим его затянуть нам раны
просим его зарастить нам плеши
Мне очень понравилось долгое дыхание поэзии Марины Курсановой (журнал «Знамя» (n°8, 2020) с её интонацией, которую невозможно подделать – только прожить, пронести у сердца. Стихи Марины несуетливы, они похожи на легкое покачивание ветки, на мерное падение снега, им присущ некоторый стоицизм, когда жизнь воспринимается как «жизнь как бунт — и праздник хором/ и частый тяжкий хмель, и труд, и мрак, и корм».
* * *
А что мне? – я ведь плющ, расслабленная ветка,
без почвы и коры, без дорогих цветов…
Из детства: книги, глушь, снег Воркуты – из детства –
ночь, мёрзлые дворы, колонка, связка дров.
Мне сказки не плели у шаткой раскладушки,
и в клубе не блистал прославленный ансамбль –
но жили как могли приятели-подружки,
и связывала плеть, и твист народ плясал.
Здесь не было листвы, здесь не было деревьев,
здесь жил рабочий класс, и зэки, и конвой,
родители мои, поэт-полковник Гремин,
шофёр Илья – и я, и мой сурок со мной.
Охотились. Дрались. Всё как везде. Но холод,
но вечная метель и без просвета сон
определяли жизнь как бунт – и праздник хором,
и частый тяжкий хмель, и труд, и мрак, и корм.
Мне «детство» не сказать. Волк выкормит младенца –
И он заложит Рим, доспехами звеня.
Мне ничего не жаль. Вот разве: детство, сердце.
Вот разве: утро, дым да рощу у ручья…
О стихах Семёна Крайтмана можно говорить долго. В журнале «Интерпоэзия» (n°3, 2020) опубликована новая подборка автора, которая не могла остаться без моего внимания. Порой мне кажется, что Семён пишет одно-единственное стихотворение, настолько всеобъемлющее, что оно охватывает всё бытие. Этот текст преисполнен благодарности и светлого принятия как жизни, так и смерти в их неразрывном единстве.
* * *
виноградною ягодой
в серой сухой пыли
перегретую жизнь и других муравьев тревожа…
в близорукую мякоть, свет до краев залив,
спрятав его под янтарною тонкой кожей,
стану двигаться на закат…
на «когда-нибудь», на «потом»…
кланяясь в пояс родителю за покатость,
за сутулость,
за спину, которая «колесом».
в темно-красном своем
будет петь для меня мой Танатос,
но главы не склоню,
круглый такой герой.
сладкозвучной слезой
прольюсь под его ногою…
«виноградные кости свои
в теплую землю зарой».
виноградные кости свои
в теплую землю зарою.
В журнале «Крещатик» (n°3, 2020) вышла замечательная подборка Григория Стариковского. Эти стихи поражают свободой и естественностью, с которой предметы перетекают из одного состояния в другое, так, что кажется, природа вещей именно такова, какой её изображает автор. Мир Григория воспринимается синестетично (/лиственный свет пологий/), он очень живой и дышащий, и самое главное – ему сразу и безоговорочно веришь.
* * *
воздух, куда девались ямочки на твоих щеках,
мягкая поросль на скулах и подбородке,
тепло твоего дыхания, лиственный свет пологий,
теплая бесконечность всего, когда ты склонялся
над древесной корой, еще не замшелой,
не заезженной полозьями времени,
и читал, и читал ее, и лебеди плавали по двое,
и круги по воде расходились медленней,
и горлица в можжевельнике спрашивала: «куда ты?»
и другая всхлипывала: «туда, туда, туда».
Поэзия Игоря Джерри Кураса, также опубликованная в журнале «Крещатик» (n°3, 2020), очень интертекстуальна. Начало стихотворения звучит многообещающе, оно уже подталкивает читателя к ложным интерпретациям, но вслед за хрестоматийно пушкинским «Я вас любил» пафос идёт на снижение. И одуванчики – не одуванчики, а девочки Дега, и клёны зеленеют кувшинками Моне – вся это образность, вместе с мелодичностью, и создаёт очарование этих стихов.
* * *
Я вас любил –
и далее, по тексту.
Поля меняли травы на снега,
и одуванчики –
готовы к бегству –
взлетали вдруг, как девочки Дега,
когда б они пустились вдруг в бега.
Я вас любил –
из-под земли пионы
невинные струились по стене –
и медленные зеленели клёны
на фоне звёзд
кувшинками Моне,
когда бы мы их видели извне.
Я вас любил –
седые книгочеи
сидели в старой лодке на мели,
пока я вам вытачивал камеи,
которые –
полотнами Дали –
совсем иначе виделись вдали.
Стихи Юлии Пикаловой, которые можно прочесть в журнале «Нева» (n°6, 2020), на первый взгляд могут показаться очень лёгкими, игровыми – сбивает с толку и «несерьезный ритм», и считалочка, вынесенная в эпиграф. Но реальность страшна, смерть близко, человек живет «над пространством прокаженным», и единственное, что обещает даже не спасение, но возможность обрести смысл – это поэзия.
СЧИТАЛОЧКА НА СОН
Снова в жертву, как ягненка,
Темя жизни принесли.
Мандельштам
В черной-черной комнате...
Из детских страшилок
Ничего не говори мне!
Вот и первая строка:
Между Сциллой и Харибдой
Проплывают облака.
Под простынкой обнаженным
Человек лежит и ждет.
Над пространством прокаженным
Пролетает самолет.
Все заданья нынче – на дом.
Забиваемся в нору
И спрягаем, коли надо:
«Ты умрешь, и я умру».
На немецком, на иврите
С крошкой сыном и отцом –
«Да и Нет не говорите
И не трогайте лицо».
И пускай течет с экрана
Сводок черная река,
Апокалипсису – рано.
Не сегодня. А пока –
Без усилия, без плана –
Полпоэмы на столе.
Спи давай, моя Светлана.
Что нам делать на земле.
И завершаю свой обзор замечательными стихами Феликса Чечика, опубликованными в журнале «Урал» (n°7, 2020), которые я перечитывала снова и снова, не в силах оторваться. Поэту удаётся писать о страшном и грустном, не давя на жалость, вспоминать о прошлом, не скатываясь в сентиментальность. Это стихи, в которых «голос Блока и аиста» стоят в одном ряду, словно между ними можно поставить знак равенства. Да и Лена Сорокина – чем вам не Дева Мария с младенцем в руках?
* * *
Помнишь Лену Сорокину?
Помню, в сердце таю!
Как последние строки у
немоты на краю.
Помнишь, липы цветущие
по-над речкой – тихи,
разделённую! – ту ещё!
те ещё – не стихи?
Помнишь ночь бесфонарную
и свеченье стыда?
Рифму вечную парную:
«кровь-любовь» навсегда?
Помню, не забывается, –
на скрижалях судьбы:
голос Блока и аиста
над деревней Колбы.
Все просрочены сроки на
целый век – боль и страх…
Здравствуй, Лена Сорокина
и младенец в руках!