Йован Маркович – выдающийся кинохудожник (это высший титул, присваиваемый артистам в Сербии). Член Киноакадемии искусств и наук, сценарист, продюсер более 30 художественных и сотен документальных фильмов. За свои полнометражные фильмы получил множество призов в Каннах, Манхейме, Валенсии, Москве и т.д., а также все главные награды Югославии. За документальные фильмы получил важнейшие призы на мировых фестивалях и в Белграде: Оберхаузен, Драма Краков, Локарно, Москва и др. В Белграде на фестивале документального кино 11 раз получил Гран-при и 9 раз – приз за лучший отбор и др. Награждён многими другими международными и отечественными наградами.
Дмитрий Бураго. Дорогой Йован Маркович, если позволите, мы начнём наш разговор с кинематографической темы. Сейчас мир претерпевает глобальные изменения и потрясения, а как меняется язык современного кинематографа? Тем более, что для многих экран заместил книжные страницы?
Йован Маркович. В целом мире идет волна, которая очень плохо влияет на кинематограф. Кинематограф в большей степени стал развлекательным. Он перестал быть искусством, которое показывает жизнь, суть человека, его настоящие проблемы, желания. Благодаря множеству каналов, телевидению, стало намного больше сериалов, и больше фильмов, но, к сожалению, во многих просто пустота. Но есть и очень серьезная кинематография. К сожалению, эта пустота доступнее людям, легче смотреть, занимать себя просмотром, не особо напрягаясь. И это портит и душу человека, и его настоящее духовное бытие.
Д. Б. Есть и авторский кинематограф. К сожалению, он практически не попадает на широкий экран, и тем не менее, с очень небольшим бюджетом режиссёры, сценаристы, актёры пытаются общаться с публикой на языке искусства, а не только на языке коммерциализированного социального заказа.
Й. М. Есть авторская кинематография. 20 лет назад я был основателем фестиваля, который проводится и сейчас – «Фестиваль авторского фильма». Мы всегда собираем по 20-30 очень хороших картин со всего мира. Я говорил про общую тенденцию, которая плохая, но всегда будут люди, которые за свой счёт будут создавать настоящее искусство. И это будет всегда.
Д. Б. Вы воплотили в жизнь несколько десятков сценариев художественных фильмов и сняли более 100 документальных. Первые Ваши фильмы мы встретили на рубеже 70-80-х гг. Я помню очереди в кассах киевских кинотеатров. Билеты на фильм «Люби, люби, но не теряй головы» надо было покупать заранее, за неделю. Так распахнулось окно нашего экрана в «причёсанную» идеологически юношескую жизнь. Это было кино о нас. И мы Вам поверили, поверили и наши родители. Прошло почти полвека. Как изменилась сегодняшняя молодёжь по сравнению с героями Ваших первых картин? Кому теперь верить?
Й. М. Первое, хотел бы отметить, что и я очень удивился. У нас и сегодня эти картины очень популярны, и популярны у молодежи. Я удивляюсь, когда где-то в автобусе молодые люди говорят репликами из картин. Значит, смотрели много раз. Им очень нравится, несмотря на то что прошло много времени. Проблемы, конечно, теперь другие. Сейчас многое изменилось. Изменилась, в первую очередь, духовная жизнь молодых людей. Есть великий французский писатель Мишель Уэльбек. Он написал, что то, что происходит сейчас, изменяет генетику человека. На первом месте – меняются отношения между детьми и родителями, отношения в семье, отношение к любви и т.д. Он утверждает, что эти изменения проходят на генетическом уровне. Это очень опасно. Самые великие ценности человеческого духа меняются и теряются. В этом смысле есть тенденция у молодёжи – легко принимать эту пустоту и в кинематографии, и в жизни.
Д. Б. Вспомнил в связи со сказанным Вами культовый фильм Рязанова, где один из главных героев говорил о том, что мы перестали лазить в окна к любимым женщинам. Это были 80-е гг., и тогда можно было себе представить молодого человека, который полез в окно к любимой женщине. Я сейчас с трудом могу себе представить такую сцену, особенно в Европе. Боюсь, что может приехать полиция, и этого молодого человека не поймёт даже его любимая девушка. При всей якобы демократизации и борьбе за права человека, мы отдаляемся друг от друга. Взращено недоверие к человеку так таковому, а, вот экран, который подвластен твоей воли – иное дело. Посредством него можно чувствовать себя комфортно, а лучше просто переписываться, а не говорить.
Й. М. То, что сейчас можно нажать на кнопку и почитать, увидеть – это великие возможности. Но, к сожалению, этот инструмент в руках людей, которые просто хотят заработать деньги. А деньги заработать пустотой легче. Сейчас, благодаря этой технологии, каждому легко прийти к экрану, каждому легко прийти к литературе. И если человеку давать плохую литературу, плохую картину, это скажется на развитии его личности, на его отношении к семье, детям, к друзьям, к женщинам.
Д. Б. Да, о женщинах. Практически все Ваши художественные фильмы о любви. О любви между мужчиной и женщиной. Но я не могу себе представить любви без отваги. Любовь – это как отчаяние, только очень светлое. Любовь как раз и разрушает все границы между людьми. Любовь выше социальных законов, потому что она сама есть высший закон. Вспомним хотя бы Шекспира.
Й. М. Любовь – это первая тема искусства. «Илиада» и «Одиссея» – это о любви. Там армия, битвы, но это все равно любовное повествование. И «Война и мир», конечно. Сейчас отношение к любви меняется, потому нет и хорошего искусства. А у Шекспира на первом месте – любовь.
Д. Б. В одном моём стихотворении была строчка, которой это стихотворение оканчивалось: «И на всём белом свете действительна только любовь». Лет 18 назад мой знакомый профессор раскритиковал эту строчку, сказав, что это уже банально, мир сейчас изменился и никому эта любовь не нужна на всём белом свете, сейчас время других ценностей. Я не удивился, что этот профессор поддержал многие инновации в европейском свете и в нашей Украине, которые, как мне кажется, работают против культуры в целом и, собственно украинской культуры. И вот здесь я хотел перейти к очень важному для меня вопросу, потому что Вы являетесь известным общественным и культурным деятелем не только в Сербии, но и во всём славянском мире. За выдающийся вклад в киноискусство Вы были удостоены многих наград, в том числе «Золотой медали имени Сергея Бондарчука». Именно он снял легендарный фильм по роману Льва Толстого «Война и мир». Вы неоднократно принимали участие в фестивалях и в России, и в Беларуси, и Украине, принимали участие в работе жюри и фестивалей православного кино. Тем не менее, Ваш сценарий о прототипе Вронского из романа Льва Толстого «Анна Каренина», блестящем полковнике русской армии Николае Раевском не был снят. Кажется, о судьбе неснятой картины можно снимать романтический фильм, а может, как в случае с Вашим сценарием, и детективный – прошло уже несколько десятилетий. Расскажите, как Вы пришли к идее этого сценария. И почему же фильм до сих пор не получился.
Й. М. Этот фильм попал в очень сложное время. Где-то в 90-м году я написал сценарий. Был очень серьезный договор с «Коламбия Пикчерз» из Америки. Им так понравилось, что они сразу хотели начинать съёмки. Только главное их условие было, что в главных ролях будут их звёзды, американские. Мы согласились, подписали с Мосфильмом договор. Они были счастливы, что могут участвовать в таком большом проекте, потому что в Советском Союзе на тот момент таких проектов уже не было. Что случилось? Мы подписали этот договор. Было договорено, что «Коламбия Пикчерз» выделит на производство фильма 37 млн долларов, кроме этого, они должны были заплатить звёздам первой категории (каждой по 7 млн) и, конечно, режиссеру. Когда надо было начать оплаты, они меня пригласили и сказали: «Мы не можем подписать калькуляцию без страховки». А ни одна компания не согласилась застраховать этот проект. Я не понял почему. Потом понял: организации, которые занимаются страхованием, обладают секретной информацией.
Д. Б. Они предполагали, что будет происходить с СССР?
Й. М. Они объяснили – мы заключим договор страхования, если у Вас есть какая-то гарантия. Но никакой гарантии от Советского Союза не принимали. И Горбачёв мог бы подписать, но для них это не было гарантией. И не принималось никаких гарантийных обязательств из Югославии. Я искал выход. Через полгода мне дал гарантию один наш очень известный человек, Мила Павич, он живёт в Лос-Анджелесе, владелец большой фармацевтической фирмы. Он принял на себя залоговые обязательства, но начиналась война в Югославии. И когда началась война, была блокада всей Югославии. «Коламбия Пикчерз» была бессильна. Прошло 5, 6, 7, 8 лет. Ситуация в кинематографии изменилась до абсурда. Так окончилась первая попытка. Потом была следующая, когда сценарий попал в Белоруссию. Развалился Советский Союз, Белоруссия стала самостоятельной и им была очень близка идея, потому что один из героев -- офицер Черняев, который был начальником штаба, белорус. В Беларусьфильме мне передали слова «батько»: «Зачем нам Америка, сами снимем это кино. Но только одно надо поправить в этом сценарии. Черняев чуть-чуть негативный». Я сказал, что много сценариев написал. Много можно изменить, а есть то, что изменить невозможно. Это историческая правда».
Д. Б. Вы же работали над этим сценарием в архивах, провели огромную работу.
Й. М. Архивы я видел. Эта история документальна. Я хотел показать два типажа русского человека. Один, конечно, бесспорный герой Черняев, который не считает ни за что ни свою жизнь, ни чужую. Пьяная русская сила. А во втором есть дух и покаяние. Белорусы мне дали книгу про Черняева. «Видите, что пишут? Какой он герой!». Я посмотрел книгу и увидел, что это статьи из разных газет. Я засмеялся и сказал: «Дайте мне книгу из газет о Сталине».
Но есть у Толстого одна интересная фраза: «Война – это страшное дело. Есть две возможности участвовать в войне: пойти убивать – одна возможность, вторая – жертвовать собой». Когда ты жертвуешь собой, ты тоже убиваешь, это такая работа, но это не на первом месте. И у меня была такое видение: Вронский пошёл жертвовать собой, потому что каялся. И сейчас ответ на вопрос: как я пришёл к этому? Когда читал «Анну Каренину», в критике многие писали, что неправ был Толстой, в описании ухода Вронского на войну. Я же не согласен. В основе православия – покаяние, чувство вины. В этом романе каждый герой чувствует собственную вину. Конечно, это и Анна, и Вронский, и сам Каренин. Целая последняя часть романа, Лёвин и Кити – это тоже о чувстве вины. Что плохого они сделали? Но чувство собственной ответственности за окружающих и весь мир – это христианское, православное. Я оттолкнулся от этого, взял за основу конфликта в своём сценарии. Вронский у меня приезжает в Сербию и тут попадает в такие обстоятельства войны, что эта трагедия без покаяния непреодолима. Вы помните последнюю страницу «Анны Карениной»? Вронский едет куда? В Сербию. Его встречает его приятель…
Д. Б. Да, и он едет не просто так. Собирает на все свои средства небольшой отряд, который занимает несколько вагонов.
Й. М. Но что я хочу сказать… Его приятель хочет поговорить. Но Вронский не хочет, обрывает, отвечая «да» или «нет». Когда его приятель сказал, что напишет рекомендацию сербскому правительству, на это Вронский отвечает, это последнее, что написано: «Благодарю, на смерть не нужна рекомендация». Вот отправная точка. Я использовал исторические факты, которые связаны с Раевским. Он только 15-16 дней пробыл в Сербии. Пошёл в атаку и погиб. Через 10-15 лет на это место приехала его невеста и жена его брата, построили церковь. Церковь такая же, как в их имении, в деревне Разумовского. Эта церковь и сейчас сохранилась. Теперь все приезжают в эту церковь помолиться, как в церковь, где погиб Вронский. Она и построена на месте, где он погиб. Потом его тело перенесли в один сербский монастырь. А в 1893-м году очень торжественно на корабле отправили его (Раевского) из Белграда в Россию. Эти исторические факты есть в моём сценарии. Остальное, конечно, придумано. Мы знаем, что случилось с Анной, а сейчас увидите, что случилось с Вронским. Я позволил себе продолжить эту историю любви.
Д. Б. Но Вы ещё приводите слова, которые принадлежали Раевскому, о том, что если он погибнет, то завещает, чтобы сердце его осталось в Сербии, а тело перевезли в Россию.
Й. М. Да, так и есть. Сейчас, на месте, где он был похоронен в сербском монастыре, стоит памятник, на котором написано, что тело его перенесли, а сердце оставили.
Д. Б. Когда-то Вы рассказывали о странной, нелогичной любви сербов к России. Это Ваша фраза, что «серб ещё не научился говорить, а уже знает русский язык, точнее он знает о том, что русский язык он знает». Вы говорили о том, что в истории взаимоотношений России и Сербии были разные периоды. Но не было ни одного, чтобы Сербия предала Россию.
Й. М. Конечно, каждая любовь иррациональна. Если бы Вы рационально, объективно хотели объяснить, почему Вы любите свою женщину, для других это не было бы объективным фактом. Так и любовь серба к русскому – есть иррациональная любовь. И когда русские делают нам плохо, всё равно сербы это прощают. В 41 году, когда 22 июня фашисты напали на Россию, Советский Союз – поднялась вся Сербия. на восстание (она была уже оккупирована). Поднялась и говорили: «Матушка Россия, спасать!». Не только коммунисты, но и монархисты поднялись, чтобы помочь «матери России». Это первое восстание в мире против фашистов. Освободили тогда половину Сербии. Много дивизий с востока немцы перевели, чтоб уничтожить это восстание. Сейчас, когда в 99-м году была бомбардировка Сербии, Белграда, ничем нам русские не помогли. Ничем. Я не слышал, чтоб кто-то осуждал то, что русские нам не помогли. Все говорили: «Но они не могли. Когда будут сильными, тогда нам будут помогать».
Д. Б. Единственный жест был, когда Примаков развернул самолёт.
Й. М. У нас есть поговорка: «нам может помочь Бог и Россия». Никогда не услышишь, чтобы говорили «мать Сербия», но часто слышишь «мать Россия».
Д. Б. У сербов есть ещё такая поговорка: «Бог высоко, Россия далеко».
Й. М. Есть и такая, когда нам очень тяжело. Когда мы одни, что делать: Бог высоко, Россия далеко. Мы – одни, вокруг нас – враги.
Д. Б. Я искал аналогию сербскому имени Гордана в русском, украинском, белорусском языках, и не нашёл. Это очень распространённое имя в Сербии. Рассказывали, что женщины играли очень важную роль в сербских восстаниях. Говорили даже о том, что никогда не преследовали мужчину за то, что он не идёт в ополчение, просто начинали разговаривать с его женщиной. Будь это мать, сестра или жена. И в итоге она сама убеждала своего мужа, сына или брата присоединяться к ополчению. Это миф?
Й. М. Я думаю, нет. Я заметил и много раз говорил… На Западе думают, что и в России, и в Сербии отношение к женщинам плохое. А я говорю: «Поставьте всю мировую литературу на одну сторону и поставьте русскую на вторую сторону. И увидите, сколько в русской литературе женских характеров». В целом мире таких нет. Почему это происходит? Наверное, потому, что русские уважают женщин. Нет в целом мире другой Настасьи Филипповны, нет Наташи Ростовой, Тани Лариной, нет в литературах Европы таких персонажей. Потому что русские любят своих женщин больше, чем на Западе. Когда я в России, то в шутку говорю: «У вас матриархат». У нас говорят, что «женщина – основа дома», и в России так же.
Д. Б. Я обнаружил совершенно неожиданный Ваш фильм для себя. Дело в том, что, когда тексты художественного объединения ОБЭРИУтов, куда входили Александр Введенский, Николай Заболоцкий, Даниил Хармс, попали на Запад, их опубликовали в 60-е, эта публикация вызвала искреннее недоумение. Ведь театр абсурда у них в Европе появился только в 50-60-е гг. А молодые советские поэты пришли к этой стилистике в конце 20-х – начале 30-х гг. За два десятилетия до Эжена Ионеска и Сэмюэла Беккета. Думая о нашей беседе, я проверил: Ваш фильм о Данииле Хармсе, снят в 1987 году. Он так и называется: «Случай Хармса». Художественное решение фильма перекликается с итальянским кинематографом. При этом у меня возникли ассоциации и с Сергеем Параджановым. Что Вас окликнуло в Хармском мире? Где грань реальности и того, что принято называть абсурдом?
Й. М. У нас была одна книга Хармса, которая называлась «Случаи». И так пришла мне идея: он писал «Случаи», а что случилось с Хармсом? Конечно, никто это точно не знает и потому мы постарались представить это, помечтать – что могло случиться с этим Хармсом. И видите, что интересно получилось. В одной роли это и комсомолка, и исследователь, и почтальон. Все в одной роли. Один актёр, это мужчина, но его играет женщина. Есть и ангел, и милиционер в одном человеке. Потом, есть женщина, которая встречает маленького Хармса, на первой демонстрации. Она – вечный образ. Она – муза. Она первая его встречает, а потом она и его любовница. Она принимает потом его пепел, который приносит почтальон, который и ангел и т.д. Этот абсурд, который жесточе и добрее жизни. Было много критики, мы получили большой приз. Критика очень хорошо отметила этот фильм. Многие были удивлены, что в Советском Союзе и театр, и поэзия, и искусство и очень авангардная литература была, опережая во многом Запад.
Д. Б. А при этом в Советском Союзе именно в 30-е гг. проводили репрессии. Была жесточайшая цензура. И при всём при этом в 20-м веке Советский Союз дал миру огромное количество талантливейших представителей художественного слова, и других видов искусств. Я несколько лет тому назад был в Стамбуле на книжной выставке и был поражён масштабами. Такого объёма выставочного пространства с книгами не видел нигде в мире. Она проходила в 50 километрах от центра Стамбула, на какой-то очень большой площади из целого ряда зданий, между которыми были переходы. Люди стояли в очередях. И выходили практически все с кульками, в которых были книги. Я был поражен тем, что наряду с огромными портретами Камю, Гессе, Кафки, были портреты Достоевского, Толстого, Гоголя, Горького, Шолохова и на одном стенде целый ряд произведений Шолохова, в переводах на турецкий язык. Я встретил и роман «В окопах Сталинграда» нашего киевлянина Виктора Некрасова, переведённый на турецкий язык. Могу перечислять до бесконечности. Многие же произведения уже и не встретишь в наших магазинах, а о многих писателях мы сами призабыли. Я спросил у своего турецкого товарища: «Действительно ли такой интерес у турецкого общества к книге? Почему так много русских писателей переводится на турецкий язык?» На что он, будучи очень верующим человеком, рассказал, что Турция развивается и хочет стать следующей после России в 21-м веке. Россия была главной страной в сфере культуры в 20-м веке, а теперь задача Турции взять эстафету. И для этого нужно изучить всё то, что сделала Россия. Поэтому они переводят всё, всё читают и всё изучают. Есть ли ещё страна в мире, где такое отношение не только к Золотому веку русской литературы, но и к советскому наследию?
Й. М. В Сербии, конечно, русская литература как домашняя литература, как почти своя. Есть те, кто читают, есть те, кто ничего не читает. Но она очень важна, потому что это великая литература.
Д. Б. По дороге в Златибор, где мы с Вами познакомились на литературном вечере, мы заехали в монастырь, где молодой послушник, так похожий на Алёшу Карамазова, открыл для нас церковь и на просьбу помолиться о Киеве и Украине объяснил, что всё будет хорошо. Он показывал книги, свидетельствовавшие об этом (откровения святого Паисия и др. монахов). «Всё Господь управит, – улыбались его глаза. – А зло (он подчёркивал) – в экране». Расскажите, что Вы думаете об образе веры в сегодняшнем мире. Что предчувствуется в будущем?
Й. М. У меня есть такая мысль, что благодаря тому, что у нас запрещали веру, мы её сохранили. Посмотрите, что случилось на Западе, где всегда была в плане веры свобода. Там в основном потеряли веру. А у нас – вера есть. Всё работало, чтоб её уничтожить, но она стала ещё больше, ещё крепче. Есть святой Савва, связанный с сербами. Когда я ездил по России, в монастырях рассказывали: этот святой лечит эти болезни, слепые прозревали. А я наполовину в шутку говорил: «У нас есть святой один, никого он не излечил, ни один слепой не прозрел. Но он первый сделал школу, первый сделал больницу, он первый наш поэт, первый написал песню, первый написал законы, он сделал сербскую православную церковь и т.д.». Он был принцем и всё бросил и ушёл. Он создал наш народ. У нас всегда добавляют к определению православие – Святосаввие.
Д. Б. Последний руководитель Югославии Слабодан Милошович уже из зала Гаагского суда предупреждал и Украину, и Россию, и Белоруссию: «Посмотрите на нас и запомните – с вами сделают то же самое, когда вы разобщитесь и дадите слабину». Но как переживать простому человеку, не вовлечённому в политическую деятельность, происходящее с его народом, с его культурой, и при этом сохранять то самое главное – человечность, не обозлиться, не уйти в апатию?
Й. М. Один поэт говорил: «Что есть героизм? А что есть человечность?» Он говорит: «Героизм есть защищать себя и свою семью, и свою родину от врага. Человечность – защищать врага от себя». Мне очень жаль, что в Сербии после последней войны появилась злость. Как не обозлиться? В моих картинах я противостоял ненависти. Мне говорят: «Мы говорим о том, какое зло сделали они, они тоже говорят, какое зло мы сделали». Я уверен: «Пусть они говорят, что говорят. А нам нужно нести ответ за себя». У нас есть потрясающий пример, думаю, в мире такого нет. В Первую мировую войну, когда взяли часть Сербии, австро-венгерские войска много зла натворили. После этого сербы взяли в плен 37000 их солдат. Ни одного не расстреляли. Это всё есть в документах, в Словении. Ни у одного солдата, который был взят в плен, никто не имел права ничего отнять. Если серб что-то взял – могли расстрелять. У офицеров забрали оружие, но оставили сабли. Сербия много войн прошла, большой опыт. И сохранился документ генштаба о продовольствии для войска. На первом месте стоит обеспечение раненых. На втором месте – обеспечение пленных. На третьем – обеспечение офицеров. На четвертом месте – солдат, минимальное. Вы видите, значит пленник, как гость, его надо уважать, его надо кормить и хранить. Тогда не было ненависти. А потом всё испортилось. А сейчас, к сожалению, в этой последней войне, было много ненависти. И в своих картинах мы это отражали. Одно – то, что они нам сделали. Сделали и сделали. В 41 году в Хорватии был самый страшный лагерь. Но это их проблемы, им с этим жить. А нам так же поступать нельзя. Это не по-христиански. Не нужно никакой ненависти. Нужно уважать каждого человека. Что случилось в Первой мировой войне? Когда решило наше войско и народ через Албанию эвакуировать из Сербии, когда были окружены со всех сторон, генерал пошёл к пленникам и сказал так: «Братья, вы голодные, вам холодно, вы заболели. Подождите здесь. Мы дальше не можем ничем вас обеспечить. Ваши очень близко. Они вас будут лечить, они вас будут кормить. Простите, если что-то плохое мы вам сделали». Так их оставили. А что дальше случилось? Уходило войско, за войском – народ. Колонны, которые эвакуировались, начала преследовать болгарская конница. Болгары стали убивать, грабить, насиловать. А оставшиеся пленники поднялись, взяли оставшееся оружие и стали защищать чужой народ. После такого отношения сербов к себе стали защищать сербские семьи. Вот такой поучительный эпизод.
Д. Б. Дай Бог, чтобы эти примеры помогли найти выход из бед, постигших наши народы. Дай Вам Бог здоровья и надеюсь, что Ваш фильм будет обязательно снят. А окончить нашу беседу хочу цитатой из Даниила Хармса: «Покупая птицу, смотри, нет ли у неё зубов. Если есть зубы, то это не птица…».