Летний обзор публикаций поэтов диаспоры хотелось бы открыть отличной подборкой стихотворений Кати Капович, опубликованной в журнале «Знамя» (номер 7, 2022). Капович, как никто другой, умеет писать просто о сложном, виртуозно смешивая различные пласты речи, от классики до блатняка: «Нам перед тем, как водяру пить / или забить на всё». Вписанные в классическую по размеру форму стихи поэта подчёркнуто лишены пафоса. Зато в них присутствует ироничность, хлёсткая честность и глубина поэтического высказывания. Любовно отмеченные приметы быта вдруг достигают высокого уровня обобщения и преображаются в поэзию: «Какое счастье в мире несчастливом / бродить, не зная, в сущности, о нём!».
* * *
Тепло и сладко пахнет сумрак зимний
рябиновкой и пирогом с малиной,
разлиты в небе все тона заката,
развешаны на кухне сныть и мята,
проросший лук показывает уши,
нам не впервой мешать веселье с чушью!
Тут мы живём, позёвываем, мыслим,
ворчим на молодёжь, порою киснем,
жуём перед экраном бутерброды,
потомству шлём на праздник переводы,
ругаем наши зимы втихомолку,
но по старинке наряжаем ёлку.
Вот наша жизнь во всём разнообразье:
маслины и сардины в жёлтом масле.
В чужбине свято соблюдая нравы,
за стол садятся ладные красавы,
красавцы, постаревшие в изменах,
любившие блондинок и шатенок.
Да здравствуют грибы и помидоры,
салатов удивительные горы,
гирлянды ламп, игрушки в антураже,
какая всё же прелесть ёлка наша!
Горит звезда, струна гудит напевно,
лягушка превращается в царевну.
А после воскресенья сразу вторник,
слетает новый снег на подоконник,
вновь сныть и мята в воздухе разлиты,
в грязи – следок козлиного копыта.
Разъезд машинный, привкус ностальгии.
Философская лирика Павла Грушко, также вышедшая в журнале «Знамя» (номер 9, 2022), глубоко метафорична: «Вольноотпущенник смерти, – хоть что-нибудь смастерю в доме жизни, / прежде чем снова / попаду в рабство к земле». Поэт работает с частной памятью, которая одновременно попадает в спектр переживания целого поколения. Вечно актуальные темы войны, сиротства, голода, и в то же время человеческой выживаемости, витальности и гибкости поднимаются и переосмысливаются снова и снова. Данное стихотворение ретроспективно возвращает лирического героя в детство, чтобы уже взрослым взглядом окинуть гибельную двойственность реальности.
Двор
Ленере и Наташе Ванханен
Меня судьба под вечер завела
во двор, где я мальчишкой был когда-то.
Всё вдвое меньше. Горблюсь угловато
меж двух домов. Сырая полумгла
Елоховки – такая же на вкус,
и пятна света на сугробах грязных
из окон в переплётах несуразных —
почти такие же.
Стал двор кургуз,
но он напомнил довоенный быт,
там молодая мама шла с кошёлкой,
отец боролся с неохватной ёлкой
и плакал пьяный истопник Рашид.
Таинственная детская пора,
избыток ласк, раскованная шалость,
всё грустное бездушно отвергалось:
оркестр за гробом, замкнутость двора
при виде тихой женщины, чей муж
был ночью увезён. Всем помыкала
игра невероятного накала
среди подъездов,
свалок,
лавок,
луж…
В журнале «Новая Юность» (номер 4, 2022) можно прочесть замечательную подборку Вадима Муратханова. Лирический герой словно проходит по дороге взросления, познаёт этот тревожный мир на грани будней и кошмара: «Но годы шли, а мой сезам / мне жгучих тайн своих не выдал, / и без его посредства, сам / я все запретное увидел». В приведённом ниже стихотворении сон может означать переход из одного мира в другой, и в тоже время – уход от сознательного в сторону бессознательного, в спасительную утробу сна, где уже ничего не угрожает. Но даже пробуждение не гарантирует избавления от кошмара.
* * *
Не проси, если влип в кошмар,
чтобы ночь поскорей прошла.
Не спеши себя ущипнуть,
сокращая обратный путь.
Лучше ляг и глаза закрой.
Ты не зритель и не герой.
Лишь тому, кто уснул во сне,
не грозит ничего извне.
Стихи Каринэ Арутюновой, опубликованные в «Новом Журнале» (номер 307, 2022), отличаются тёплой привязанностью к приметам быта и исходящего из него бытия. Дом как центр вселенной, как исток всего существующего, помнящий всех живущих и всех мёртвых – и его потеря равняется разрушению вселенной. Само понятие дома проходит трансформацию, становится ковчегом, спасительной лодкой, куда хочется унести всё дышащее и родное. В этом обнажённом восприятии, связывающем прошлое и настоящее, близких и далёких, есть нечто от детской способности бесконечно воссоздавать реальность из небытия.
ГДЕ ТВОЙ КОВЧЕГ
Вот Ной. Он разбирает дом.
Крышу, чердак, сарай.
Постой, – кричит Сатеник.
Что ж ты, старик?
Где твой ковчег?
Где твое море, Ксанф?
Неужто придется вот так,
Жилы вздувая, – перины, узлы,
Всё тащить на себе?
Вот и гранаты поспели,
Каждый размером с кулак,
Сладких зёрен полны.
Посмотри, – кричит Сатеник, –
Ногти мои черны.
Закрома набиты землей.
Помнишь мой сон, Ной?
Львы, куропатки, волы.
Каждой твари по паре.
Кобылицы в тумане
Из теплого молока.
Воют шакалы.
Охваченный заревом
Сад.
В нем зреет гранат, черный
От крови.
Ной собирает скарб.
Двери, окна, полы.
Погоди, – кряхтит Сатеник,
Спускаясь в подвал.
Ты забыл? Зима будет долгой.
Неблизким путь.
В дорогу нужен кизил.
Вдруг захворает дитя.
Урц[1], самовар, инжир,
Засахаренный миндаль.
Как же в пути без огня?
Нужен горячий тонир[2].
Носки из овечьей шерсти.
Едкий, точно земля, сыр.
Вот Ной. Он разбирает дом,
Лишенный кровли, замков и дверей.
Скатывает, точно старинный ковер,
Землю, деревья, пасущихся лошадей…
Постой, – говорит Сатеник, придерживая живот.
Дом ещё не остыл, погоди.
Мне не впервой носить в себе жизнь.
Мне не впервой толкать ее впереди.
А вид из окна он будет искать всегда.
И однажды, раскалывая гранат,
вспомнит сад. Туман.
Бегущих следом собак.
Социально направленная лирика Александра Габриэля, которую также можно прочесть в «Новом Журнале» (номер 308, 2022), отличается прямотой и точностью метафор. Каждая строка наполнена плотно спрессованными смыслами, создающими новую широко интерпретируемую реальность. В этих стихах одновременно задействовано множество контекстов, в которых советское прошлое соседствует с сюжетами антиутопий, а настоящее напоминает о себе через призму библейских аллюзий: «И во дворе сидит, согнувшись, Каин, / кровь Авеля смывая со штыка». И всё вместе это складывается в выразительное поэтическое высказывание.
В ПОДВАЛЕ
Сухой прохладой тянет из степи.
Поспи, сынок. Хотя б чуток поспи.
Мы в тесноте, как зэки на этапе.
В подвальном корабле задраен люк.
И темнота. И страшен каждый звук.
Глотни, сынок, водички пару капель.
Никто не ждёт веселый фейерверк.
Был фильм для взрослых, «Не смотрите вверх» –
боюсь, что это правда. Лгут поэты.
Не слышно здесь угроз про «мир в труху»,
и безразлично, что там наверху, –
кровавый Бог? Крылатые ракеты? –
одна упала к югу метрах в ста,
как будто клякса на простор листа –
земля дрожала и трещали стены…
Сынок, нам нужно выжить. В этом суть.
Хотя, конечно, мудрено заснуть,
когда всесильный страх вползает в вены.
И мир, который стал для нас чужим,
так странно, ненормально недвижим,
как детская игрушка без завода…
Там два часа осталось до зари,
и звезды зреют, словно волдыри
на обожжённой коже небосвода.
В центре внимания подборки Марка Зильберштейна, вышедшей в «Новом Журнале» (номер 308, 2022), – прерывистая связь поколений, попытка ухватить ускользающую реальность, уловить дыхание давно уже ушедшей эпохи – только понять бы, чем же она измеряется. «Но что же прошло на самом деле? / Едва ли это поддается определению». История семьи подаётся фрагментами, тонкими психологическими портретами, мелькают лица: мама, бабушка, тётя, дед Наум… И сдвиг времени особенно отчетливо виден в этой стремительной круговерти.
ЛИРИЧЕСКИЕ ОТРЫВКИ
Не возвратится более в дом свой,
и место его не будет более знать его.
Книга Иова
I
Ветреный день улетает в корзину,
очередной черновик,
палимпсест грядущего дня,
который ещё не прожит.
Переходя от отца к сыну,
традиция претерпевает сдвиг
(отец ежедневно читал газету и выходил на пробежку).
Но где обступавшая нас в первых действиях многочисленная родня?..
Нас уже итожат.
В том же номере «Нового Журнала» (номер 308, 2022) можно прочесть блестящие стихи Михаила Дынкина. Это мир страшного и безвыходного абсурда, где если порой и мелькает улыбка или проблеск самоиронии, то лишь для того, чтобы еще больше оттенить всеобщую беспросветность. «Я мог бы вспомнить, выжил ли хоть кто-то, / когда б не снег, засыпавший меня». Эти миры то ли находятся в момент Большого взрыва, то ли сгорают в огне Апокалипсиса, и это позволяет создавать пространство бесконечных возможностей и вариаций. Эти связи могут казаться иррациональными и даже сюрреалистичными, но в то же время они всегда нерасторжимо связаны с реальностью.
* * *
Братаны, говорит диплодок,
вымирание не за горами.
Наступает пора холодов,
снежных бурь, обезьян с топорами;
их потомков, готовых трястись
в смертоносных машинах железных.
Даже если глаза отвести,
эти твари, боюсь, не исчезнут.
Диплодок, говорит стегозавр,
наклоняясь над чашкою чая,
отвечаешь ли ты за базар?
Диплодок говорит: отвечаю.
Мы еще потусуемся тут,
переждём наступившую осень,
а когда обезьяны придут,
притворимся, что вымерли вовсе.
Птеродактиль кивает – ну да,
я, коллеги, не прочь затаиться.
Что за радость летать в холода,
наблюдать, как ревущие птицы
то и дело проносятся над
головой, провонявшей казармой,
превращая в пылающий ад
всё, что дорого нам, динозаврам.
Подборка Евгения Никитина, опубликованная в «Новом Журнале» (номер 308, 2022), охватывает экзистенциальные аспекты бытия. Это даже не деконструкция реальности, но лёгкий сдвиг точки зрения, создающий новые смысловые аберрации. Приведенное ниже стихотворение закольцовано: выморочная, уставшая от самой себя реальность никак не может остановиться ходить по кругу. Это выражено и в намеренном упрощении рифм, только подчёркивающих повторяемость событий. И одновременно приведенный эпиграф оттеняет будничность смерти и механичность существования в границах жизни.
* * *
В тот день, когда меня не станет,
ты утром встанешь и умоешься
Андрей Николев
Всё так. Я сплю от сих до сих,
потом встаю и умываюсь,
и отправляюсь мыть других,
но этим я не прикрываюсь,
а объясняю, что смотреть
за телом и его квартирой –
на эту медленную смерть –
уже становится рутиной.
Моше, Арон, Ицхак и Чарльз –
я этой престарелой шайке
уже поведал всё про нас
без дополнений, без утайки.
Они кивали головой
или, точнее, головами,
и неба полог голубой
сиял над этими словами.
В тот день, когда я отойду,
ты пост напишешь краткий, ясный.
Его я прочитаю, безучастный,
в отдельной комнате в аду.
Нажмешь на «опубликовать»,
в кровать вернешься и укроешься,
и будешь беспокойно спать.
Потом ты встанешь и умоешься.
В журнале «Нева» (номер 7, 2022) была напечатана подборка Дмитрия Пескова, которая отличается своим постмодернистским началом и экспрессивностью выражения. Автор разбирает речь на фрагменты, не боится экспериментировать с формой и ритмом, наращивая и сгущая идеи до плотного смыслового потока. Слова в этих стихах притягиваются друг к другу с помощью звука, при этом мутируя и создавая новые конфигурации. Не все смыслы поддаются расшифровке с первого взгляда – как будто бродишь в бесконечном тоннеле отражений, не боясь заблудиться.
* * *
пластинка старая в царапинках шаляпиным балует
не бытие а быт тоска в тоске тоскуем
ведь не зерно не хлеб и даже не вино
вина одна водной вине темно
куда же ты пропала сулико
и суслик не стучит давно в окно
не карты друг не карты домино
метро закрыто выходи на свет
одним корыто а другим привет
привет картавит иностранный друг
ты просто морж ныряющий от мук
на дно где лед и отражение рая
холодное как мысли самурая
не думай долго а не то каюк
привет картавит иностранный друг
не бойся стука в дверь ведь стук лишь звук
окно уходит в сад там звезды мира
там сказки ищут снова мойдодыра
там ровные деревья не шумят
и шаг за шагом строится отряд
привет картавит иностранный друг
всему предел особенно у рук
пытавшихся дорваться до нутра
отряд давай стрелять при слове два
не на не на не на не ностальгия
шаляпина уж глушат стоны вия
и мама мия снова фигаро
в россии видишь лучшее метро
на выход значит батенька махно
шаляпина пластинка голос русский но из прошлого увы
как устарело все особенно мосты деревья сад и слабенькая дверь
стучит в окно последняя капель или метель уже не разобрать
мне снова двойка ставится в тетрадь и твою мать
так хочется напиться пустое дно забытая страница
зачем ты вяжешь ведь сломалась спица
давным-давно как напророчил друг
как напортачил враг когда ты слег в овраг
когда в пространство выстрелил варяг
о пустота о буйство наказания
о нежность уст о мягкое признание
нет не в любви не в верности до гроба
а в недоступности домашнего порога
привет привет прощай мой верный друг
и сердца замедляющийся стук
тук-тук тук-тук тук-тук
тук-тук
тук
тук
Замечательная подборка Юлии Пикаловой была опубликована в журнале «Нева» (номер 8, 2022). Каждое стихотворение здесь тесно связано с миром живописи, и на это указывает буквально любая деталь: от названия до формы и стиля написания. Вступающее в диалог с творением Пикассо, одноименное стихотворение «Герника» поражает своим полифоническим богатством. Художественный и исторический пласты наплывают друг на друга, прокладывая прямую дорогу в настоящее. Неудобная память о катастрофе, боль и ужас достигают накала древнегреческой трагедии, и дальше уже невозможно игнорировать реальность, какой бы болючей она ни была: «материя распадается, господа / это делаем мы».
ГЕРНИКА
«Герника» видела в основном
спины посетителей.
Ле Корбюзье
материя
распадается, господа
потеряны
боги, слоги, голоса, города
герника
вывернута в беззвучном крике
но крик
не воспримет глыба — безликий бык
идолище стоит от века и на века
конь последним хрипом разрывом жил
проклинает быка
солдат пока жил
сжимал ромашку и меч
но рука
отделена от плеч
плечи от головы
— Это сделали вы?
— Нет, это сделали ВЫ.[3]
люди на адском блюде
не я, не ты
разверстые рты
проклинают быка
они лишены языка
у матери вместо него кинжал
детское тельце обвисло тряпочкой, оно
единственное не напряжено
мир последним хрипом лопался и дрожал
не мое, немое кино
. . .
на всемирной выставке в париже
мы не подходили ближе
к чему такие картины
герника видела наши спины
бык-тупогуб-погубитель
бычье мясо — наши сердца и умы
материя распадается, господа
это делаем мы
В журнале «Зинзивер» (номер 4, 2022) вышла подборка Елены Литинской, в которой можно открыть целую палитру человеческих чувств, от радости до грусти. Пластическая эмоциональность этих стихов подкрепляется выразительностью художественного жеста. Стихам Елены также характерна искрящаяся самоирония: «Если не уймется зной, / в холодильнике окончу я / век земной…». Но основной жизнеутверждающий мотив предопределён самим названием подборки, пускай жизнь и выживание не являются одним и тем же: «Планета выжила из ума, / и я вместе с ней выживаю…».
* * *
Ещё один май подходит к концу.
К лени жара призывает.
Я бы послала упрёк Творцу
«по эту сторону рая…»[4]
Приму этот май таким, как есть.
Не точка пока, запятая.
Отдам океану и пляжу честь.
Память, как ком, застревает
в горле. Не выплюнуть, не заглотнуть
все долгие сорок три мая.
И тот, в котором отправилась в путь,
привычную жизнь ломая.
И тот, в котором с тобой, мой друг,
свела нас судьба крутая.
Кружила. Но вот разомкнулся круг.
ты выпал, а я всё летаю.
Скорей бы окончился этот май!
Прогнили мостов сваи.
Планета выжила из ума,
и я вместе с ней выживаю…
Прекрасный цикл стихов Нины Косман вышел в журнале «Интерпоэзия» (номер 2, 2022). Эти cтихи проявляются сквозь миф, в его соединении с общечеловеческим и вечным. Аллегоричность и притчевость подборки Нины Косман в то же время абсолютно лишена дидактичности, её интонация обусловлена всеведением лирического героя, его безошибочной чувствительностью и острым неприятием зла: «Моя оторванная голова истекает кровью, / а глаза в ней живые и видят всё-всё-всё». Добро и зло, вера и религия, милосердие и экзистенциальный выбор оказываются здесь в центре поэтического переосмысления.
ЦИКЛ О ГОЛОВЕ
1.
А ты, что вошёл сюда весь в перстнях,
но без головы,
оставь свои перстни у входа,
а голову надень – вон висят на крючках, как шляпы;
негоже без шляпы входить в мой дом.
Какую голову снимешь с крючка,
та и будет твоей:
снимешь голову убийцы –
станешь убийцей;
снимешь голову глупца –
станешь глупцом;
а вдруг повезёт и достанется тебе голова мудреца
и проживёшь мудрецом всю жизнь.
Так тебе и надо, скажут,
так тебе и –
за то, что не смог отличить хорошую голову от плохой,
за то, что не знал, не понял, не смог.
А будешь хныкать по дороге на казнь –
мол, все головы на крючках как одна,
что голова мудреца,
что голова убийцы –
так хнычь сколько влезет,
ты носитель своей головы, а не я,
ты её властелин и хозяин,
с тебя и спросится.
А на эшафот поведут
не тебя, дурака с чужой головой убийцы,
а везунчика с головой мудреца:
ведь глупо выбирать голову в раздевалке, как шляпу,
не удосужившись посмотреть, что у неё внутри.
Также в журнале «Интерпоэзия» (номер 2, 2022) вышла подборка поэта Александра Радашкевича. В данном стихотворении раздвоение лирического героя принимает гипертрофированные формы: «Когда я жил себя напротив, в необитаемых/краях». И далее, уже встретившись с собой лицом к лицу и не признав себя, он приходит к печальному выводу: «где вял / и я себя напротив, как вы, все вы, кто никогда / себя не встретил на мимо прожитой земле». Ускользающие, тающие на языке рифмы, смещённые паузы и новые звуковые сочетания придают стихотворениям Александра переливающийся, словно бы пританцовывающий ритм, и легко узнаваемый почерк.
НАПРОТИВ
Когда я жил себя напротив, в необитаемых
краях, где нежелательное лето и неподобная
весна, мне снились сны постылой яви да
память за душу драла, я складывал года
в чулане, где дуются просроченные банки и
киснут в склянках огурцы, и колесил по
съёженному миру, разгуливая вязкую тоску
и упиваясь дном бездонным, сквозящим
радугами мглы, взлетал на качелях лианных
по воле зеркальных ветров и рушился
в тартарары, потом забрёл к себе случайно
на рюмку лунного вина с румяной бабушкиной
пышкой, и мы друг друга не признали, но стали
рядом зимовать, тасуя крапленые карты,
листая истлевшие книги с улыбкой напрасных
миров, где верят небу раз и никогда, где вял
и я себя напротив, как вы, все вы, кто никогда
себя не встретил на мимо прожитой земле.
Стихи Михаила Калинина, опубликованные в журнале «Интерпоэзия» (номер 2, 2022), говорят о поиске идентичности как способе найти своё место в мире. Старый обжитый мир скукоживается, словно змеиная кожа, и отвергается, становясь абсолютно чужим: «листай эти страницы, в уже не своей квартире / ставшей, словно пространство вокзала, полосой отчуждения». В других стихотворениях подборки противопоставление юга и севера создаёт интересную дихотомию, между полюсами которой и находится лирический герой. В конце концов он делает свой выбор и начинает великий библейский исход.
ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ
книжная стенка
в квартире, где доживаешь последние дни
таращится бельмами полок –
все книги увязаны, уложены в мешки и коробки
вместе со скарбом переселенцев дожидаясь прибытия контейнера
сидишь, ощущая позывы сенсорного голода
который теперь долго не удовлетворить –
книжные лакомства, как египетские деликатесы для иудея-ушельца
ещё долго не будут доступны
лишь потрёпанный том синодального перевода –
всё, что сможет себе позволить
в машине и самолёте, в электричке, на съемной квартире
не имеющий интерактивной версии на смартфоне
равно как самого смартфона
по-ветхозаветному преданный стилю общения
с успевшей стать ломкой и пожелтелой
дешёвой бумагой издания 90-х годов, –
самым ценным из подарков, оставшихся у тебя
от смутного, бьющего током, недоговоренного десятилетия
листай эти страницы, в уже не своей квартире
ставшей, словно пространство вокзала, полосой отчуждения
пока боинг национальной авиакомпании не унёс на далёкий север
где светловолосая Рахиль не выбежит из подъезда
приветствуя коротким проигрышем домофона
и не напоит верблюдов
где снежная манна будет идти, скрывая встречающий мир
наполняя пространство и душу морозным молчанием
Всё чаще в центр внимания поэтов попадает переосмысление опыта детства как способ подобрать ключик к сегодняшней реальности. Воссоздание давно исчезнувшего времени и ностальгия – один из путей избежать вездесущего дыхания войны. Жизнеутверждение и отчаяние, логика и абсурд, смерть и непрерывность бытия – всё находит место в стихах поэтов этого летнего обзора.
[1] Урц – чабрец, его заваривают как чай (арм.)
[2] Тонир – печь, в которой пекут лаваш (арм.)
[3] Однажды во время немецкой оккупации Парижа в мастерскую художника пришло несколько гитлеровских офицеров. Один из них взял со стола репродукцию с «Герники» и небрежно спросил Пикассо: «Это вы сделали?». – «Нет, это вы сделали», – ответил художник. // «Пикассо» (Голомшток, Синявский, 1960).
[4] Роман Ф.С. Фицджеральда «По эту сторону рая».