Загадочность и неопределенность всего того, что в конечном итоге и в своей совокупности заставляет записать вдруг родившиеся строчки, зафиксировав тем самым образность, ритмичность и музыкальность своей мысли, а также подарив ей некую материальную основу – и есть, вероятно, чудо творчества и таинство поэзии. И ещё есть, слава Богу, такой феномен, как литературный журнал и возможность увидеть свою выстраданную мысль опубликованной. Тем более сейчас, когда душа, время и происходящие события стали так непримиримы. Итак, о поэзии.
Тема, которую в это лето возможно назвать основной и объединяющей – тема памяти. Воспоминание(саднящее ли, терзающее или же спасающее) стало некой лирической доминантой, укоренившейся и поселившейся почти во всех опубликованных на сегодняшний день стихах.
По количеству летних публикаций в этом году лидируют Владимир Гандельсман, а также Феликс Чечик, Вера Зубарева, Александр Вейцман и Евгений Минин.
Начнём наш обзор поэзии диаспоры летних номеров литературных журналов с публикации Григория Марка в журнале «Дружба народов» (№6, 2023). Только дочитав её до конца, можно уловить, чтоазвание «Где слова распускаются» подчёркивает лирическую ноту, какой-то неуловимой и невидимой нитью пронизывающую все пять стихотворений подборки. На первый взгляд и по отношению к тексту название выглядит несколько чужеродным. Ведь подробное описание спортивных соревнований, сама тема спорта, в данном случае – боксёрского поединка, как это происходит в самом первом стихотворении, сегодня в поэзии встречается не часто. Можно вспомнить поэтические «находки» в этой теме уже далекого от нас периода соцреализма, но у Григория Марка, конечно же, всё строится иначе.
Чуть выдвинув нижнюю челюсть, усталый
боксёр из угла освещённого ринга
глядит на противника перед началом
последнего раунда их поединка.
Также подробно во второй строфе описывается противник: «Напротив, по диагонали квадрата / назначенный кем-то противник. Весь гладкий, / лоснящийся потом. Свисают перчатки, / как чёрные головы гидры, с канатов». Весомая деталь: «назначенный кем-то». Кем? Так осуществляется переход к следующей, уже метафизической строфе. В стихотворении выделяются детали, дополняющие действие и идею автора: «Душа со щелчком заняла своё место», «Схватка без судей. / Всерьёз. Не на публику. На выживанье». Третья, итоговая строфа становится достаточным философско-метафизическим заключением:
К открытому небу возносится крыша.
Помост, словно плот, освещённый луною.
Качается пол, и одна за одною
в борта бьются волны. И колокол слышен
вдали. Это гонг зазвонил по боксёрам,
взобравшимся после кораблекрушенья
на плот, уходящий во тьму. Тьму, в которой
закончится схватка двойным пораженьем.
В последующих стихотворениях авторский угол зрения раскрывается при помощи соответствующим образом поданной детали и констатации: «На губах шевелился испуг», «Клумбы круглые фраз», «сад-разговор», «Ветер / свистит тростниковою флейтой».
Публикация Феликса Чечика «Трамвай у западной стены»в журнале «Новый мир»(№7, 2023) – это не просто размышления поэта об эмиграции, о войне как свершившемся событии историческом, принятие и/или непринятие судьбы изгнанника, но отражение всегда сложного процесса освобождения индивидуального сознания от привычных для него границ– и психологических, и географических. В общей канве текста много смысловых противопоставлений и оппозиций: «то ли моря, то ли мира», «Где я был? А может, не был?», «то ли счастье, то ли пытка!», «Не возврат и не изгнание»и т. д.
Не возврат и не изгнание,
не победа над врагом:
очищается сознание,
как от спирта самогон.
Или: «Чижик-пыжик, где ты был? / Где я был? А может, не был? / Разлюбив, кого любил /и давясь чужбинным хлебом». Эти «хождения»героя совершаются в контексте конкретного и трагического момента времени – «под военную дуду».
Ничего и никого!
Лишь обиды и проклятья!
И тебя, как своего,
примет родина в объятья.
Утрата, обретение и снова утрата родины стали лейтмотивом в данной публикации. Это переживание приводит поэта к блоковской интонации и мастерски вписанным реминисценциям: «Вот они идут бухие – / разнесчастные, как мы, / дети страшных лет России / и праправнуки тюрьмы». Или:
Вълчи погляд, сучий потрох,
и могила, и тюрьма.
И дымит бездымный порох,
целый мир сводя с ума.
Сучий потрох, вълчи погляд –
холодеет в жилах кровь.
И кириллят, и глаголят,
и не ставят на любовь.
Чёрный ворон, как начальник,
разоряется – дебил.
Не молчальник я – печальник,
родину похоронил.
К этим стихам поставлен эпиграф «Родина моя, Россия...»из известных стихов Александра Межирова. Однажды Межиров противопоставил строкам Мандельштама «Россия, Лета, Лорелея»свою триаду: «Родина моя, Россия... / Няня... Дуня... Евдокия...».Подобное противопоставление Феликс Чечик обыгрывает в следующем стихотворении. Выразительна в нём и пастернаковская деталь.
В Париже ковидом болея,
в Берлине листьями шурша:
«Россия, Лета, Лорелея»
поёт бессмертная душа.
Ей петь не надоело это,
как Шпрее чёрная вода:
безумие, Россия, Лета
и Лорелея навсегда.
Берёза, тополь, клён, осина
в тиши тиргартенских аллей.
И бесконечная Россия,
и невозможность Лорелей.
И воронья ночная свара
сегодняшнего ВЧК,
где Переделкино, где Лара,
где сношенных два башмачка.
Когда прощанье и прощенье
вновь не рифмуются, пока
течёт река невозвращенья
и отражает облака.
В этом осмыслении своей частной и общей исторической судьбы («Мы – актрисы, мы – актёры») и русской культуры ожил в стихах и Пушкин, образ которого подан необычно, даже самобытно: «Плевавший на режим, / как телефонный зуммер, / скоропостижно жил / и бесконечно умер». Общая интонация стихотворения приводит читателя к мысли о бесполезности всего созданного великим поэтом и невольно оживающего в памяти: «Из будущего весть /о граде и о мире: / нет, он не умер весь – /душа в заветной лире».
Эту эмоцию, чувства и настроение героя передает концепт воды:
Как водится – осенняя водица
всё отражает, но уже не всех.
Она, как бездна, поглотила лица,
а возвратить не может, как на грех.
Образ и символика водной стихии или её производной (море, слезы) присутствует в семи из восьми стихотворений подборки: «Смерть – прогулка по воде / днём прекрасным, в день весенний», «как небесная вода»,«Как во омуте водица», «льёт полночная вода»,«Сине море по колено», «течёт река невозвращенья / и отражает облака», «как Шпрее чёрная вода».
Тема памяти и возвращения реализуется в подборке Феликса Чечика «Где памяти сердцебиенье» в журнале «Дружба Народов» (№ 8, 2023), или же, скорее, тема соединения прошлого и настоящего в единое образное пространство мысли и памяти. Эпиграф, известнейшая строка Дениса Новикова«Ты спишь, и сны твои позорны», но которая у поэта звучит иначе: «Неподалеку от казармы / живешь в тиши. / Ты спишь, и сны твои позорны, / и хороши»даёт отсылку к стихам Бенджамина Маркиза-Гилмора, где глубоко раскрывается замысел и образ «про деда глупого и внука, про ишака»: «А ну вставай, ученый немец, / мосье француз. / Чуть свет в окне – готов младенец / мотать на ус». Таким образом, это пространство мысли и памяти Феликса Чечика становится понятным.
Не веря на слово и слову
давно – не вдруг,
вернулся к дедушке Крылову
заблудший внук.
Из палестин чужих, не наших,
приехал, чтоб
живой воды из Патриарших
испить взахлёб.
Этим чувством соприкосновения, возвращения к тому, что сберегаемо в памяти поэта, как и во времени вечном, самое дорогое живо и любимо, и пронизаны замечательные строчки.
Откладывая жизнь на завтра,
себя растратив до гроша,
увидеть родину внезапно,
листвой Тиргартена шурша.
Берёз белеющая стая,
осин неровные ряды…
Одна и навсегда шестая
под управлением беды.
Глубокими, символичными, трагическими, и, вместе с тем, несколько забавными воспринимаются строки из «Стихов Юлиане»: «И, хмелея от сунели, / под ногтями холя грязь, /снова выйду из шинели, / в телогрейку возвратясь».
В содержании журнала «Нева» (№6, 2023) стихи Веры Зубаревой указаны без какого-либо общего названия. Их возможно обозначить её же словами: «нелетний свет». Мир героини светел и нежен, даже если «От тепла лишь выдох и останется». В её характере удивительно другое – совершенство равновесия, сочетание ранимости и несокрушимости. «И непреложен строгий ход / Природных и – иных событий». Взглядом она провожает убегающее, уплывающее от неё лето, она чувствительна и глубока, а её состояние и настроение – status quo – возвращение к исходному равновесию. Первое стихотворение подборки начинается вопросом и вопросом заканчивается. Сначала – толчок маятника, словно запустился строгий механизм чувственной вселенной «Не ожидать уже, но ждать, / Догадываясь – догадаться», а завершение – принятие гибкой стабильности скоротечного времени. Будто бы вскользь, уже пройдя мимо, она обернулась и спросила: «И сколько же еще потерь / Познаю как закономерность?..».
Скоротечность времени – «Три звезды всё раньше на часах» – фиксируется в её сознании с наименованием последнего летнего месяца, августа. Это и есть то самое мгновение – «быстро, остро», мгновение света – «нелетнего».
«Я чувствую – настал святой момент согласья» – сказало её сердце. И для любящей Вселенной этого достаточно.
Ну, что теперь? Уж середина августа.
Пчела остервенело ищет лакомства,
Текут рекой подземной муравьи
Вниз-вверх по дереву. Разгар любви
У склеенных стрекоз. Во всём гармония,
И ветра вальс, и птица на балконе
Гнезда тоскует, с облаком простясь,
А облако точь-в-точь как Игорь-князь.
И смотрят вслед ему деревья-воины,
И в серебре доспехи их зелёные,
Что небо окропило на заре.
И крылья птицы тоже в серебре.
Стрекочут в травах древние предания,
И облака размоет очертания,
Лишь на лету крылом его задень.
И сохранится всё, но – минус день.
И молит в кронах середину августа
Тень Фауста: «Повремени, пожалуйста...»
Продолжение этой темы у Веры Зубаревой в публикации «Пчелы золотой сосуд»в журнале «Дружба Народов» (№ 8, 2023), где в совокупности образуется негромкая и очень лиричная «ода»насекомым: «Смесь крыльев, лепестков и паутин».
Пчелы золотой сосуд
Плавно по саду плывёт,
Волны его несут,
Мерно колышется мёд
Или: «В просверленный янтарь листа / То жук мигнёт, то черепица, / То тающая высота». Но всё вокруг снова начинается со света, источника жизни и творения: «Сентябрьский свет – расколотая призма. / Охвачен вихрем спектров листопад»,«Улица в заре вечерней / Мягкий свет на куполах».
Ныряет ночь в узорах и изломах
Под тяжесть разодетых насекомых.
Панбархатом обшитое крыло
Дородной бабочки
Даёт внезапно промах
И возмущённо бьётся о стекло.
Феерии бессчётных светляков,
Что мчатся на огни особняков
И разлетаются на мелкие осколки,
И сыплются на травы и на ёлки.
Достигнуты заветные места.
Но как же и кому досталась та,
Другая жизнь,
В нехитром до-мажоре
Проигранная запросто, с листа?..
Опасный аромат любви и скорби
Разлит по дому,
И жуки-гиганты
Штурмуют окна замкнутой веранды –
Запаянной, с их точки зренья, колбы,
Откуда ты, должно быть, происходишь –
Второй судьбы искусственный зародыш.
Подборка, как и ожидаемо, заканчивается обретением равновесия, героини и вселенной:
Легко закручена аллея,
Как облетевший лепесток.
Плывёт вселенная, мелея
По направленью на восток.
Ты вписан в это, но не прямо.
И отчуждённый, – не чужой! –
Воспримешь мир фрагментом храма,
Не остро связанным с душой.
Стихи Юлии Пикаловой под общим названием«Горят леса и города»опубликованыв журнале «Интерпоэзия» (№2, 2023). Может показаться, что по своему настроению и эмоциональному наполнению они близки к подборке Веры Зубаревой. Первое стихотворение называется «Равновесие»и в своём монологе героиня обращается с вечным и несколько забавным вопросом к неизвестному собеседнику: «блаженно жмурясь, держишь мир в горсти / а что с тобою будет через миг? / ты думал, равновесия достиг, / когда ты равновесия достиг?». Но следующее, «Руины речи»с эпиграфом из стихов Осипа Мандельштама«Я трамвайная вишенка страшной поры» – подробное и горькое осознание/описание происходящей в мире катастрофы.
я озираюсь в руинах речи
глагол военщиной изувечен
мне с ними – не о чем, незачем, нечем
вопиющего глас
Наиболее всего такой накал чувств, сопряженный с ясностью мысли, достигается в стихотворении «Привет»:
(…) и разлетаются фейерверком обломки
шарика голубого крепкой земной коры
свет напоследок дальше будут потемки
вот и узнаем как выглядят тартарары
вот и узрим предсказанья певцов отпетых
и подберем антоним к святая святых
и второпях из слов уже не распятых
в преткновения знаках всяких там запятых
соорудим нетленку последняя ночь помпеи
дань отдавая прощальную языку
чтобы однажды эксперт из кассиопеи
мучаясь долго всё же прочел
ку-ку
«Шесть эклог» Бориса Херсонского опубликованы в журнале «Интерпоэзия» (№2, 2023). Начиная с погоды, а именно, с дождя и воды,«Всю ночь лило, как из ведра, то же – с утра», поэт словно «перебирает» в уме свои мысли. О жизни, «о советской стране, / или о русской империи», доходя в первой из эклог, что вполне логично, до Ноя и ковчега. Но сперва: «В проточной воде не отыщешь проторенных троп»,«Река времён бурлит, со дна поднимая ил»,«Чтобы в душах свободно веял Дух – Параклет».
В душе нет надежды. В море не сыскать корабля.
В голове нет мысли. В кармане нет ни рубля.
И дальше:
В простонародных платьях работали бы на гумне
крепостные девки и пели о нашей советской стране,
или о русской империи, что одно и то же, зане
недосол всегда на столе, а пересол на спине.
Или, что уже серьезней:
В ресторане дают сто грамм. В суде дают десять лет.
О расстрельном списке можно узнать из газет.
На перечислении строится весь последующий текст эклог, благодаря чему создается многогранная и насыщенная образная картина бытия, сельского ли, городского, но как окружающей, пережитой и важной для идеи автора реальности.
коровы мычат мухи жужжат блеют бараны и козы
мужики и бабы спят не меняя привычной позы
время послевоенное есть и ложки и вилки
а вот флейты не завезли играй пастушок на сопилке
шепчи на ухо непристойности милке
на ветке сухой неподвижно сидят стрекозы
В такой пасторальной пестроте поэтом и шифруется идейное зерно, уловить которое и есть задача читателя.
Пастырь народного стада играет траурный марш на свирели.
Пастырь сидит на холмике. Стадо пасется в долине.
В четвертой, пятой и шестой эклогах высказанную поэтом мысль в ее форме и огранке можно назвать совершенной.
и жизнь – чем первобытней, тем желанней,
взлетает к небу из Господних дланей.
и современность хочет быть пещерной,
и прошлое желает быть инферной –
как скорбь – глубокой, темной, безразмерной.
ты здесь один. ничто не отвлекает
от размышлений. боль не отпускает
тебя на волю, так оно привычней,
чем здравие и счастье в жизни личной.
здесь – царствие материи первичной.
В журнале «Интерпоэзия» (№2, 2023)также вышли стихи Александра Вейцмана под общим названием«Памяти MZ». Три стихотворения гармонично взаимосвязаны, легко запоминаются. Лёгкость и свобода речи словно бы переплетаются в смысловой образной игре, даже когда поэт допускает в своём тексте просторечие или изящно вписанный вульгаризм: «И каждый, наслаждаясь этой тьмой, / устало повторит, / что хрен с ней, с появившейся звездой: / пускай себе горит».
Вот так оно случилось. Так оно
вписалось в память и вошло в бородино
отдельных снов вдоль пушек новой яви –
убогой школой и, естественно, страной,
где найденный лирический герой
слагает песни о другой державе.
Печально и горько, но часто самые красивые стихи пишутся в связи с переживанием утраты. Но ещё – переживанием любви. Это стало основанием и для стихотворения «Памяти MZ». Стихотворение заканчивается строкой из «Божественной комедии» Данте, Inferno– Canto I: «Nel mezzo del cammin di nostra vita». Скалы, тени, цветы, и «будущее в прошлом».Думается, для читателя такие стихи не останутся незамеченными.
Где пальма на скале, а корка льда
под сумерками, – ты, отныне в белом,
не первая, ушедшая туда,
оставившая хор без слов и мела,
несёшь с собой листки календаря,
чей каждый день – второе января.
Подборка Александра Вейцмана в «Новом Журнале» (№311, 2023)собрана из стихотворений, написанных в январе этого года и декабре года прошлого, поэтому она наполнена зимними образами, в которых фигурируют холодные вариации белого, сопряжённые с размышлениями пережитых в это время событий. Интонация иногда напоминает стиль Бродского, однако ассоциации оригинальны и угол зрения поэта может тоже немного удивить: «Снег вместо ветра, а вдалеке / огни, напоминающие ложь», «как будто вифлеемская гетера / склонившая гаспара к многоточью».
MONT-TREMBLANT
Площадь в центре, как в мелком европейском городке,
вместо собора – ёлка, вместо ратуши – La Forge.
Снег вместо ветра, а вдалеке
огни, напоминающие ложь.
Очереди в рестораны, вдоль вертикали лыж,
под клетчатым небом, затянутым в молочный корсет.
Где-то между – соитие двух крыш,
оставшихся тет-а-тет.
Предсказуемо завершая двадцать второй год,
силуэты есть мысли, а мысли затёрты войной.
А иногда кажется наоборот:
что он лишь начался, этот двадцать второй.
Публикация Дмитрия Пескова в журнале «Нева» (№7, 2023) открывается стихотворением с достаточно подробным описанием некой регрессии (лат. regressio– «обратное движение, возвращение»), созерцания, связанного с обратным потоком времени. Такое путешествие сознания сопровождается визуальными образами, словно художественной реконструкцией событий и объектов, уже виденных им однажды, когда-то в прошлом: «так было уже встарь река течет назад». Это будто бы сложноорганизованные знаки, несущие в себе целую совокупность переживаний: глубоко психологичных, этических и эстетических моментов, самоорганизующихся в сознании героя благодаря ассоциативным связям. Кроме того, это ещё и свойство «культурной памяти», постепенное накапливание представлений о конкретных ситуациях, образах, мотивах и темах, присущих и сопровождающих некогда пережитые события.
выходит князь во двор и видит белый сад
опричники ушли забыты печенеги
так было уже встарь река течет назад
дома впотьмах висят что альфы и омеги
и люди на плаву плоты и челноки
кораблик из коры с ладони выпадает
и ты княжна ушла списала чудо в дни
и я тебя списал так слово умирает
посланием с небес крупинка на язык
должник пред должником искупит это тенью
кораблик на боку идет с тобой на стык
и страшно одному в седьмом из поколений
Такая «потоковая» техника сохраняется в каждом стихотворении, что, вероятно, и есть уже и творческий метод, и сложившаяся зрелая поэтика мастера.
Сегодня зашёл в фейсбук.
Прощай, мой товарищ, пишет про тебя Павло Комыленко.
Что? Как? Спрашиваю я у Павло. Уже по-английски.
По-русски нельзя. Да, отвечает он. Лейкемия. Радиация.
Каждая конкретная ситуация с описанием частной жизни героев, их имена и детали служат оригинальной идее поэта и способствуют сопереживанию и погружению читателя в смысловую ткань текста.
У Владимира Гандельсмана в это лето вышли три поэтических публикации. Каждая из них обладает своим собственным рисунком и звучанием. Виртуозность, глубина и аранжировка его поэтики требуют от читателя фокусировки, внимания к детали и определённой настойчивости, ибо образы живы и подвижны; изменчивы, будто стёклышки калейдоскопа, что воплощается и буквально («юноша любуется игрой /света, как стеклом венецианским»). В своё время эта буквальность чувств и метафизичность, интенсивность душевной энергии поэта были отмечены Иосифом Бродским. Цельная картина редко считывается сразу, с первого прочтения. Часто стихотворение Владимира Гандельсмана словно элегия без героя – в ней сказано всё так гармонично, как самим мирозданием. Авторское «я» находится в совершенном с ним единстве. Поэт говорит о себе так: «в стихотворной ткани, которую изготовляют русские поэты, есть и моя нить». Начнём с подборки в журнале «Новый Берег» (№82, 2023) название которой – «По акациевой аллее».Три стихотворения из цикла«через тире» –«конец пятидесятых – отсвет дальний»– подробны и наполнены: музыкой времени, звукописью, вещью («мутоновые шубки и пальто»), деталью и эмоцией.
как я любил гостей моей сестрицы –
их шёпоты – их шапито –
их танцы, их шелка, вельветы, ситцы –
ещё никто
не вышел, не ушёл – ещё встречают
они январскую зарю –
мне девять лет – меня не замечают –
я зачарованно на них смотрю –
Тире в конце последней строки дает чувство незавершенности потока мысли, стихотворение живёт и становится частью сложившейся общей картины бытия.
Третье стихотворение «через тире-9» – воспоминание/прогулка поэта в глубину памяти: своей личной и памяти культурной, «саваном Серебряного века», в нём возникает образ Петербурга и Царского села, тени Ахматовой, Гумилева, Анненского, Блока, «тени в озерцах зеркал», как великих поселенцев в этом русском литературном феномене места и времени.
сладковатый и сырой, сырой
воздух – Царское – отравлен Царским –
ранней, жёлтой, скользкою порой –
юноша любуется игрой
света, как стеклом венецианским –
ветви с наледью – он в барской
шубе – в чёрном девушка в окне –
скоро юношам она подарит звук «акме»
ахнувшей фамилией татарской –
(по ака́циевой я иду – искрись, искрись,
детское моё – я возле арки
с нянюшкой – Большой каприз –
по акациевой аллее в парке –
на мгновенье в тень и вниз –
я здесь возрастал, и гаснул день, и ярки
фонари в ночи – и в тамбуре цигарки) –
лязг сцеплений – времени горька
гарь – не кипарисовый ларец ларька –
в чёрном платье женщина в слезах –
я пришла к поэту… – на Смоленском
превратится Александр в прах… –
воздух с тусклым блеском –
саваном Серебряного века –
август – расстреляли человека –
точка пули – есть ли кто в живых? –
дни кончаются, когда о них
свет воспоминания утих –
тени в озерцах зеркал –
сердце пресеклось – бывай, вокзал
Царскосельский! – дальше на трамвай –
руки в рукава не продевай
барской шубы (легче скинуть, если
грабят) – петербургский день – за желчь
петербургского… – я засыпаю в кресле –
утро в сумерках, и лампу лень зажечь –
мимо, тени! – дрогнули – исчезли –
Удивительная «Харьковская трилогия» Владимира Гандельсмана в журнале «Волга» (№7-8, 2023) настолько глубока и подробна, она ещё раз подтверждает читателю невероятную многогранность дарования поэта. Такую трилогию вполне возможно назвать роскошной, как с точки зрения безукоризненности формы, лиризма и эпичности каждое стихотворение может восприниматься небольшой поэмой), так и в отношении покоряющей подлинности описания (детского восприятия окружающей реальности, бытовой зарисовки: «там пролетают два дошкольных года – / сочащееся солнце из щелей – / лучи с мерцающей в них пылью»). И прежде всего – скрупулёзно точного движения проживаемой эмоции и мысли, глубины сопричастности, таящейся в каждой строке истинно христианским сокровищем настоящего человеколюбия.
в том Харькове у тётушки моей
и дядюшки висит в сарае шкаф
с инвентарём – о скука! – плоскогубцы,
напильник… – рядом детская коляска –
кто упорхнул отсюда? – и всегда
одна калоша под велосипедом –
Перечисление у Владимира Гандельсмана всегда очень психологично, оно раскрывает его фокусировку, цепкость взгляда на раскручивающуюся ленту визуального вспоминания, ретроспективу, какое-то увеличение нужного ему эпизода, кадра.
нет, я люблю соседские сараи! –
у дяди Коли фотоаппараты,
штативы, ванночки, футляры, линзы,
колёсики – фотограф-летописец
картошку жареную с простоквашей
ест и зовёт меня, и угощает –
а тётя Шура на веранде тесто
раскатывает – вот, смотри, как надо
раскатывать и как лепить края
вареников! – и я смотрю, смотрю –
И констатация: «ещё – что ни секунда – я рождаюсь», «и дышится легко, / и таинство вершится детства».
Ну и акварельно-философская публикация Владимира Гандельсмана «лепеты» в журнале «Знамя» (№7, 2023), с невесомостью дыхания поэтического образа и ювелирной изысканностью слова. В подборке «мотыльковый лепет Эмили»(Эмили Дикинсон – американский поэт, 1830-1886), «детский лепет»,«любовный лепет», «лепетание Джеймса Меррилла» (Джеймс Меррилл – американский поэт, 1926-1995).
тех дней, где нет меня с тобой,
нет вообще. но есть благодаренье
тому, кто сотворил прибой
любви, родившейся до сотворенья,
до встречи. здесь. не здесь – нигде
она бы нас не воскресила.
так Богу, отражённому в воде,
была подсказана двойная сила.
Подборка Евгения Никитина «Многие вернулись тогда»в журнале «Новый Берег» (№ 82, 2023) смешение воспоминаний и сопровождающих их чувств героя, часто противоречивых, как и сама окружающая его жизнь. Они всплывают в его памяти отдельными яркими эпизодами, словно выхваченными из ленты бытия, заставляя заново переживать то горькие, то счастливые и дорогие сердцу моменты. Воспоминания и есть «чтобы вспоминать», а название публикации «Многие вернулись тогда»уже само по себе запускает этот тонкий механизм диалога героя со своим прошлым, желанным или ожидаемым – «радоваться, что эта война уже в прошлом»или моментом настоящим – «Как хорошо бывает здесь».
Главное воспоминание –
как ты тянула за уголки глаз,
и получались те самые
глаза-рыбки (как ты написала о В.).
Все наши разговоры были о В.
Я любил его почти как ты,
и мы говорили о нём, как о любовнике.
И было это рядом с местом,
где в девяностые я смотрел
фильмы «Кикбоксёр» и «Кикбоксёр-2».
Теперь мне снится, что ты мне снишься.
Мы спим, но мы не спим.
Стихи Ирмы Гендернис с общим названием «Двигатель сна»в журнале «Новый Берег» (№ 82, 2023) точнее всего можно было бы назвать потоком сознания, бормотания мысли и плавного перетекания возникающего образа. Обычно втаких текстах нет главных и неглавных идей – важно всё, что происходит в сознании героини. Но есть ли здесь героиня? Похоже, что тоже нет, но есть звучание голоса, воспроизводящего душевную жизнь, и точная игра поэтического слова. Например, даже очень жуткое: «о, сухие глазные мозоли / о, натоптыши слёз…».
детство твоё темно
приголубит вагон-купе
лампочка-альбинос
Или:
ходиков луноход
время платить за вход
паркером в луна-парк
мраком за каждый акр
новой земли под след
маркер у мрака слеп
двигатель сна лилит
(с лёгким пером, Ипполит…)
Также у Ирмы Гендернис вышла публикация«Скоро Африка»в журнале «Волга» (№5-6, 2023), где звукописью и таким же потоком сознания фиксируется затронувший зрачок образ, и словно застывает в поэтической памяти.
где вас носит в виде пара
для наглядного примера
аппаратом из ангара
линером аполлинера
та нелёгкая-стрекоза
из закрытого показа
одноместного наркоза,
выпадающих из пазла?…
Или:
ставят обнуленину
памятник
темно
ест карен каренину
анна домино
в атронахов кузнице,
память, асисяй
марья-безыскусница
бунин иван-чай
В подборке Юлии Фридман «Коробка старых ключей»в журнале «Новый Берег» (№ 82, 2023) для читателя открывается некое взаимодействие двух миров, которое заявляет о себе как преобладающее качество авторского мироощущения. Первый мир вымысла и мифа, с обитающими в нем персонажами, оживающими игрушками и всем, что способно с таким мифом как-то соприкасаться. И мир реальный, существующий для нас как социальный и культурный факт. Возможно, такая грань поэтики ближе к Гофману или же к Метерлинку. Осуществляется философский диалог и авторский поиск непреходящих символов человеческого счастья и познания бытия. Присутствует здесь и сказочная фраза злодея: «То, чего в жизни не знаешь, вернёшься домой и отдашь мне!».
В стихотворение «Маелори» пример такого диалога:
– Иди, Маелори, иди, хоть ты и был убит,
Хороший рассказчик нужен после тяжёлого дня.
Кто знает руны, как ты, кто, как ты, говорит
С вином из бочонка, с дымом, который идёт от огня?
– Нет, мой гроб опечатан, и крепкая та печать.
Слово её сильней, но неприлично нам,
Христианам, покойным в могиле, бесстыдно так поступать:
Бродить по земле с живыми, подобно вашим богам.
Подборка открывается стихотворением «Побег со склада» с достаточно известным сюжетом: игрушки оживают и совершают побег. Граница между мирами здесь четко определена, ибо побег ими реализуется из одного мира в другой.
Это клоуны были, и мавр, и монах,
Белоснежка, царевич и гном,
Офицер в камуфляжных пятнистых штанах
И лягушка с ужасным лицом.
Важную роль играет яркая символичная деталь – ключи, без которых игрушки не заводятся, не живут.
Глубоко под землёй они вырыли ход
И плелись вереницей сплошной,
Шли, пока в животе не кончался завод,
Тарахтел механизм под спиной.
Однако в концовке присутствует неопределенность, и судьба беглецов так и остается загадкой.
Подборка Татьяны Ананич «Мост к другому» в журнале «Новый Берег» (№ 82, 2023) открывается стихотворением «Reverse Player», в котором «видеоплёнка» движения жизни воспроизводится в обратном направлении. Персонажей много, а Ева, понятно, появляется ближе к концу:«плод вкусив, играет в недотрогу, / все карты спутав не то змею, не то Богу».
И мы с тобою вместе, точно дети,
в погоне за мечтой о новом лете,
а то и жизни новой, как иной
бедняк, златому радуясь червонцу,
бежим, счастливые, навстречу солнцу –
вперед спиной.
Триптих «Дело табак» интересен взглядом на историю американского континента, перечислением в нём достигается необходимая авторской идее картина жизни и освоения Нового Света.
Стихи Игоря Джерри Кураса в подборке «Охотники Брейгеля», опубликованные в «Новом Журнале» (№311, 2023), очень впечатляют сочетанием удивительной речевой легкости и глубины создаваемого образа, силы и энергии. Смысловая игра строки подаётся свободно и непринуждённо, сказанное оживает, а при чтении создается впечатление какого-то движения, убыстрения, ускорения поэтического текста. С этим связана эмоция, трагическое – возрастает и усиливается, общая палитра текста становится ярче.
Лаура живет по московскому времени,
в Москве, освещенной огнями, но в темени
кромешной, среди ослепленных витрин –
во тьме, над которой луны аспирин –
последней дающей надежду таблеткой –
висит за окном над чернеющей веткой.
Если поэт говорит: «Лишь бы не было войны. / Лишь бы / кто-то злого не сказал / слова, / отрекайся от меня / трижды, / а потом ещё разок, / снова»– это считывается многим больше, чем просто убедительно, словно распаковывается некий новозаветный код, слова, как силы творения, «священное право на речь».
Ну и «Охотники Брейгеля», как этого тварноготворения горькая непрерывность:
Покуда охотники Брейгеля топчутся в раннем снегу;
покуда собаки бегут и следы стерегут на бегу,
мне вышло сказать, – но молчу и сказать ничего не могу:
тебя берегу от ублюдков на том берегу.
Тебя берегу, потому что нельзя мне тебя не сберечь:
в уплату за это я отдал священное право на речь –
и пенную чашу на пире отцов, и колчан свой, и меч,
и лиру, уже не пригодную звуки извлечь.
И Лиру слепому увидеть дано, что тебе не понять:
извечно по снегу собаки бегут; и опять, и опять –
как будто и время направлено внутрь –
или, может быть, вспять –
и женщин бросают на снег,
не умея обнять.
И женщин бросают.
Всё это не ново. Так было всегда:
аптеки, столбы с фонарями и висельников череда.
Иосиф считает коров и считает, что будет беда, –
я верю/не верю – сгорают дотла города.
Я верю/не верю. Молчу; я мычу угловато: «угу»,
покуда охотники Брейгеля топчутся в раннем снегу,
покуда собаки бегут и следы стерегут на бегу –
на этом моем берегу,
на твоем берегу.
В лиричной подборке Елены Дубровиной, опубликованной в «Новом Журнале» (№311, 2023), метафизика чувств раскрывается в образах окружающей природы, а основным из них для героини становится закат – и как небесное явление, и как возможный «закат» человеческой жизни.
В огне заката звёзды тают,
и стрелы огненных дождей
на землю мирную слетают
и растворяются на ней.
Ночь чёрным зверем копошится
в углу, закутавшись в тепло,
закат, пытаясь с ночью слиться,
глядит задумчиво в окно.
Стих, четким словом, чёрно-белым,
врывается в спокойный сон,
а утром кажется, что не был
ни сон, ни звездный марафон,
ни стих, исчезнувший под утро,
ни жизнь в огне, как тот закат,
и только время поминутно
по стрелкам двигается в такт.
В подборке Михаила Сипера в «Новом Журнале» (№311, 2023) раскрывается вечная тема абсурдности разрушения (За окнами топот и выстрелы, / И что-то, чего не узнать», «Знаешь, на улице нашей / Взрывами всё размело») и всего на земле происходящего – здесь и сейчас. Но главное: «А всё-таки выжила музыка, / Хотя вся цена ей – трояк».
Нету ответа от Бога,
Стих голос ангельских лир.
Бог, наклонившись немного,
С ужасом смотрит на мир.
Очень удачна, если не волшебна, подборка Александра Радашкевича «Императорский вальс». в журнале «Плавучий мост» (№2, 2023). Девять ярких стихотворений дополняют друг друга и вместе организуют цельное, очень подробное и будто бы витражное полотно поэтического текста. Оно отличается авторским восприятием мира как единого символичного пространства, а реализуемая автором «поэтика вещей»(вещь и«вещность»)придаёт каждой детали звучащую и образную смысловую ноту. Наблюдательность и именование дают свободу творения для виртуозно отточенного и всегда визуально ощутимого эпитета.
Так, словно живой пойманный свет, в контексте философских и эстетических ассоциаций, создаётся его собственная индивидуальная художественная реальность и непосредственно сами стихи. Если созерцание выступает как акт познания, отношения сознания к предмету, то здесь оно заявляет о себе и как высокохудожественное творческое созидающее начало, как основное, базовое свойство поэтического характера. Вполне кантианское, если рассматривать его как результат духовно-интеллектуальной практики и её предпосылки-априори.
Такой яркий, насыщенный деталью, образный поэтический «витраж» предстает как некая раскрытая карта, и в ней, по Гёте, совершается наблюдениемира и природы, света, снов и яви. Универсума, его символов и знаков.
Действиев тексте выступает как результат такого наблюдения за реальностью, как отражение, знак, «беглое значенье», во времени настоящем («прильну на / схлынувшей волне к подошве их сквозной, / в орлином взоре проплыву над градом / горних снов»), или уже прошедшем, но всегда с созидающим, сотворческим началом. Так, в «Греческом диптихе» такую нагрузку в себе несёт «розовая кровь отыгранных баталий»и:
А там, в морской дали, где Сервантес
оставил руку, венецианский порт среди
зубчатых стен и злая тень щетинистых
фелук, отчаливших в нечаемые дали
за розою лазоревой эоловых ветров.
У Александра Радашкевича интересен и оригинален концепт света, практически в каждом стихотворении исполняющий свою роль, причём, скорее всего, поэт не ставит это своей конкретной задачей. Светприсутствует везде, всюду проникает, от еле уловимых бликов и отражений до ярких солнечных или электрических вспышек. Карандаши, пастель, акварель и масло работают в слове мастера для его передачи точно и послушно. В стихотворении «Германский январь» это «медовый свет оконных сот на пряничных домах»,и здесь же «леса»– «прозрачные». В стихотворении «Утром» вещи– «недопроснувшиеся»,здесь нет световых превращений, но для героя «открывается утром слепое оконце», в котором присутствует нечто, видимое только внутренним оком и созерцать которое возможно только «не веря своим глазам». В стихотворении «Памяти адвоката» (Герману Лукьянову) «торопливая смерть»появляется «в хорале / предрассветных соловьёв» и: «ангелы заласканного зла слагают / кожаные крылья на жёрдочках немого / бытия, на срыве расступающейся яви, / где наша беглая юдоль блеснёт, как / ордена на божьей / барахолке». В «Греческом диптихе» «льют дожди июньские, эх, солнышко свербит», «нечаемые дали за розою лазоревой эоловых ветров».
В стихотворении «Стенка» мастерски передаётся неизбежная и трагичная двуединость тварного мира, юдоли тьмы и света, где «не растворятся только тени». Стихотворение завершается совершенно невероятным монологом:
и я из сна Тебя благодарю
за сирой вечности святую мимолётность и всё, что
строго между нами, за величие творенья и убожество
его, за капельку вселенной на кончике жар-птичьего
пера, за сизый вал развоплощений, когда
все молнии сливаются в одну, но, что
дороже, Боже, ни за что.
Стихотворение «Императорский вальс» просто соткано из бликов и мерцаний, света свечи, кружева нескончаемого танца, шабаша, круговорота, вещного мира забытых богов.
ИМПЕРАТОРСКИЙ ВАЛЬС
В синекрылом Кайзер-вальсе, в шабаше
жемчужных бликов это были только люди,
просто с небом, нежной далью, лесом, птицами
и болью, с понедельничным галопом и
воскресною тоскою, с повечерними стихами
над мерцающей лагуной, с оплывающей свечою
недочитанных романов, только с памятью
в облатке и с лекалом учтивых писем, лишь
с эмалевым портретом недопрожитого лета,
только с ликом одиноким непрописанных
полотен, с недоверенной любовью на пороге
крестных судеб; лишь живым они отжили,
населяя его несмышлёной душою, и никто
им не застил мельканьем этой призрачно
сверенной яви; в лебедином Кайзер-вальсе
это плыли люди были на лазоревой планете,
что влюблённо кружили забытые боги.
Замечательная публикация Юлианы Новиковой «Думая о пчеле» вышла в журнале «Урал» (№7, 2023), всё здесь наполнено светом, музыкальной внутренней рифмовкой и звукописью. Первая строка открывающего подборку стихотворения: «Мысли, что на расстоянии передаются», а заключительная – «Преодолением времени тихо поглощены».Между ними и находится своего рода «пространство для жизни» лирической героини, её всегда сохраняющая тепло сердечность и улыбка, размышления и чувства. Вместе с тем, она – мастер и яркий знаток своего поэтического ремесла. «Думая о пчеле, плече, солнца луче, / Воспринимая всё в едином ключе»– и есть тот самый «ключ», – и к данной публикации, и к поэтике Юлианы Новиковой вообще. Мелодика строки будто бы нацелена на то, чтобы сберегать в себе ноты всего золотого и солнечного. И снова, снова ключик – золотой ли?
Тихая девочка средних каких-то лет.
Из фараонского царства срединного,
Из того, которых уж нынче нет
Ни единого.
Ты тридесятого царства живешь внутри,
Есть и на волю дверь, но ее заклинило.
Ты нарисуй к ней ключик, потом сотри,
Пусть остается только прямая линия.
От встречного, от близкого, от родного – ниточка приводит её к Пушкину. И тоже солнце, сияние, свет:
Пушкин мой! Не/мой, а говорящий.
Во о-облацех парящий.
Он и голубь, и орел,
Он и солнечного света
Сам сияние обрел.
И нам бедным роздал это.
«Мысли, что на расстоянии передаются»,передаются и на расстояния. Где пчела и солнечный луч, там и «блестящий паучок»:
Не вооружённым глазом,
А расслабленным зрачком
Ты глядишь и видишь разом
Сеть с блестящим паучком.
Он плетёт свою интрижку,
Незатейливый божок,
И похож на фотовспышку
Его утренний прыжок.
Ах, какая будет мука,
Если попадется вдруг
Незадачливая муха
В аккуратный этот круг.
Ах, какие будут слёзы
И мольба на все лады.
А при этом столько слизи
И хитины для еды.
Вот и ты глядишь с испугом,
И не зная отчего,
Сам проходишь круг за кругом
Ада сердца своего.
Да, героиня права, так и познается этот мир. А ещё – «Неизбывною силой печали».
Стихи Александра Габриэляв журнале «Нева»(№8, 2023) классически ясны, образно полнозвучны и обращены к наболевшим и вечным вопросам бытия, языка и слова, а ещё к человеку – читателю и современнику: «Пусть это от лукавого, дружище», «Нам бы больше упорства – завзятого, бычьего, чтоб сработало делом оно и строкой».В самом первом стихотворении «Жженье»– восприятие «живой речи»как судьбы и служения.
Прозаики, поэты в самом деле
уже давным-давно узнать хотели,
оружие ль она, живая речь?
Поэт задаёт много вопросов, возможно, наиболее верный из них: «Каким же доверять небесным нотам?» и сам даёт на него ответ, и себе, и, вероятно, своему собрату, поэту и современнику: «Но ты – пиши, раз не писать не в силах, / тупи о белый лист карандаши».
Обилие вопросов – «Где надежда? Куда она скрылась обидчиво? Как её отыскать? Во Вселенной какой?», «Что скажут Одиссеи Навсикаям?» –свидетельствует о неравнодушном характере, ранимости, «нежном сердце», и конечно, переживании событий сегодняшнего дня, безвременья и небратства как явлений глобальных и трагических. Его констатации: «носим души, как вещи с чужого плеча», «Жизнь вылилась в черно-белое «или – или», «И люди – отнюдь не братья. Признай, сестра»– только подтверждают вышесказанное.
Сама же речь Александра Габриэля обладает строгостью, иронией, свободой и прямотой высказывания.
Горький и вечный трагизм противостояния человечества «или – или»воплощен поэтом в стихотворении «Фермопилы»:
Зелёнкой покрыт деревьев торговый ряд,
аллергики расхватали запас визина...
Здесь тишь и покой. Инфляция, говорят;
ссылаются на табло, где цена бензина.
И тучи, набухнув серым, пускают сок,
и вроде не время ствол направлять в висок.
Всем ближе свои. К аноду не льнет катод.
Жизнь вылилась в чёрно-белое «или – или».
Плывёшь себе, астероид среди пустот,
в холодных, как лед, скоплениях звездной пыли.
Все глубже, тебя все глубже ведет нора.
И люди – отнюдь не братья. Признай, сестра.
Все те, кто любил тебя, кого ты любил,
будь двое их или двадцать, а может, двести –
в ловушке вблизи сомкнувшихся Фермопил.
Ни шагу назад, ни шагу вперед. Мы вместе.
А Ксеркс где-то рядом. Поступь его орды
в минуту затопчет наши с тобой следы.
Но всё это мысли. Всё в основном о’кей
в мирке разбитных одежек и блюд съедобных,
и хвалится рэйв-новинками диск-жокей...
А где-то солдат стреляет в тебе подобных,
и пуля, прервав напев, и судьбу, и стих,
полет исчерпав, ложится у ног твоих.
Публикация заканчивается удивительным стихотворением «Как раньше», удивительным прежде всего потому, что сейчас в современной русскоязычной лирике редко встретишь стихи, которые начинались бы открытым призывом к единению и действию «Давайте», почти как у Окуджавы полвека назад (1975), да ещё прозвучавшим в первой строке дважды:
Давайте же, давайте жить, как раньше:
читать душеспасительные книги,
осваивать стипендии и транши,
следить за ходом дел в футбольной лиге.
Стихотворения Евгения Минина из книги «Конфуций натощак» опубликованы в журнале «Зинзивер» (№ 4, 2023). Здесь в социокультурном контексте, в контексте частной своей судьбы оживает поэт: «Необходимый всем, не нужный никому», а начиная со строчек «переводим время летнее на зимнее, переводим время на дела пустые»передаётся общий взгляд на происходящие события, на общую для всех картину жизни.
переводим время летнее на зимнее
переводим время на дела пустые
делаем порою невообразимое
словно нас авансом в Судный день простили
а пока что плаваем в очень хрупкой лодочке
часто удивляясь что всегда не в теме
а признаться честно – все мы переводчики
переводим время
переводим время
Две пародии Евгения Минина опубликованы в этом же номере в журнала «Зинзивер» (№ 4, 2023): «Ах, матовое»и «Мечтательное».
Вот такой, во всём своем многообразии, предстает перед читателем поэтическая палитра этого лета. В заключение можно сказать, что поэтический опыт всё-таки несёт в себе феноменологическое зерно,а современный поэт осознаёт и ставит в этом русле свои задачи. Возможно, здесь есть что-то и от «феноменологии восприятия». Ибо личное переживание, событие (по Лотману то, что«произошло, хотя могло и не произойти»), историческая канва жизни этому только способствуют.