Валерий Лобанов. Лёгкое бремя. Из новомировских тетрадей. – М., Волшебный фонарь, 2020. – 104 с.
Известному поэту из Подмосковья, врачу по профессии, Валерию Лобанову исполнилось 80. Стихи Валерия публиковались в антологии Евгения Евтушенко «Строфы века», у него большое количество подборок в Журнальном зале. Хочется от всей души поздравить поэта с юбилеем. Его книга, о которой я хочу рассказать, не совсем обычна: она целиком составлена из журнальных подборок, опубликованных в «Новом мире». Хорошо, когда журнал до такой степени предан автору, что постоянно его публикует. Хорошо, когда автор даёт в журнал отстоявшиеся, качественные стихи, из которых затем можно составить книгу. При таком принципе компоновки поэту работать над книгой не нужно вообще. Ты работаешь только НАД ПОДБОРКОЙ. Всё без остатка идёт прямо в книгу – в том же порядке расположения стихов. А названия подборок становятся названиями глав.
Книгу Валерия Лобанова приятно взять в руки. Её формат необычен – она не вертикальная, как обычно, а горизонтальная. А её оформление – настоящее произведение искусства. Лицевая сторона обложки – чёрный квадрат, в который вписан, как портрет, профиль автора на фоне реки. Обратная сторона книги – белый квадрат, в который вписано графическое изображение дерева. Белое дерево в чёрном яйце. Белый и чёрный цвет сменяют друг друга, как чёрная и белая полоса в жизни человека. Такими же чёрно-белыми квадратами начинается и каждая глава.
Стихи Валерия Лобанова пронизаны совестливостью, человечностью; в них присутствует нерв времени: «Всё зависит от уровня моря, / всё зависит от уровня лжи, / всё зависит от уровня горя... / Доплыви. Расскажи. Поддержи». Лобанов умеет передавать жизнь при помощи глаголов: искали, жгли, буянили, ездили, прочли, цвели, кипели, ждали... («По жизни искали интригу...»). Порой в стихах Лобанова возникает просто шквал глаголов и глагольных рифм. Но глагольные рифмы у поэта не раздражают – он пользуется ими так же мастерски, как в своё время это делал Юрий Левитанский. Конечно, в стихах Валерия есть и другие части речи. Но возникает ощущение, что главные – именно глаголы. Иногда они переходят у поэта в прилагательные и деепричастия. Поэт пишет короткой строкой. Для такого стиля требуется особая чистота речи, отсутствие «лишних» слов. Лирическое дарование Лобанова для меня несомненно.
Невзирая на традиционный стиль письма, Лобанов – автор необычный. Поэт говорит о своей лире как «негромкой». На мой взгляд, лира у поэта – цепкая и искушённая, а стихи его – человекоцентричны. Они правдивы, часто горьки – но, вот парадокс – с ними хочется жить. В строчках поэта проглядывает смысл бытия: «Жизнь идёт, / а жизни нет. / На исходе лет / никаких её примет, / только этот свет… / Полночь бьёт, / а свет стеной, / словно мир иной. / Это светит надо мной / месяц жестяной. («Мелодия для флейты»). Этот непостижимый свет – краеугольный камень поэзии Валерия Лобанова. Свет у Валерия – нездешний, «инопланетный». Он идёт отовсюду, порой зависая над героем, как НЛО. Эта нота звучит у поэта во многих стихотворениях: «Жизнь могла быть иною, / только выбора нет. / И горит надо мною / исторический свет. / И, подобьем возмездья, / (в чём, какая вина?), / исчезают созвездья, / имена, времена». Читая лирику Лобанова, понимаешь, что реализм в русской поэзии далеко себя не исчерпал.
Стилистика Лобанова, на мой взгляд, родственна Блоку и позднему Георгию Иванову: «да написанные наново / строчки с привкусом беды, / где Георгия Иванова / полустёртые следы». А ещё в «Лёгком бремени» упоминается Ходасевич, и, как мне кажется, не случайно: «Я не пью таблетки на ночь. / Я не вою на луну. / …Владислав Фелицианыч / Усмехается: / – Ну-ну…». Речь идёт вот о чём. Лобанов полемизирует с Ходасевичем, стоит ли жертвовать жизнью во имя мгновения. Собственно, Валерий не столько даже спорит с Владиславом, сколько пытается заново ответить для себя на этот отнюдь не праздный вопрос. Как показывает практика, человек может по-разному отвечать на него в разные периоды жизни. Порой человеку только кажется, что выбирает именно он – за него выбирает время, у которого свои пристрастия. Когда Блок говорит, что он «преодолел» символизм – это означает, что изменился не сам поэт, а изменилось время. Есть «жертвенные» эпохи, когда все люди чем-то жертвуют, даже жизнью, и считают это нормальным положением вещей. Но обычно это не так.
В стихах Валерия Лобанова много сюжетов «из жизни», которые он либо подсмотрел, либо пережил сам. Посмотрите, как психологически точно поэт передаёт драму между мужчиной и женщиной в стихотворении «Двое»:
Ночь промчалась. Не поговорили. Под халатиком сжалась она. Встали затемно. Жадно курили у раскрытого настежь окна. Как в кроссворде – на обороте – всё искали какой-то ответ, всё смотрели, как в доме напротив зажигался и множился свет. Или крылья росли за плечами? Или очень устали они? Всё курили они, всё молчали, всё смотрели на эти огни.
Словами делу не поможешь. Что кричи, что молчи – исход один. Если не клеится, не склеится никогда. Валерий Лобанов проявляет себя глубоким психологом. По работе поэт видел много страданий. Люди болеют, умирают; вымирают деревни. Наша жизнь, мягко говоря, оставляет желать лучшего: «Еда – подобие обеда, / крест деревенского окна… / Ещё не кончилась война. / Над кем одержана победа?», – с горечью спрашивает поэт. «Жизнь идёт, а жизни нет», читаем в другом стихотворении Лобанова. Однако поэт не ропщет на небо – безусловно, мы в ответе только за то, что нам подвластно.
У Лобанова плохое и хорошее в нашей жизни часто следуют подряд, друг за другом. Поэт использует в стихах принцип контраста, и это впечатляет по-настоящему: «Спят зайцы на тёмной опушке, / с утра замечательный клёв. / Расстреляны Лермонтов, Пушкин, / расстрелян вчера Гумилёв». То, что Лермонтов и Пушкин не расстреляны, а погибли на дуэли, не имеет значения. А вот «вчера» по отношению к гибели Гумилёва впечатляет! Конечно, «вчера» – это у поэта просто день календаря, 26 августа. Дата. Стихотворение Валерия Лобанова так и называется – «Август». Но от этого «вчера» почему-то становится страшно. Убить поэта могут и сегодня – просто за то, что он по-другому думает. В лирике Валерий Лобанова многое строится на контрасте: «Жизни лёгкое бремя износилось до дыр». Мы видим, что оксюморон (лёгкое бремя) может быть и глубоким, и поэтичным.
«Хороших» веков в России не бывает – убеждён Валерий Лобанов. Все они стоят друг друга:
– Там какое лихолетие? – Двадцать первое пришло
Стихи Лобанова приглашают читателей к размышлению, заставляют призадуматься. Вот, например, что он пишет о свободе, оттолкнувшись от известных строк Хлебникова – «свобода приходит нагая»: «вот идёт она босая, / напевая про себя, / то ли родину спасая, / то ли родину губя». Действительно, одно и то же – хорошее и плохое, зависит от обстоятельств и трактовки. Зло порой кажется добром, и люди, будучи не в состоянии самостоятельно в этом разобраться, обращаются к вере.
Герою Лобанова чужд какой бы то ни было пафос. Он – труженик. «маленький житель Земли», который с достоинством несёт свой жизненный крест. Чувство слова и Бог в душе помогают поэту найти верную интонацию: «Какой-то небесный был подан мне знак – / я с миром поладил, / как будто ко мне подошёл Пастернак / и руку погладил». В юности все мы бунтари, а потом, с годами, приходит какая-то степенность, некий компромисс с тем, что раньше раздражало, с чем хотелось беспрерывно сражаться. Ибо понимаешь: всё это – борьба с ветряными мельницами. Одному человеку сложно изменить то, что формировалось в народе столетиями. Мне кажется, поладить с миром – очень важно для человека: в таком человеке начинает проявляться Бог. Господь приходит именно к тому, кто перестаёт до крови искать справедливости.
Когда живёшь долго, даже при внешне благополучной судьбе порой происходят невосполнимые утраты среди родных и близких. И, если потеря родителей словно бы биологически запрограммирована в судьбе каждого человека, то потеря детей для любого человека подобна эшафоту. Пронзительные стихи посвящены у Лобанова безвременному уходу сына («Сыну», «Приношение сыну»).
У Валерия Лобанова есть редкий дар писать так, что стихи запоминаются чуть ли не с первого прочтения. Это дар редкой чистоты: «Поле перешёл, / перешёл межу… / Вот и хорошо. / Вот и ухожу, / век прожив без прав, / в темноте прозрев, / смертью смерть поправ, / жизнью жизнь согрев». Поэт одновременно и в жизни, с людьми, и над нею. Это и есть то самое пушкинское «самостояние» поэта:
Я не вижу, кто там приближается с пушкой, с ядом, с кинжалом кривым… Я живу, и пока продолжается праздник жизни – я буду живым. Я не ведаю, как именуются эти дали, туманы, жнивьё… Пусть деревья под ветром волнуются, пусть волнуется сердце моё! Пусть душа наливается колосом! Пусть на небе горят огоньки! Я хочу говорить чистым голосом, в чистом поле, у чистой реки.