О Боге и душе пишут тысячи считающих себя поэтами, а получается – у единиц. Чтобы объять необъятное, да так, как этого не делал никто до тебя – тут нужно настоящее мастерство. У Максима Сергеева, на мой взгляд, это получается: «Голубь сизый в луже воду пьёт. / Бог на небо мёртвых не берёт». Максим отлично владеет русским языком, тонкостями словесной игры. Конечно, пишет он не только о душе и Боге, но и о многом другом. В его стихах, достаточно классических по форме, проглядывают то индийские мотивы, то монгольские, текут великие реки и цветут яблоневые сады, возвращается свет и говорит тишина.
Дмитрий Легеза
* * * Ю. Всё больше воды, всё меньше льда. Старше, потерянней, одиноче Душа степенная, как вода, Стала. И ночи теперь короче. Тот свет притягательней для таких – Звёздный, божественный, дальний – Странников, путников, старцев мирских. Взгляд всё светлей и печальней. * * * После поэзии и любви Ничего или всё. Свет, рождающийся в крови Память души несёт. Ветер звёздный немая мгла Не поглотит. Потом Пыль безвременья и зола Станут ядром и льдом. Так тишина во мне говорит Чуждая и моя, Тлеет, мерцает, мерно горит Невыразимая. * * * В. Седая прядка на виске, Жар поцелуя на щеке, Мороз по коже. И на лице, как на реке, Как речь на мёртвом языке, Застыли, Боже! – Черты (она сошла с холста). И побелевшие уста Застыли тоже. * * * Дерево податливо и хрупко, Дерево неистово в молитве – До углей и праха выгорает, До души изнашивает тело, И душа становится летучей. Я сегодня тело изнуряю, Я молюсь, молиться не умея: Стойки, позы, асаны и образ Журавля и дерева и присно До дракона с розовою спинкой. Но никак я не могу добиться Той же красоты в своём порыве. * * * Памяти бабушки Тополь, который срубили, стоит. Свечи, лампады и гроб деревянный. Прошлое, как сновиденье Татьяны, Переболит. Не география – дух и душа, То мимолётное чувство покоя – Ты и не веришь, и веришь – такое Не разделить без ножа. И обретённое время моё, Словно степное поветрие в стужу Опустошает и потчует душу, Пересевает зерно на жнивьё. * * * Памяти бабушки В печке растёт трава-мурава, Огненная трава-мурава, И керосинка горит на столе В век электричества. В топке шипят сырые дрова, Прямо с мороза сырые дрова. Тесто поспело едва-едва, Бабушка ставит хлеб. Смотришь вполглаза, а может, спишь, Видишь: за печь пробежала мышь, Маленькая пробежала мышь… Видимо, всё-таки – спишь. * * * С. Ловит туман на блесну И тишину, Воду слоёную режет. Плески и скрежет. Мальчик и мальчик молчат. Кровоточат Молнией тучи седые. И молодые – Сын, что мудрее отца – Ловят судьбу на живца. * * * В ночь Шивы я уснул, И ты пришла ко мне. Благодарю Луну, И равную луне. И рушащий миры Готов и дале ждать, И ехать в Таборы, Да молча там рыдать. Чтоб снег пошёл с утра И, как ни тяжело, Настало на-гора Весеннее тепло. * * * Харкают кровью яблони, Через одну пустые. Там свиристели янились Нукерами Батыя. Пробую это прошлое: Сабля, колдын, улду. Яблочко скоморошное Сталью горчит во рту. * * * Светозарны снега, светоносны – Под луною холмистая степь. И холодные теплятся звёзды, И стремятся на небо взлететь. Так дорога светла и открыта, И сквозь пальцы небесное жито Опускается прямо на снег, Где недавно прошёл человек. * * * Тень рыбы без волнений и тревог Недвижима, потоку не мешая. Река степенна, словно древний бог, Сибирская, холодная, большая. У берега по щиколотку в ней Стою, смотрю и мёрзну всё сильней, И мыслю мелко, однобоко, узко. А рядом руны режет трясогузка По мокрому песку среди камней. * * * Лежишь на земле, и осень тебя выбирает Певцом своим, в голос твой ноты вплетая свои. И рад бы забыться, но музыка эта играет, Как луковица раскрываясь, за слоем слои Значений и смыслов сквозь душу свою пропускаешь. Блуждаешь? Скорее скользишь, и в густой тишине, Сомненья отбросив, осознанно перебираешь Страницы симфонии этой, звучащей извне. И хочется жить. И жизнь предстает необычной, И, от предвкушения встречи с неведомым, ты Находишь в себе обновленном иные черты, И новое видишь в простом и привычном. * * * Сад пожелтел, а слива уже облетела. Листья шуршат под ногами, летают по одному. Осенью этой душа моя вновь захотела Остановиться, заплечную сбросив суму, Корни пустить, неприкаянный разум направив На созиданье, простым заниматься трудом. Дело не хитрое – не оставлять на потом Важное здесь и сейчас. И сомненья оставив, Слушаю осени голос, молчу, собираю дары – Краски и запахи, и – что осталось незримо – То, что собой открывает другие миры, Что твою жизнь наполняет и делает неповторимой. * * * Храм будет тих и пуст, Так полагается храму, Чтобы от смертных уст Сквозь куполов амальгаму, Радужных, зримых ли, нет, Просьба, хвала ли, треба Точно коснулась неба, И возвращался свет. * * * Плачет Зуся безутешно, скрипочка играет. Мальчик рается и рает, рается и рает. Голубь сизый в луже воду пьёт. Бог на небо мёртвых не берёт.