переводы с польского
Чеслав Милош (1911-2004). Польский поэт, лауреат Нобелевской премии (1980), автор более чем 40 прижизненных книг. В 1951 году покинул Польшу – жил во Франции и США. В 1993 году вернулся на родину.
Присутствие Присутствие в городе том как мотив сновиденья собой продлевал что ни день, что ни день, что ни день я. Я воле служил на своём неуместном веку, пока мне нашёптывал голос бесшумный строку. Создатель и раб своего обитанья земного, в своей правоте уверялся я снова и снова. Иные со мной пребывали в нелепом родстве, прельщаясь, быть может, изнанкой в моём естестве. Я мучил себя, я пытался остаться собою: и в честь, и в отвагу, и в истину с верой слепою. И что-то случилось: достичь я порогов не смог, я право имею на слабость, – кому это впрок? Ангел-хранитель Мне ангел является женщиной в снах. Порою – неузнанной обликом. Знает: я плотью желаю её неизменно. Касания нет между нами, но ближе того наша с ним нетелесная связь. Я ангелов сущность и явь отвергал, но жалею теперь: под землёю пещеру нашёл, драгоценные тяжести в ней. и, себя и его нагружая их весом, я только молю о недолгом покое, о прежнем моём забытьи. Моя адаптация Мне нигде не по силам дышать, разве только в Эдеме. Вот такая моя адаптация с древних времён. Красотою могу быть я насмерть сражён, и всё время, если прячется солнце, талантом грустить наделён. Возомнил, что, подобно другим, честно предан работе, но совсем неприметен доверенным долей краям. Я скрывался отчаянно в парках, я в пущей охоте подражал и цветам и деревьям, но, правда, и там всё мерещилась в каждом растении рая химера. Для огромной любви мои чувства – ничтожная мера: я надеялся с женщиной только на время спастись. И затем до последнего пел я: жива моя вера, – что она просветлённый мотив, уносящийся ввысь. Предстоящее Мне бы взять и бесстрастно былое унять, но не ведаю, кто я теперь. Галереей восторгов и мук дорожит неуёмная память. Я раскаяньем загнан в себя, но явление чуда бликом ярким светила, молитвою иволги, ирисом, ликом, бездной чьих-то стихов, мне подобным не имеет, по счастью, предела. Я виденьем таким возвышаюсь над собственным тленом. Те, кто сердце моё заселял, покажитесь, загладьте угрызенья мои: в вашей прелести я не прозрел. Идеалами вы не считались, но знаки бровей, этот под ноги взгляд, ледяной и волнующий голос были явно присущи созданиям неповторимым. Зарекался навеки любить вас, а после малодушно себе изменял я. Излучение ваших очей мне творили покров, многотонный ему ни за что не объять силуэт. Не восславил поныне я стольких достойных людей. Их бесстрашие, твёрдость и верность ни с чем не сравнимо вместе с ними покинули нас, неизвестные миру. Навсегда неизвестные. Как подумаю, смертный, о том – и зову Очевидца, чтобы ведал лишь Он, ни о чём не забыл. Искать неродное Долгое слышу во сне эмиграции эхо. Так воскрешаю ущербы свои. Наше прошедшее тёмно, точнее – так слепо, словно у пчёл из семьи дружной заделаны воском прорехи кучнее. Кто утверждает, потворствуя памяти-скряге, будто живёт, претерпев унижения гордости высшей, когда, иноземцу-бедняге, крылья ему обрезал снисхождения взгляд? И, с молодёжью роднясь в задушевной беседе, я ни за что не обмолвлюсь о мелкой победе. Коей, по случаю эха, бываю не рад. Внемли Господи, только послушай: кто грешен в силе деяний, тихой молитвой утешен. Полон Тобою, страшусь истощения духа. Ибо тогда как потоки цветов, так и птичьи стрелы касаток в Твоём не предстанут обличьи. Ибо тогда для хулителей, в тесном их круге, я не припомню Твоей ни единой заслуги. Ибо тогда лицемерья начало – вера моя: я не выше её ритуала. Ибо тогда возропщу на Тебя я за мир преходящий. Ибо тогда перед смертью смирюсь я и, вещий, жизнь уподоблю земную улыбке зловещей.
Збигнев Херберт (1924–1998). Польский поэт, эссеист, драматург. В годы войны участник Сопротивления, тогда же начал писать. В печати дебютировал в 1955-м, первая книга вышла в 1956-м. Автор восьми книг стихов, двух книг эссе, книги драм. Стихи его изданы в большинстве европейских стран и в США.
Из книги «Гермес, пёс и звезда»
МНЕ БЫ ВЫРАЗИТЬ Мне бы выразить лишь элементы чувственных крайностей непохожие на те что молятся дождю и солнцу мне бы выразить зарево личное сущее не порождённое внешним светилом столь ослепительным идеальным и вечным как бы выразить храбрость без свержения повелителя зверей и ещё непостоянство чтобы не расплёскивать воду будущего то есть я откажусь от сравнений ради той сути что вскрывает меня словом отточенным на моей поверхности но это не сбудется и моя любовь не может не охотиться за птицами а моя чуткость не так прозрачна и сонлива и ярость что сильнее огня в должниках у его речей теряется колобродит в том что отрезав когда-то старцы приговорили вот деяемый а вот дело уносимся на бедном ложе в толпы космоса а ноги уводят бережно по земле их на рассвете мы поднимаем с трудом