Размашистый росчерк Маленького Пера

Творческое наследие русских художников-эмигрантов долгое время оставалось за рамками формирования и осмысления общей картины развития русского искусства XX века. Основной причиной этого парадокса были общеизвестные исторические обстоятельства, породившие искусственные преграды на пути к выявлению и исследованию их вклада в этот процесс^[1].

Интеграция в инфраструктуру чужого искусства не только оказала глубокое влияние на переориентацию творческих и жизненных установок художников, вынужденных работать вдали от Родины, но и, как ни странно, зачастую порождала феномен забвения имён многих из них. Отчасти поэтому практически неизвестно в сегодняшней России имя талантливого русского художника Николаса де Грандмезона – человека необыкновенной судьбы, снискавшего славу живописца-портретиста в далёкой Канаде.

Великая магия создания портрета во все времена, начиная с эпохи Возрождения, считалась высшей пробой пера Мастера. Способность решить глобальную художественную задачу – вдохнуть жизнь в копию человеческого лица на холсте, создать утончённо-психологический портрет взаимного доверия, передав характер, желания и неповторимые особенности личности, возведена в ранг высокого искусства. Николас де Грандмезон не только обладал этой уникальной способностью. Его работа над портретом являла собой отдельную, беспрецедентную тему художественных исследований – тему проникновения в чужую историю и культуру – культуру индейских племён Канады.

Портретная галерея Грандмезона – это живописное повествование истории индейских поселений северной Манитобы, Саскачевана и Альберты, которое читается в лицах героев его работ. Картины русского художника занимают особое место в галерее американских и канадских портретистов, которым также была близка индейская тематика, таких, как Карл Бодмер, Джеймс Хендерсон, Джордж Катлин, Чарльз Шрейфогель, Бенджамин Вест, Густав Сохан, Эмили Карр, Пол Кейн. Портреты Николаса де Грандмезона, по словам его современников, гипнотизировали своих зрителей поразительной силой чувства, столь типичной для всего, над чем витал дух истинно русского^[2].

Сын русского офицера, потомка французского маркиза, Николас де Грандмезон родился в Полтаве 24 февраля 1892 года. Как и пристало потомственным аристократам, его отец получил блестящее военное образование и пошёл по стопам своего легендарного деда – героя Отечественной войны 1812 года, участника Бородинского сражения, подполковника Жана (Ивана) де Грандмезона. Такая же карьера была уготована и Николасу (Коле) – отец намеревался определить его в Полтавский кадетский корпус. Но в 1900 году мальчик осиротел: его отец Рафаил Петрович скоропостижно скончался. Мать Коли принимает решение переехать с детьми на родину своих родителей, в родовое имение Обоянь Курской губернии. Именно здесь будущий художник приобщился к природе, которая теперь заменяла ему многое, и именно с этим поместьем, раскинувшимся на берегу живописной реки Псёл, были связаны его самые яркие детские воспоминания. Здесь он начал увлечённо рисовать. В его руках оказывался мел и грифельная доска – он делал на ней размашистые наброски, попадались в руки бумага и карандаш – мальчик тут же принимался за дело. Даже на стенах дома красовались его рисунки. Но эти способности не воспринимались всерьёз, и на семейном совете было решено следовать воле покойного отца. Дядя по отцовской линии – Леонид Петрович помог определить Колю в кадетский корпус в Москве, после окончания которого он поступил в военную Академию. Далее – Санкт-Петербургский 1-й Невский пехотный полк. Грянула Первая мировая. Вторая армия под командованием генерала Самсонова, в рядах которой оказался Николас де Грандмезон, направлялась в Восточную Пруссию. Кольцо противника угрожающе сужалось – армия попала в тиски врага. Впереди 22-летнего Николаса ожидали тяжёлые испытания: грандиозная битва при Танненберге в августе 1914, снискавшая печальную известность «самсоновской катастрофы», в которой Вторая армия потерпела поражение, а Грандмезон получил ранение; затем – четыре долгих года немецкого плена в лагерях военнопленных Антанты^[3]…

Быть может, именно эти трагические события явились философско-эстетической базой портретного мастерства Николаса де Грандмезона. Среди войны, боли, смерти, лишений плена, художник жадной кистью схватывал судьбы и характеры и переносил их на свои картины. Казалось, он овладел тайной переселения самой души на полотно. Портреты того времени кажутся созданными одним движением руки, в один миг. Недаром его способности были замечены и высоко оценены даже лагерным начальством. Все мечтали заполучить свой портрет. К художнику выстраивались многомесячные очереди. Специально для него покупались бумага, краски, карандаши. Плен… школа терпения и мужества для тех, кто оказался за зловещей чертой неволи… Для художника – школа исследования глубин человеческой души, её сути, неповторимости, неоднозначности и сложности…

После освобождения из плена в 1918 году Николас де Грандмезон возвращается в Россию, объятую пожаром гражданской войны. Он, как и подобает русскому офицеру, намереваясь и дальше служить отечеству, вступает в ряды Белой гвардии. Но больше сражаться на поле брани ему не довелось. До офицерского тренировочного центра в Нью Маркете, в Англии, куда он был направлен командованием, долетает весть о победе Красной армии. Николас принимает тяжёлое, но твёрдое решение не возвращаться в большевистскую Россию. Он успешно оканчивает школу искусств святого Иоанна (St John’s Wood Art School) в Лондоне^[4].

Поток эмиграции, устремившийся из Европы в страны Нового Света, подхватил и Николаса, решившего попытать счастья за океаном. В конце осени 1923 года художник приехал в Канаду, поселившись в Виннипеге. Поначалу ему удалось устроиться иллюстратором в один из местных сельскохозяйственных журналов. Но, наверное, у каждого человека есть своя миссия. У талантливого художника она особая. Ведь истинный творец создаёт произведение согласно своей внутренней потребности и замыслу, которое немыслимо без аккорда чувств, идей и моральных ценностей, свойственных его душе. Поэтому художник, прошедший такой жизненный путь, просто не мог ограничиться лишь рамками тематических журнальных иллюстраций. Грандмезон уже обрёл зрелость авторского почерка и твёрдость руки, у него уже был огромный опыт проникновения в чужие характеры через изучение внешнего облика. Человек по ту сторону мольберта всегда вызывал у него живой интерес. В конце 20-х годов Николас полностью решил посвятить себя портретному жанру.

Но что же побудило де Грандмезона обратиться именно к индейской тематике? И почему ему, человеку другой культуры и мировоззрения, удалось достичь того, что оказалось не под силу другим живописцам канадских прерий? Ведь индейцы – особый народ, живущий в атмосфере, граничащей с нереальностью. И в этом удивительном мире индивидуальное и общественное, материальное и духовное тесно переплетено; в нём любой предмет обладает душой; здесь правит всевластная природа, тоже имеющая свои одушевлённые образы. И они редко пускают сюда чужаков. Тем более людей, стремящихся запечатлеть их на бумаге. По старинным индейским поверьям считалось, что душа человека, которого изображают на портрете, врастает в него и остаётся там навеки, а после смерти ей не суждено попасть в Страну Вечной Охоты, где мечтал оказаться каждый индеец. Николас де Грандмезон не только был вхож в этот особый мир, но и был удостоен наивысшего доверия и дружбы: в 1959 году он стал почётным членом племени Пикани из Альберты и получил индейское имя «Маленькое Перо».

Быть может, причиной такого взаимодоверия было родство их судеб и душ. Де Грандмезон пережил катастрофу сокрушения большевиками цивилизации царской России, а цивилизация индейского народа погибала, теряя свою самобытность под натиском агрессивных катаклизмов времени. Такой печальный итог эволюции судеб этих двух народов, некогда могучих и безраздельно царивших на своих просторах, пожалуй, связывал художника и индейцев на подсознательном уровне практически кровными узами. Сыграла свою роль и простота в общении, которую отмечают его биограф Хью Демпси и жена художника Софья. Они говорят о невероятной лёгкости и простоте Николаса, который со всеми был «на равных», не делая различий по цвету кожи и социальному положению. Он обладал редким умением соединять увиденное с возвышенным, великодушным настроением выражения глубокой благодарности людям, обогатившим его творческий опыт. Этими чувствами дышит каждый созданный им образ, за которым – глубочайшее погружение в суть характера, раскрытие его тайных черт и оттенков. Наверное, желание увидеть эти сокровенные черты как бы «со стороны», глазами уникального художника, побуждало индейцев перешагнуть через все суеверия и предубеждения. Так, например, только Николасу де Грандмезону удалось запечатлеть единственного индейского воина Высокого Орла, выжившего в битве при Литл Биг Хорн, вошедшей в историю как «резня генерала Кастера». На портрете – воин, испытавший жизнь и испытанный жизнью. Взгляд устремлен вдаль, в нём читается искреннее сожаление о чём-то. Вместе с тем, чёрные глаза излучают тёплое сияние спокойствия и добра. Краски то вспыхивают, то замирают. Есть в этом лице что-то величественное и возвышенное. Что-то неуловимо таинственное – то, что объясняет, казалось бы, непостижимое сходство лиц индейцев с ликами святых на русских иконах, о котором неоднократно говорил сам Николас. Пожалуй, причиной таких параллелей был тот факт, что, после своих многочисленных экспедиций по прериям некогда дикого Запада и знакомства с племенами Сарси, Блад, Пейган, Кри, Стоней, в начале 30-х годов он окончательно обосновался в Калгари, вблизи от многочисленных индейских поселений. Именно в это время там был основан русский Приход Всех Святых города Калгари. Помимо церковно-приходской деятельности, в храме налаживается активная культурно-просветительская работа. Николас де Грандмезон в числе других прихожан-русских беженцев, основавших здесь русскую общину, посещает лекции на самые разнообразные темы, спектакли, поставленные по пьесам выдающихся русских драматургов организованным при храме драмкружком, а также концерты уникального хора, созданного при Приходе Всех Святых. Русская библиотека и субботняя школа для детей переселенцев из России помогали не отрываться от своих корней подрастающему поколению. В Калгари появился настоящий островок русской культуры, всемерно способствующий сохранению русских культурных традиций, духовного наследия и родного языка – проводника русской культуры.

Исторические реалии довоенной Канады были довольно сложны. В отличие от Америки и стран Европы, доля интеллигенции и дворянства в составе русской иммиграции здесь была очень низка. В Канаду направлялись преимущественно иммигранты с низкой квалификацией – такова была политика властей: в основном, поощрялся въезд чернорабочих. Такие представители русской элиты, как одна из ветвей графской семьи Игнатьевых (последнего царского министра народного просвещения), внесшие весомый вклад в развитие политических и технических наук Канады и давшие этой стране выдающихся политических деятелей - Михаила и Георгия Игнатьевых, были, скорее, исключением, чем правилом^[5].

Среди представителей русской элиты того времени, оставивших яркий след в истории Канады, следует отметить замечательных учёных, изобретателей – магистров Университета Британской Колумбии Александра Хренникова и Георгия Волкова. Разработка метода конечных элементов Хренникова, широко используемая для актуальных задач механики, явилась сенсационным прорывом в мировой науке. Волков в сотрудничестве с канадскими учёными вывел знаменитое уравнение Толмана-Оппенгеймера-Волкова в области физики.

Предпочтение выбора страны, отданное Америке и Европе эмигрантами-представителями российской культуры и искусства, является сложным аспектом темы русского зарубежья Канады первой и второй, довоенных волн эмиграции. Именно поэтому культурная объединяющая миссия, которая в других странах формировалась русскими деятелями культуры, в Канаде легла на плечи церковных приходов и молодёжных православных обществ, ставших в 30-х – 40-х годах эффективными центрами просветительской деятельности^[6].

К началу этого периода относится женитьба Николаса де Грандмезона на дочери русского полковника, талантливом скульпторе Софье Дурновой, семья которой не только принимала активное участие в культурной жизни русской общины, но и оказывала реальную помощь эмигрантам-выходцам из России, помогая им адаптироваться на новом месте. Грандмезоны продолжили и углубили эти традиции, навсегда вписав свои имена в историю культуры русского зарубежья Канады. Софья создала уникальные работы, вошедшие в сокровищницу художественных и исторических ценностей Канады. Среди них – скульптура Сэра Джона Александра Макдональда в Реджайне, одна из наиболее значительных статуй в Канаде, посвящённая первому премьер-министру страны, которого считают основателем канадской государственности. Не менее значительны такие её скульптуры, как бюст Джона Ф.Кеннеди, украшающий Президентскую библиотеку-музей Кеннеди в Бостоне и статуя архиепископа Реджайны Оливье Матье. Эстафета творчества и таланта, связывающая не одно поколение этой семьи и берущая истоки у таких знаменитых предков, как поэт Михаил Лермонтов, философ Николай Бердяев, министр российского правительства Пётр Дурново была подхвачена детьми де Грандмезонов. Старший сын Рик (Орест) стал выдающимся художником-пейзажистом; дочь Тамара Шолерман также пошла по стопам отца, унаследовав дар художника; другая дочь – Лу Сандра (Александра-Любовь) Феррари увлеклась мозаикой из цветного стекла; младший сын Николас (Николас-младший) стал весьма популярным архитектором, а младшая дочь Соня Клер Сцабадос – коммерческим экспертом в области искусства. Двоюродный брат Николаса де Грандмезона – выдающийся русский драматург, философ, музыкант – Николай Евреинов, эмигрировавший во Францию, дополнил галерею талантов династии де Грандмезонов в далёкой Европе. Николас де Грандмезон получил официальное признание творческих заслуг от общественности и правительства Канады. Художник был отмечен почётным дипломом Университета Калгари, в 1942 году – был избран ассоциированным членом Королевской Канадской Академии (The Royal Canadian Academy), а в 1972-м художник был награждён высшей гражданской наградой Канады – Орденом Канады, который он получил по представлению большого поклонника его творчества, премьер-министра Альберты, Питера Локхида^[7].

Таким образом, Николас де Грандмезон стал первым и единственным русским художником, удостоившимся такой награды.

Осознавая, что индейская цивилизация уходит в небытие, Николас начал собирать этнографические материалы: записывал интервью с индейцами, делал фотографии, описывал их быт и традиции. Особый интерес художник проявлял к так называемым «чистым», не ассимилированным индейцам или метисам. Именно в таких лицах он искал черты «благородных дикарей», «настоящих аристократов Северной Америки» и старался запечатлеть гордую, неукротимую натуру своих героев, навеянную воспоминаниями, связанными с романами Майна Рида и Фенимора Купера, которыми был увлечён в юности. «Почти как иконы из моего детства…» – говорил о них Грандмезон, безусловно, идеализируя свои модели^[8].

Ведь к тому времени практически все индейцы жили в резервациях и многие из них влачили жалкое существование, спиваясь и нищенствуя. Но неистребимая жажда вдохнуть в созданный в мечтах образ благородного борца-воина дух их независимых предков, воистину творила чудеса. Художник стремился сохранить память об индейцах как о смелых, сильных, исполненных достоинства и чести, наделённых природной мудростью людях.

«Они для меня всё равно, что дети, и мне хочется сохранить их лица для потомства. Я буду рисовать их до самой смерти», – говорил де Грандмезон^[9].

Художник сберёг эти лица для потомков, он открыл в них целый мир, который можно читать, словно увлекательную книгу и понимать, какими они были – незнакомцы далёкой эпохи и страны, которых запечатлела кисть последнего романтика индейских хроник. Портреты индейца Узла Бизона из племени Кри, прославившегося своей мудростью; Изабеллы Браун или Голубой Молнии – самой почитаемой женщины племени Кри; любимой модели художника – воина Пемоты из того же племени; владельца чудодейственной «медицинской» трубки – индейца племени Пикани – Быстрого Хода; знахаря Волчий Хвост; жены вождя племени Сарси Пятнистой Мери… Все они просты и человечны, а поэтому понятны и близки людям любого века, любого времени. Художник придал этим моделям черты своего идеала, зачастую идущего вразрез с идеалами времени, которое забыло похитить их, предоставив зрителю возможность любоваться портретами и постигать свои истины. И не только. Через процесс восприятия творчества художника свершается таинство встречи создателя произведения и того, кто это творение воспринимает. Выдающийся педагог и пианист Г. Нейгауз писал, что главное в искусстве – это видеть через «искусство» автора – «большого человека», будь то Микеланжело или Толстой, Бетховен или Пушкин. И для него не так важно даже, высказывается этот человек в мраморе, слове или в музыке…^[10].

Таким образом, просторечные выражения обывателя «читать Пушкина», «слушать Бетховена» или «смотреть Микеланжело» заключают в себе более глубокий и точный смысл, чем кажется на первый взгляд. Николас де Грандмезон сделал всё, чтобы состоялся этот внутренний диалог со зрителем, чтобы он увидел картины «изнутри», как бы с точки зрения автора. Портреты Грандмезона живы, они обладают голосом, взглядом, речью, способностью явить характер и судьбу живущих в них образов.

Работы Николаса де Грандмезона представлены в Национальной галерее Канады в Оттаве. Более 140 картин и архивные документы хранятся в Университете Летбридж провинции Альберта, где в 1997 году состоялась масштабная мемориальная выставка художника; передвижной студийный фургон де Грандмезона и некоторые артефакты выставлены в историческом Музее Рейнольдса в Альберте; внушительная экспозиция полотен художника постоянно работает в Музее Уайт в Банфе (Музее Скалистых Гор). Портретная экспозиция есть в Атолл Мюррей колледже Реджайны, в Нотр Дам Шоу Комьюникэйшн и др. Личную коллекцию де Грандмезона приобрёл уже после его смерти в 1978 году лидер канадских банков – Банк Монреаля. Архивные биографические и этнографические материалы, оставленные художником, имеются в Архиве провинции Альберта.