Сергей Тенятников мыслит парадоксально, заставляя нас видеть окружающий мир, понятия, явления сквозь призму его поэтического взгляда. Никогда не предугадаешь, куда двинется внутренний сюжет стихотворения, каким образом разрешится столкновение противоречий, которые автор обнаруживает в жизни. Поэзия Тенятникова, говорящего о не самых радостных парадоксах бытия, восхищает остротой и свежестью его мировосприятия.
Д. Ч.
Остановка на Земле
август, не торопясь, собирает детей
в школу, чьи рюкзаки и желудки за лето
опустели. сливы опадают на сухой асфальт,
где подошвы делают из них мармелад.
ремонт дороги затих, будто там взорвался снаряд.
в магазинной витрине отражается сентябрь.
продавщица укутывает потеплее манекены,
точно обитателей дома престарелых.
растолстевшие голуби прыгают с крыши –
верно, учитель пения из класса вышел.
прошлый век кончился. память и пиво не греют.
солнечный луч скребёт по щеке, не бреет.
Герой
о, великий царь Прометей,
сын Иапета и Климены,
всё предвидящий и разумеющий,
покровитель искусств и друг людей,
создавший их из глины.
о, бесстрашный титан Прометей,
защитник человечества от произвола богов,
принесший с олимпа огонь,
и за то обрекший себя
на бесконечные страдания.
о, бессмертный мученик Прометей,
не стяжавший ни славы, ни власти,
не убивший ни одного чудовища или сына,
обучивший людей всем благам цивилизации
и казнённый за свою любовь к ним.
о, бедный бог Прометей,
во что превратился твой подвиг...
ты – всего лишь электрическая розетка
на стене квартиры, дарующая
мне свет в тёмное время суток.
Прадед
мой прадед, отец 12-ти детей,
сибирский крестьянин Александр Баюшкин,
лишившийся ноги в 42-ом на одном
из бесчисленных русских полей,
вёл своеобразный дневник:
он ежедневно записывал
в амбарную книгу погоду.
Александр Баюшкин умер, так
и не окончив книгу.
к чему я это?
мне думается, что та книга с погодой
(которую я никогда не буду листать)
и есть единственное достоверное
доказательство жизни моего прадеда на Земле.
* * *
мой дом мог бы стоять где-нибудь ещё.
в зеркале отражалось бы другое лицо,
в прихожей висело бы чужое пальто,
и язык говорил бы «шо» вместо «чё».
моё я могло бы жить в ком-нибудь ещё,
во враче скорой помощи или в больном
головой. но, падая в ожидающее ничто,
я цеплялся бы всё равно за перила, как за плечо.
Поэма воды
I.
я шёл на запад, вышел на востоке;
у светофора добрые глаза, и в них
слезится электрический разряд.
в копилку счастья сколько денег не кидай,
скороговоркой повторяя:
это нам на крепкий чай, на случай,
если кончится кино и мы останемся
с тобой вдвоём, с темнотой наедине,
как первые те. и дух, невидимый,
неуловимый, над нами будет виться
комаром. как притяжение воды
к луне, как лампочки в глазах, мы
будем отражаться в разбитых
зеркалах и созерцать себя извне,
ну т.е. плакать.
II.
ночь, вошедшая в квартиру сквозь
грязное окно, прячется под утро
в ледяной холодильник. на кухне
храбрый поэтишка бьёт спящих мух,
бросается в великанов жирными словами:
потому что время скрывается под скорлупой яйца,
потому что люди редко живут больше ста,
потому что натюрморт лица
гниёт недельной щетиной,
потому что, как не шарь в темноте,
после конца от чёрного кота
остаётся искусственный мех,
от чеширского – смех,
перерезающий пуповину.
III.
нашедший подкову видит в пути
добрый знак. потерявший подкову
скачет впопыхах за границу.
банальна – любая власть,
тоталитарна – любая система,
поселившаяся в голове человека.
страх – провалиться в пустоту –
никогда не поймёт прирученная машина.
мышь шуршит, точит файлы
треугольным зубом,
то, что я сейчас себе говорю,
аукнется на дне колодца:
слышишь, как маркс с развевающейся
по ветру бородою из марсианской
пустыни нам шлёт приветы?
IV.
открываю бумажную дверь:
сквозняк и римское право. казнить или
миловать, или, или, или. я забыл,
что я есть без тебя, что каждый день твой,
а мне остались звёздные ночи
и холодная глина, что все реки впадают
в твои глаза, что в поэзии можно всё
и даже чуть-чуть больше, что вселенная
тихо тикает со дня большого взрыва.
V.
я хотел уйти из города с крысоловом.
он был честен со мной, рассказал, что
из города уйти нельзя, что город
повсюду, что сами люди и есть города. затем
я встретил трёх философов: первый утверждал,
что наш мир круглый и полый,
как пластмассовый глобус.
второй говорил, что мир плоский и тонкий,
как бумажная карта.
а третий, что там, откуда он родом,
ещё не изобрели ни карт, ни глобусов,
и по этой причине наш мир не создан.
VI.
я слышу голоса, когда я иду по улице.
память, заняв верхнюю часть лица,
дёргает за нитку языка, повторяя ля-ля, ля-ля.
раздетые деревья стоят неподвижно
на голове. остановившись у озера,
спускаю штаны, чтобы измерить воду.
за тридцать лет налило столько дождя,
впору аквариумных рыбок выпускать
на свободу. так уезжая, видишь в зеркало
заднего вида машины, людей, дома,
то что осталось позади, но не себя.
ненасытное сердце, как дракон, пьёт
кровь – не в силах остановиться.
Улитка на обочине
Алёнке
здесь должны были быть стихи
об улитке, о её жизни в зарослях.
но вместо стихов
я написал детектив:
неизвестный преступник
убил маленькую улитку и выбросил её труп
на обочину дороги. полиция теряется в догадках,
в поисках улик прочёсывает густую траву
мелкой расчёской. прошёл слух о маньяке.
все улитки в округе опасаются покидать дома...
читатель любит детективные истории,
прости, улитка.
* * *
мы шли поодиночке и гурьбой.
попарно шли, как дети, за руки держась,
не выпуская спин из виду.
шли рядом – мы возвращались из кино,
не отличая ложь от луж.
мы шли за человеком в жёлтом кожаном пальто,
след в след, в колени загоняя мысли.
мы шли. он растворился в осиновой толпе.
сорвался голос – жёлтое пятно
с солнцем слилось.