Поэзия метрополии

Автор публикации
Владимир Плющиков ( Россия )
№ 4 (12)/ 2015

Стихи

В стихах Владимира Плющикова трагизм бытия и экзистенциальное одиночество являются чем-то вроде principium et fons – началом и источником поэтического творчества. Безупречное владение техникой, органичность и уникальность образов, «дыхательное», совершенно естественное движение речи придают текстам Плющикова весьма импрессивное звучание. Но в том, наверное, и отличие незаурядного поэта от поэта посредственного, что у первого, в отличие от второго, осмысление даже самых трагических моментов судьбы, пережитых и вновь проживаемых, в конечном счете, всё равно работает на утверждение жизни, на ощущение великой ценности каждого сущего мгновенья.

О. Г.

 

Божьи коровки

 

Посланник богов безымянных, увы, не промазал.

На лазерный, видно, сменил допотопный прицел.

И небо, которое только что было в алмазах,

Свернулось в овчинку, и краешек чуть заалел.

Лишь капельку крови поймал я ладонью неловко.

Скатилась она в придорожную липкую грязь…

…И крылья расправив, взлетела, как божья коровка,

И мир накренился, позволив ей в небо упасть…

 

Свет клином сошёлся, в тот свет отразившись наивно,

Я богу молился, и тут же дерзил сгоряча.

Звенящие капли июльского тёплого ливня,

Обрывок пространства и время с чужого плеча.

В чем мать родила, я стоял на коленях устало.

Великая честь – превратиться в безликую часть…

…Казалось, что небо на землю некстати упало,

И мир накренился, позволив мне в небо упасть...

 

Сбежать бы, исчезнуть, уйти подобру-поздорову.

Презреть суету, и томление духа, и тлен.

Десятки, и сотни, и тысячи божьих коровок,

А, может быть, капелек крови из вспоротых вен

С ладоней моих обречённо взлетали навстречу

Заре восходящей грядущего судного дня…

…Дробились минуты, пространство давило на плечи.

И мир накренился, и небо упало в меня...

 

 

Письмо Снежной королеве

 

– А ворон с вороной? – спросила Герда.

– Лесной ворон умер; ручная ворона осталась вдовой, ходит с чёрной шерстинкой на ножке и жалуется на судьбу.

Г. Х. Андерсен «Снежная королева»

 

Ну, здравствуй, ошибка моя фатальная. Я тоже застрял в ледяной глуши и тщетно пытаюсь найти проталину в заснеженных дебрях твоей души.

Вчера я раскладывал карты веером, в пасьянсах на части судьбу дробя, безумно желая, чтоб ты поверила, что мир не обязан вокруг тебя вращаться, одаривать светом ласковым, скулить у твоих королевских ног, раскрашивать будни цветными красками…

Ты знаешь, а я бы, наверно, смог тебе подарить пусть не всю Вселенную, но свой уголок на её краю. Я даже согласен, пускай разменная монетка согреет ладонь твою. Из пальчиков выскользнет и покатится, легко затеряется где-нибудь. Ты снимешь корону и в белом платьице проводишь монетку в последний путь.

На все ледяные четыре стороны ты можешь отправить меня – пойду. А хочешь, я стану придворным вороном, как в сказке? Но только имей в виду, что воронам свойственно одиночество, во взгляде таится немой укор, а их потрясающий дар пророчества, как правило, сводится к «Nevermore!»

И всё б ничего, но уйти по-доброму уже не получится – злись, не злись. Зверёк, что от боли кричит под рёбрами, когтями стальными кромсает жизнь, судьбу изменяет по наущению той силы, что всякой другой сильней...

И пройдена точка невозвращения, и стимула нет возвращаться к ней.

Короткие тени скользят по комнате, луна безразлично глядит в окно. В моём беспокойном, но тихом омуте чертей разномастных полным-полно. Они на свободу рванут при случае, и всё это действо, как мир, старо. Потрёпанный бес, одолев излучину, уткнулся рогами в моё ребро. Увы, как бывает порой, не сразу я сумел догадаться, что он не враг. На ниточках, к пальцам твоим привязанным, душа моя пляшет не просто так. В экстазе порочном гремит оковами, звенит бубенцами, как верный шут.

Но, Ваше Величество, расколдовывать меня бесполезно – напрасный труд. Мы верим, упрямо творя грядущее, едва ли не каждому миражу.

Нарядная жизнь, как строка бегущая, мелькает, а я на неё гляжу. Поэтому пусть всё идет по-прежнему, своим чередом в суматохе дней…

…Искрится на солнце вершина снежная, и ворон устало кружит над ней…

 

 

Время на вкус

 

Теперь-то всё просто, привычно, зеркально, знакомо.

И сами с усами, и опыт мотаем на ус.

Однако и мы из песка возводили хоромы,

И жить ухитрялись, и пробовать время на вкус.

Пьянящее, сладкое, вязкое, терпкое время,

Судьбу примеряли к себе молодым на авось.

Мы были никем, стали всем, а, конкретнее, всеми,

Но, к счастью, за всех отдуваться не нам довелось.

Всегда находился такой, кто сурово, но вкратце

Внушал молодым – мол, покажут вам кузькину мать…

 

…Мы слишком легко научились красиво прощаться,

И так же легко разучились красиво прощать…

 

А время бурлило, неслось и плескалось по венам.

Но карты легли наконец-то как надо – не в масть.

Когда отстоялась безликая, серая пена,

Вся тяжесть похмелья по душам прошлась

И пришлась

Некстати, не вовремя…

Время-то было эрзацем,

Хотя и сегодня не лучше – «опять двадцать пять»…

 

…И мы разучились изломам судьбы поражаться,

Зато научились без промаха цель поражать…

 

Пусть наши хоромы давно превратились в руины,

И пусть непривычен и горек стал времени вкус,

Титаник плывёт, и до боли знакомая льдина

Давно откололась и выбрала правильный курс…

 

 

Dance macabre

 

Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры, и тем коротким безумием счастья, которое испытывает только страдающий больше всех.

                                                                       Ф. Ницше

 

Старый питерский двор.

Вся компания в сборе.

Кто-то тихо подсел, кто-то молча прошёл.

А старушки сидят у подъезда и спорят

О квартире моей –

Нехорошая, мол…

– Как жена померла, одичал мужичок-то.

Всё один, да один,

Видно спятил уже.

Хоть бы окна открыл, так зашторены окна…

– Заглянуть бы…

– Ты что? На восьмом этаже

Он живёт бобылём больше года…

– Постой-ка,

А давай постучимся.

– Не лезь на рожон.

Вот вчерась, говорят, образа на помойку

Выносил, представляешь?

С нечистым дружён…

…А квартира моя в эту ночь приоткрыта,

Голубые огни пляшут возле дверей…

Все чудовища спят, только щерятся сыто,

Если мимо проходит апостол Андрей.

Символичен не он, а порог Ренессанса.

Получилось у нас, или было дано?

На чудной граммофон «Пляски смерти» Сен-Санса

Ставит друг наш Андрей, наливает вино.

Смерть танцует легко под мелодию смерти.

Вариант оркестровый, и древко смычка

Издаёт стук костей, и в ночной круговерти

Закружились скелеты…

А с нами пока

Наш хранитель Андрей, возвращённая вера,

Обречённая жить, несмотря на богов.

Я целую тебя…

Глаз открыла Химера,

Уплывала куда-то основа основ

Безраздельной любви…

На душе стало пусто.

И не скажешь ведь Господу: «Трогать не смей!»

«…Нет, не надо мне их, – так сказал Заратустра –

Этих спутанных сетью небесной зверей!»

Никому не нужны…

Разорвал бы подушку,

Из кровати разжёг поминальный костёр…

…Поседевший старик так любил бы старушку…

Если бы, да кабы…

Вот и весь разговор…

 

 

Во имя веры

 

Ещё дробился колокольный звон,

Хмелел народ...

Смятением объятый,

Санкт-Петербург давно был обречён

На диктатуру пролетариата.

И день, и ночь

Была настороже

Внезапно одичавшая столица.

Грядущий Апокалипсис уже

В кошмарных снах увидели провидцы.

Ещё звенели лихо бубенцы,

И в ресторанах подавали мидий...

Неисправимых сыновей

Отцы,

Стыдясь, предпочитали ненавидеть.

А сыновья смеялись им в лицо,

Словам предпочитая револьверы,

Чтоб разрядить их,

Может быть, в отцов...

Во имя веры всё...

Во имя веры...

 

 

Кронштадт, 1921

 

Мертвецов везли обозами,

Шли живые в Питер пешими.

Говорят, туман был розовым,

На крови густой замешанным.

Над Кронштадтом вились вороны,

Над собором, да над башнями.

Полыньи зрачками чёрными

В глубину манили страшную.

Кровь за кровь…

Цвели подснежники

Над могилами расстрелянных.

На цветах клеймо мятежное –

Тоже молоды и зелены.

Сколько судеб исковеркано,

По ночам рыдали матери.

Вы в Кронштадтский лёд,

Как в зеркало,

Посмотрите повнимательней –

Небо серое разостлано...

Наступали дни пасхальные.

По церквушкам над погостами

Гасли свечи поминальные.

Отгремело лето грозами,

Шли невесты на венчание...

...А туман остался розовым,

И вода хранит молчание...