Андрей Фамицкий прочно утвердился в сознании серьёзного читателя поэзии и сотоварищей по поэтическому цеху в качестве поэта, способного самым неожиданным и парадоксальным образом разворачивать художественную мысль. Его талант воплощать в поэтической речи поток сознания восхищает. Иррациональность метафорического мышления странным образом позволяет ему стремительно проникать к глубине философского осмысления жизненных явлений. А версификационное мастерство Фамицкого подчёркивает его ярко выраженную творческую индивидуальность.
Д. Ч.
РОЖДЕНИЕ
рождение ребенка позволяет
двум смертным ощутить себя богами,
создавшими из праха человека.
в конце концов и он вернётся в прах.
но может подарить немного праха
тому, кто обрастёт теплом и плотью
и даже станет на мгновенье богом,
хотя и он когда-нибудь умрёт.
зачем мне это знанье, я не знаю.
зачем слова, которые оставлю,
когда меня среди людей не станет?
зачем я тоже должен умереть?
неужто это продолженье рода –
единственная правда, для которой
нам стоит жить? и почему наш Бог
так часто заменяет телом тело,
как будто просто не нашёл своё?
как будто Богу в наших неуютно,
темно от наших помыслов и страхов,
и Он всё ищет, ищет, ищет, ищет,
но не найдёт… несчастный, милый Бог.
* * *
по кругу смерти ходят муравьи,
и по квадрату комнаты – поэты.
я знал, что мир замешан на крови,
но разве это – топливо планеты?
смотри, идут вповалку облака,
а вот ещё чудная пантомима:
он непутёв, она неглубока,
идут навстречу... и проходят мимо.
* * *
уже сгребают листья дворники,
уже не зверствует жара,
и поэтические сборники
не пылесборники, ура,
и бары под завязку бардами,
и в ГУМе толпы за пальто,
и новыми гордятся кадрами
провинциальные лито.
а ты вино безалкогольное
под старой лампой пьёшь в углу,
и рад бы влезть в ушко игольное,
да не нашёл свою иглу,
и вдохновения, дыхания
осталось на одну строку...
давай, короче, до свидания,
кукареку.
* * *
всю зиму проходил в осенних туфлях,
учился на юриста восемь лет,
сто лет писал стихи на съёмных кухнях,
теперь пою про чёрный пистолет.
студенток стало больше, жизни меньше,
и денег ждут они, и ждёт она,
когда я иногда ласкаю женщин,
мне кажется, что каждая больна.
и в соцсетях я снобствовал немало,
чужих врагов елеем поливал,
не знал, зачем вся эта калевала,
и сердца своего не понимал.
пришла пора прозрачности и злости
на раннего себя, но злости нет,
и будущее зазывает в гости,
и я пою про чёрный пистолет.
* * *
сигарета, упавшая в снег,
пролежала в снегу до весны,
и её подобрал человек
до того, как его унесли.
«не кури!» – заклинает Минздрав,
«не дури», – обнимает Господь,
и один из них, может быть, прав,
а другой захотел подколоть.
кто-то знает, а я ни гу-гу.
поздорову скажи, подобру,
где твоя сигарета в снегу,
та, которую я подберу?
* * *
ты понесла от сточных вод, земля,
дай поглядеть, что из тебя родится.
клубок червей, голодная змея,
фашистский череп, новая водица.
кончину чую скорую свою,
ещё чужую женщину желая,
и губы подставляю под струю,
а вдруг она не мёртвая – живая.
* * *
показания света, электричества, тьмы,
поворота сюжета, притяженья сумы,
упоения бездной, убиенья весной,
страха правды небесной в мире правды земной,
греясь и замерзая столько зим, столько лет,
я снимаю, как знаю, ибо счетчиков нет.
* * *
Юрию Блинову
да будет смерть,
и да не будет смерти.
да будет Бог, усталый, но живой.
я не из тех, кто выбирает сети,
но я из тех, кто слышит позывной.
нас не спасти, мы подаем сигналы,
чем тишина страшней, сказать нельзя.
и если мы мертвы, то вам солгали,
а если мы живём, то всё не зря.
да будет Бах, да будет лёгкий почерк,
да будет чёрный кофе поутру.
а я её люблю сильнее прочих,
сейчас вот встану и очки протру.
* * *
ехать куда-нибудь
ночью на электричке.
холодно, ну и пусть,
выживем по привычке.
полупустой вагон,
два алкаша, три бабы.
время выходит вон,
может, и мне пора бы.
все ещё двадцать семь,
это тебе не шутки.
тошно, и вместе с тем
сиднем вторые сутки.
выключить монитор,
пересчитать наличку,
в тамбур, за дверь, во двор,
ночью на электричку.