Русская лира под сводами «Высокого терема Ала-Тоо»

Эти строки одного из старейших поэтов Киргизии С.А. Фиксина, друга юности Александра Твардовского, стали более полувека назад визитной карточкой русской литературы Киргизии и, одновременно, брендом этой страны в многонациональном мире: «Высокий терем Ала-Тоо, / Ручьёв кручёная струя, / Край синего и золотого, / Вторая родина моя». Русская речь на землях Кыргызстана зазвучала с середины XIX в. с приходом российских переселенцев, в формате столыпинской реформы. В ХХ веке русские были в численном выражении второй представительной этнической группой Кыргызстана, сыгравшей первенствующую роль в становлении государственности, в социально-экономической и культурной жизни. В законодательном плане все народы здесь имеют равные права и возможности, одним из основных провозглашаемых лозунгов государственной политики стала формула «Кыргызстан – наш общий дом». Вместе с тем, реалии социально-экономической жизни привели к изменению этнической структуры: русские сегодня находятся на третьей позиции, доля владеющих русским языком в КР сокращается; в большей своей части Киргизию покинули наиболее активные, востребованные и трудоспособные представители русского этноса. Особенно ощутимы потери русскоязычного населения в отдалённых регионах, что привело к переходу от устоявшегося киргизско-русского двуязычия к функционированию одного языка.

Потеря языковой среды способствовала падению уровня владения русским языком у коренного населения. Культура, являвшаяся одним из формообразующих элементов современной национальной духовной жизни киргизского общества, пока ещё занимает важное место в социальном бытии, но художественное слово в республике уже не способно, как некогда, определять стратегию развития национальной духовности; правда, оно по-прежнему значимо участвует в формировании ценностных ориентиров в «устно-кочевой Исландии», стране художественного слова и ораторского искусства, пронизывавших все уровни национального бытия. Кстати, потому творчество русских (русскоязычных) писателей в этнокультурных и географических рамках различных наций, входивших в состав СССР, отличается неким орнаментальным своеобразием. Региональная русская литература в контексте инонациональной миросозерцательной эстетики не могла не быть иной, особенно если учесть известное особое психологическое состояние общества (вызванное его принципиальной закрытостью), особое сознание, особую систему ценностей, в которой литература занимала ведущее место.

Профессиональная литература, как киргизская, так и русская, формируется с началом общесоветской государственности: в 30-е годы XX века появляются первые поэтические сборники, где материалом становится киргизская действительность: «Песня о горных орлах» С. Дунаева (1930), «Передовой пост» С.А. Фиксина (1932), «Начало песни» и «Геологоразведка» Г.И. Денисова (1938). На этом этапе «осваивалась новая действительность, новый уклад жизни в бывших окраинах царской империи. Декларативность, агитационность и политическая заданность стихотворений и поэм сочетались с искренним желанием постичь специфику национальной жизни и природного мира, но только в допустимых пределах проводимой молодым советским государством национальной политики»^[1]. К середине века сформировался круг русских поэтов Кыргызстана (С. Фиксин, А. Борцов, Я. Земляк. Н. Удалов и др.), в 1955 г. начинает издаваться русскоязычный республиканский журнал «Киргизстан» (с 1956 г. – «Литературный Киргизстан»), орган Союза писателей Киргизии, сыгравший, как теперь уже видно, важную консолидирующую роль в становлении русской литературы страны. Журнал развивался в традициях российской и советской литературной периодики, где было важно не только знакомить читателя с оригинальной и переводной литературой, но и формировать социополитическую атмосферу. К середине 60-х на первый план выдвинулись Михаил Ронкин, Юрий Смышляев, Евгений Колесников, Лев Аксельруд, Анатолий Бережной. По итогам «оттепели», в конце десятилетия складывается новая генерация русских поэтов – Валерий Жернаков, Александр Зайцев, Вячеслав Шаповалов, Анэс Зарифьян, Светлана Суслова, Александр Никитенко и др. В определяющей степени творчество большинства этих литераторов развивалось в русле мейнстрима современной им «советской многонациональной литературы». Разумеется, всё это определялось понятием «литературная провинция» – но преимущественно лишь на первых порах; постепенно же нормой становится выход в «общесоюзные» контексты. Тем более что именно эти творческие силы были целенаправленно сориентированы на перевод «братских литератур», составив возрастающую и вполне успешную конкуренцию столичным собратьям по перу.

В творчестве наиболее значительных представителей этой генерации расширяется тематический и эстетический диапазон стихотворной поэтики. Некоторые из них родились на киргизской земле, что закономерно сказалось на своеобразии их мировидения, в котором присутствие Азии стало естественной частью их поэтической сущности. И уже в конце 70-х и в 80-е годы возникает историко-культурный феномен – «русскоязычная поэзия Кыргызстана», представленная поэтами разных национальностей, получившими образование на русском языке и предпочитающих его в своём поэтическом творчестве: Малика Шабаева, Хаит Муслимов, Сабыр Куручбеков, Зоя Кабекова, Улан Шер (чей пример типичен: сын одного из родоначальников киргизской профессиональной литературы, он выбрал для собственного творчества русский язык).

Поэтическое сознание современных русских поэтов Кыргызстана, пусть и не без противоречий, переплавляет поэтическую «руду» эпох и культур, выражает личностное мироощущение человека, заброшенного в евразийский простор в эпоху глобализации и сущностных общественно-культурных сдвигов. Показательно в этом отношении творчество Вячеслава Шаповалова, Светланы Сусловой, Александра Никитенко – наиболее ярких русских поэтов Кыргызстана на рубеже веков.

Три поэта – в том облике, в котором их творчество предстаёт перед сегодняшним читателем, – демонстрируют развитие трех позиций, более того, своеобразных художественных систем. Лучше многих сказала об этом Элеонора Прояева:

Вячеслав Шаповалов

«Перед читателем – опыт русского интеллигента, интеллектуала, культуртрегера, оказавшегося волею судеб в “Азийском круге” (так автор назвал одно из своих программных стихотворений и поэтический цикл, развившийся в тематическую линию последних лет). Человек, которому дано подняться над повседневностью и увидеть общие закономерности истории и культуры, он видит свою жизнь/судьбу и жизнь своих современников, людей своего круга, интеллигентов, воспитанных русской культурой, как духовную миссию. В более широком смысле – он выходит на обобщения историко-этнологического плана – и берет в качестве эпиграфа (если не чего-то большего) слова из “Хождения за три моря” Афанасия Никитина: “Ино братие, русские христиане, аще кто хощет поити в Индийскую землю, и ты остави веру свою на Руси!”

Его пристально интересуют художники с опытом и осознанием “иносуществования” – А. Камю, Дж. Кутзее, Бродский, Лев Лосев, Алексей Цветков, Михаил Синельников. В Киргизии, Казахстане, Сибири критики говорят о “плаче по двум родинам” как ведущем мотиве в творчестве Вячеслава Шаповалова. Мне же представляется, что более точно можно определить этот мотив – осмысление судьбы русской культуры как ретранслятора мировых духовных ценностей в преображенном новыми историческими процессами пространстве постсоветской реальности и в азиатском контексте / в контексте традиционных культур Центральной (Средней) Азии.

Свое представление о судьбе русского поэта на излете срока, отпущенного историей советской власти, Шаповалов сформулировал лаконично и жестко в сборнике с символическим названием “Заложник” (1997). Одно из самых трагедийных, на мой взгляд, стихотворений из этого сборника – “Азийский круг”. Автор явно рассчитывает на читательский опыт, в котором должны всплыть образы Дантовой комедии. Но это и круг сансары, из которого так труден выход для смертного. Круг бесконечности, вечности, печальной завершенности, отрицания времени и пространства – как мне кажется, эти значения возникают в сознании автора, который осмысляет свой вклад в духовную жизнь страны, для него родной и в чем-то все же какой-то иной, чем родина. Это переживания – как ни пытайся выбирать слова – все же маргинального в определенном смысле человека, чья сегодняшняя маргинальность тем трагичнее, чем сильнее его связь с мировой культурой, чем отзывчивее его сердце на духовное богатство этноса, которому он отдал свой талант и жизнь: «Тебе только кажется, что ты дома. Это дом не твой…»^[2].

Но: «…ты не только в азийском круге, / ты – в кругу веков».

Во вступительной статье Чингиза Айтматова и Семёна Липкина к изданию избранных произведений Вячеслава Шаповалова (2003) отмечается: «Сегодня говорить об этой книге – значит говорить обо всей поэзии Вячеслава Шаповалова, настолько точно он нанёс на белый лист под одной обложкой всю линию своей поэтической жизни. Эта книга о нём, но куда больше – о беззащитном старении культуры XX века. И то, что поэзия наполнена реалиями совершенно иного мира, упрятанного за высокими горами, ещё более резко оттеняет её смыслы: наверное, это своеобразный плач по культуре». Здесь же и ощущение апокалипсиса на рубеже тысячелетий, когда ностальгические грёзы о былом туманят взгляд: «Скрижали сотрутся. / И гордые годы о морок запнутся, / А губы ещё улыбнутся, / Не ведая:/ Рушится дом. / Что ж, медиумы, уйдём? – / Ведь прошлое – блюдце, ледок со стеклом…».

В аннотации к книге стихов Вячеслава Шаповалова «Чужой алтарь», увидевшей свет в 2011 году, читаем: «Человек, на изломе тысячелетий теряющий свой дом, отечество, веру, силы, изгнанный из рая за чужие грехи – основной герой и сюжет этой книге. В настоящем для него искажён облик будущего. Россия, Киргизия – географические символы утраты родины, и этим чувством пронизано творчество русского поэта на Востоке – наиболее значительного сегодня представителя сложившейся поэтической традиции Центральной Азии».

«Русскоязычным ровесникам Вячеслава Шаповалова повезло вроде бы больше, точнее, их запросы были существенно меньше, а реакция на вселенский разлом более поздней и менее масштабной, – констатирует критик Э. Прояева, – они «нашли, каждый по-своему, успокоение: кто в суфийской мистической стихии, очаровавшись переводами с фарси (С. Суслова), кто в сочинении стихов с традиционно-русскими мотивами и/или на злобу дня (А. Никитенко, А. Зарифьян)»^[3].

Светлана Суслова

Философско-медиативные традиции восточной, прежде всего центрально-азиатской, поэзии, суфийские образы и символы получают новое звучание в поэзии Светланы Сусловой. В суфийском учении поэтесса ищет обретение собственной внутренней гармонии, спасение от отрицательно окрашенных событий внешней жизни, также спасение всего человечества от грозящей бездуховности и вымирания, и стимул к творчеству, в котором вечным источником является любовь и жажда созидания. Вместе с тем, впитав основы суфийской философии, Суслова пользуется отличным от классиков поэтов-суфиев средствами выражения, предпочитая высказываться прямо, не завуалировано; кодово-аллегорический язык, характерный для суфийской поэзии, не используется. Необходимость в этом в иных историко-культурных контекстах отпала. Тем не менее, в её поэзии можно встретить метафоры и символы, за которыми зашифрованы какие-либо постулаты суфизма, без знания которых нельзя полностью понять стихотворения поэтессы. Поэтесса не использует поэтические штампы. Все образы и символы относительно самостоятельны (так, для передачи экстатического состояния предлагаются термины «Сейчас», «Прекрасное мгновенье», «Настоящее без завтра»), либо являются трансформацией, вольным обращением с классическими образами и символами (например, «мотылек и огонь»). Предлагается и своя версия достижения Бога: к слиянию с Богом ведет земная любовь, где Возлюбленный – не манифестация Божественной Красоты, но равноценный, не обожествляемый, земной человек, эманация Бога, единение с которым ведет к достижению Реальности. Суфийские мотивы и образы «разбросаны» по всему сборникам «Молчание Рыб» и «Лестнице лет», перемежаясь стихотворениями с прямо противоположной, либо иной тематикой. Поэзия Сусловой выражает содержательную сторону философии суфизма, течения, вобравшего в себя общечеловеческие ценности.

Александр Никитенко

К плеяде поэтов, состоявшейся ещё в советскую эпоху, во второй половине XX века, относится и А. Никитенко, поэтическое слово которого повествует о буднях социального бытования, перипетиях судеб и устремлениях творческой мысли и души в студёной земной дороге человека, озаряемой радугой творческого вдохновения. Духовная связь с русской классической традицией проявляется и на уровне поэтики стихотворений, в которых поэтический дискурс современности раскрывается в интертекстуальных отношениях с поэзией прошлого, что, вообще, является характерной чертой культуры постмодернизма. Медитативная поэзия, созерцающая мир сквозь призму лирического мироощущения, и ностальгия по ушедшей молодости, потерянной большой стране составляют суть художественного мира поэта. Некая «возлеесенинская» интонация проявляется в стихотворениях, посвящённых родным пенатам: «Дома – я видел и повыше. / Но почему всего милей / Мне эти вымокшие крыши / И мётлы голых тополей?». Александру Никитенко присущ особый вкус к слову, его музыкальному звучанию, проявляющемуся в ассонансах и аллитерациях, художественных повторах, внимательно отобранных рифмах, в том числе и внутренних. Вышеуказанные черты творчества Александра Никитенко нашли своё воплощение в новых книгах «Я бета тебя» и «Небо в нас самих», изданных в 2014 году и ставших, к сожалению, последним сокровенным словом поэта. В стихотворении «Северянин», читая которое, трудно отказаться от соблазна увидеть в нём собственную, предугаданную поэтом судьбу, есть строки, свидетельствующие о преемственности поэтического слова: «Король поэтов роковыми грозами / сдут, как песчинка, с эмигрантских троп. / Его страна классические розаны / не бросила ему в сиротский гроб. / В судьбе поэтов всё соизмеряемо /кипением сердечного огня./ Южанин, я пою про Северянина, / как, может быть, споют и про меня».

Поэтические произведения русских поэтов Кыргызстана Светланы Сусловой, Александра Никитенко, Вячеслава Шаповалова свидетельствуют о новом качественном уровне поэзии, встающей лицом к лицу с новыми коллизиями времени. Вместе с тем очевидно, насколько значительно и всё более резко расходятся векторы их поэтических устремлений, начавшись когда-то в одной социокультурной «точке» истории.

В первые десятилетия XXI века наряду с признанными мастерами стали публиковать произведения и представители поколения, глядя на которое, Вячеслав Шаповалов сетовал, что «никто не дышит в спину»…

Показательным и, вместе с этим, новым явлением в текущей литературной жизни стала книга Данияра Деркембаева «Анатомия души». В предисловии Ч. Айтматов отметил: «Действительно, так история распорядилась, что многие наши соотечественники проживают вдали от Родины, подвергая себя, своих близких различным испытаниям. Эти испытания не проходят бесследно и должны быть выражены...». По большому счёту в истории литературы Кыргызстана не было эмигрантской линии, и теперь она даёт свои первые ростки. Насколько живучими и художественно полнокровными они окажутся, покажет время: свободный лист тоскует об узах родного древа, чьи живительные соки вспоили, вдохновили и с болью отпустили его в свободный полёт в благодатные, но чужие края. Мысль лирического героя Данияра Деркамбаева не всегда воплощается в гармоничную и адекватную эстетическую форму, но в искренности, неравнодушии, сострадании и вере в человека автору книги не откажешь.

Серьёзной книгой заявило о себе «потерянное» поколение пятидесятилетних. Сборник стихов и текстов Таланта Джолдошбекова и Михаила Рогожина «Полинезия. Вероятностная модель медитации» (2007) зеркально представляет два взгляда, художественных метода осмысления своего времени представителями одного поколения. Способы отражения современной эпохи у авторов разные. Сборник Таланта Джолдошбекова представляет, в сущности, лирический дневник, рассказывающий о движении чувств и мыслей человека в стремительном беге времени. Поэт, опираясь на традиционные стихотворные формы и образы, трансформируя их в своём поэтическом мире, создаёт лирические произведения любовной, гедонистической, социальной тематики, порой поднимаясь до медитации. Джолдошбеков наиболее интересен в своем поколении с точки зрения мастерства: это серьезная проблема у «молодых подмастерьев». Михаил Рогожин в своей части книги, имеющей показательное название «Вероятностная модель медитации», создаёт свои тексты в эстетических традициях художественных направлений символизма и сюрреализма, в духе культур модернизма и постмодернизма. Ассоциативные и насыщенные символикой тексты строятся на «потоке сознания» лирического героя и выражают пограничные психологические состояния, возникающие на грани сознательного и подсознательного. Произведения Михаила Рогожина, в какой-то степени, соотносятся в литературе Киргизии с «Авангардистскими стишками» Кубатбека Джусубалиева и творчеством Шербото Токомбаева. В сочинениях названных поэтов находит своё выражение общемировое движение литературы в сторону дальнейшего углубления индивидуализации авторского сознания и форм его выражения.

В 2012 году заявил о себе как поэте Сергей Степанов, удостоенный Первой премии литературного конкурса «Арча», проводимого под патронатом Международного Иссык-Кульского форума имени Чингиза Айтматова. Для его исканий характерен глубокий культурологический базис, тяготение к социально-философскому видению к традиционным поэтическим формам.

Современная поэзия Киргизии выражает мироощущение человека XXI века – эпохи глобализации и интенсивного развития коммуникационных технологий. Естественно, что в ней отражаются характерные тенденции современного информационного общества. Телевидение, интернет, новые информационные технологии дали изменение образной картины мира, в которой всё более и более доминируют визуальные образы, притом рассматриваемые в монтажно-клиповом ряду. В этом направлении развивается творчество Наристе Алиевой, представившей в сентябре 2010 года в Национальном музее изобразительных искусств персональную выставку с символичным названием «Аутопсия слова», содержанием которой явился своеобразный синтез видеопоэзии, компьютерной графики и цифровой анимации. Однако, несмотря на новые формы выражения, основным предметом поэзии по-прежнему остаётся внутренний мир человека, переживающего свою судьбу «над бездной времени», обострённо ощущающего своё одиночество в глобальном мире информационных технологий. Показательно, что в произведениях молодой поэтессы, сформировавшейся в постсоветскую эпоху в урбанистической среде, не наблюдаются национальные образы мира, а художественный мир, созданный русским словом, вторичен и находится, скорее, в контексте западноевропейской и американской культуры Ван Гога, Дали, Элиота, Фолкнера, Сэлинджера, Дилана, Сильвии Плат.

Литературное объединение «Ковчег», вышедшее из литературных семинаров, проводимых Фондом Чингиза Айтматова, активно заявило о себе рядом общественных акций, объединив под своим крылом молодых прозаиков и поэтов различной творческой направленности, но стремящихся к одному – творческой самореализации. Среди «ковчеговцев» можно выделить поэтесс Алтынай Джуманазарову, которая является, пожалуй, наиболее самобытной творческой личностью в поколении, и Кристину Убайдуллаеву, чьи стихи, опираются на классические традиции русской литературы, позволяя говорить о врожденном поэтическом слухе. Заметен и Дмитрий Сагайдак – юный и в хорошем смысле амбициозный поэт, прокладывающий свою стезю.

Информационное общество раскрывает новые возможности творческого самовыражения личности. Молодое поколение достаточно активно публикует свои тексты в Интернете, в частности, в наиболее популярном интернет-издании «Новая литература Кыргызстана». Здесь представлены тексты, различные по художественным достоинствам, но объединяющим фактором их является авторская свобода самовыражения и стремление к диалогу с читателями, прежде всего, посредством интернет-форумов. Представляется, что медийная литература будет оказывать всё возрастающее влияние на литературный процесс и на поиски современной литературой новых форм художественного выражения личности и мира.

Поэзия Киргизии на русском языке отличается значительным своеобразием, обусловленным её функционированием в «азийском круге», на изломе эпох и культурных традиций. Своеобразие геополитической и этнографической среды обитания, взращивание на стыке культурных ценностей русского мира и азиатского бытования наложили неизгладимый отпечаток на мироощущение писателей, творящих свою жизнь и произведения на евразийских просторах.