Стихи

Ирина Лукашева пишет стихи, дающие представление о ней, как о лирике. Стихи её достаточно традиционны по манере письма, но отмечены искренностью и прямотой высказывания. Интонация её стихотворной речи вибрирует: за этой вибрацией скрыта двойственность мировосприятия – нескрываемый интерес к стране, в которой она волей судьбы живёт, не ослабляет её неугасимой ностальгии. Этим она и трогает своего читателя.

 

 Д. Ч.

 

Oсень

 

В ночи магрибской пусто и темно,

И вот оно – сухое чувство жажды,

Я осень так не видела давно.

Я бросила её в Москве однажды.

 

И эта брошенка зачем-то без меня

Дождём стучит по листьям перепрелым,

И город мажет красками огня,

Как спившийся художник – оголтело.

 

Деньки её прощального тепла

Себя сочтут и меж собой сочтутся,

Уйдя стремительно, как я тогда ушла...

Они – не я! Они ещё вернутся...

 

 

Усталое лето

 

Мы сидим у обломков

Усталого южного лета,

Понимая, что это

И станет сегодня сюжетом

Неприкаянных слов,

Не в кино недосмотренных жестов...

И рука на руке

На изваянном в пластике кресле...

Солнце катится слепо

В собою нагретые волны,

На тебя, как на небо,

Смотреть и забавно и больно.

Парасоль накренился,

Добавив ещё освещенья.

Я у летних обломков прошу...

Отпущенья.

 

 

Эстафета

 

Из-под ног уходили дюны,

Под ногтями крошились скалы.

Непристойно сильной и юной

Я карабкаться начинала.

 

Истирая года и джинсы,

Находила, себя теряя...

И меняла очки на линзы

У подножья земного рая.

 

Как давно я дошла до точки?

До момента кипенья влаги?

Передам эстафету дочке –

Героине московской саги.

 

Пусть бежит, разрывает землю,

Это в молодости приятно.

Я ж другое теперь приемлю –

Очень медленный путь обратно.

 

 

Утро стекает...

 

Утро так юрко стекает прочь,

Не успеваешь напиться вдосталь,

Явь сновидения превозмочь

И насладиться началом роста

Новых желаний из тусклых звёзд,

Гибкостью смелых перерождений,

Песней летучей первых колёс,

(Тот, кто озвучит, тот будет – гений!).

Месяц устанет – всю ночь дерзил,

Приободрится простывший ветер.

Утро – заветный девятисил.

Если поймать его на рассвете.

 

 

Марахаба...

 

Пора б привыкнуть: нет в Марокко осени,

Лишь шире небеса и глубже просини,

И бусины незрелых мандарин...

Однообразен и нерастворим

В моей крови октябрь. Его недели

Хотели пожелтеть, но... поседели,

Я в них совсем не мёрзла, я... остыла,

И «будет» трансформировалось в «было».

Ужели всё? Бессмысленна борьба?

Нет осени! Ноябрь, марахаба^[1]!

 

 

* * *

 

Над белым городом плывут слова азана,

Призыв к молитве властен и красив,

И чистотой наполнен несказанной...

Здесь можно жить, о времени забыв.

Бродить по узким улочкам Медины,

Укутавшись в спасительную шаль,

Смотреть, как зацветают мандарины,

И мятным чаем врачевать печаль.

 

 

 Два мира

 

Я живу в двух мирах.

Так уж мне повезло.

Двуполярна. Двухзначна. Двулика.

Двуязычен мой дом. И моё ремесло.

И я к этому, в общем, привыкла...

Первый мир – моя плоть,

Шум московских дворов,

Дачный домик, гамак и скамейка,

Переливчивый блеск новогодних шаров,

Дым костра, отлетающий змейкой....

Мир, который обратно меня не возьмёт,

Но фантомом всегда будет рядом...

Будет петь мне по-русски, как мама поёт,

С мягкой горечью, с горькой отрадой...

 

Мир второй свил гнездо

В самом центре души,

И чуть-чуть превратил… в героиню.

Марокканским узором наряд мой расшил,

Обогрел меня ветром пустыни.

Здесь мной пройдена тысяче-первая ночь...

В нем навечно печать «чужестранка».

Всё равно я сродниться была бы не прочь,

С этим городом-сном, с Касабланкой...

 

И живу. Раздвоившись. В двух разных мирах.

Под созвездьем глупца-водолея.

Было трудно, конечно, на первых порах...

Только я ни о чем не жалею....