Ночной Гавар был тёмен и неприветлив. Ни огонька в домах и на улице, лишь холодные лужи, в которые я периодически попадал ногами.
– Вот здесь и будешь жить, – сказал сопровождающий меня парень, указывая на ворота дома.
Мы постучали. Двери открыла сухонькая старушка и пристально осмотрела сперва Геворга, потом меня.
– Ануш тати, – сразу сказал Геворг, – вот про этого парня я тебе и говорил. Он культурный, не пьет, не курит. Весь день будет на работе и только под вечер будет приходить. Ты уж покорми его чем есть.
– Заходите, – сказала Ануш тати без какой-либо интонации в голосе.
Я несколько смутился, не зная как себя вести.
Мы вошли, и я положил рюкзак на дощатый пол.
– Твоя комната вон та, сынок, – обратилась ко мне она. – Геворг джан, кофе выпьешь?
– Нет, спасибо, Ануш тати, я побегу – дел много. Оставляю тебе гостя. Ну, всё, пока! – сказал Геворг и выбежал.
Мы остались один на один. В воздухе повисла неловкая тишина. Старушка не торопилась что-либо говорить, а я не знал, что и сказать. Старушка первая нарушила молчание:
– Поесть хочешь, сынок? С дороги небось... – затем, не дожидаясь ответа, добавила: – У меня яйца домашние, вон, куры несут. Сейчас схожу.
Я действительно был голоден и сильно противиться не стал...
Я жил у Ануш тати уже неделю, и по вечерам, после ужина, почему-то повисала неловкая тишина. Старая женщина была крайне несловоохотлива. Телевизора в доме не было, радио тоже. Плюс постоянные проблемы с отключением света. Немудрено – на дворе был 1994 год. Блокада. Нам приходилось коротать вечера при зажжённой свече около печки – в других комнатах было холодно. Ануш тати неспешно вязала.
Однажды, вернувшись на ночевку после долгого трудного дня, я неуклюже попытался поддержать разговор вопросом:
– Ануш тати, а ты на Севане была?
Она отложила вязание и взглянула на меня полными печали глазами:
– Нет, сынок...
– Как?! – удивился я. – Ведь ты живёшь лишь в трёх километрах от озера?! Неужели никогда? Как такое может быть?
– Никогда, – повторила она.
Видимо, заметив в моих глазах сомнение, старая женщина продолжила:
– Когда я была ещё ребёнком, отец часто ездил на Севан. Но меня никогда с собой не брал – говорил, мала ещё, нечего таким маленьким на Севане делать. Севан озеро суровое, с норовом! Говорил так и уезжал. А я стояла у ворот дома и провожала его взглядом, пока он не растворялся в полуденном знойном мареве. Он работал в рыболовецкой артели. Когда по вечерам он привозил ещё живую, трепыхающуюся рыбу, я с интересом рассматривала её, водя пальцами по радужной чешуе. Она пахла водой и ветром. И мне так хотелось увидеть это всё!!! Ещё я гордилась, что по удачному совпадению отца звали Гехамом, а озеро Севан в народе ещё называют Гехамским морем. Мне это очень нравилось, и я часто повторяла про себя – Море Гехама! Придя домой, он, как обычно, отдавал рыбу матери, а сам шёл мыться и отдыхать. Но вот однажды отец не вернулся. Я ждала его у ворот. Уже темнело. Мать тоже тревожно поглядывала на ворота. А он всё не шёл. Внезапно ворота распахнулись, и во двор зашёл дядя Петрос – директор артели. Почуяв неладное, мать выбежала из дома.
– Где Гехам? – срывающимся голосом спросила она.
– Гехама больше нет. Утонул Гехам, – ответил Петрос, не в силах поднять глаза.
Мать завыла как полоумная и рухнула на землю с криками:
– Севан забрал его!!!
Я подбежала к ней и обняла. Она мелко тряслась от рыданий. Обнимая её, я вдруг представила себе, как тёмно-синяя, водянистая рука хватает папу за ногу и тянет на глубину. Мне стало страшно. Так наш дом опустел. По вечерам мать замыкалась в себе и больше не смотрела на ворота. Я же временами украдкой поглядывала, а вдруг...
Прошли годы... Я выросла. Наша комсомольская ячейка задумала поехать на берег Севана. Юноши и девушки громко смеялись и радовались этому событию, предвкушая веселье. Я тоже с приподнятым настроением прибежала домой, чтобы отпроситься у матери. Мать сразу же изменилась в лице, как только услышала мою просьбу. Ответом был категорический отказ. Я и просила её, и умоляла, но мать была непреклонна. Утром вся ячейка уехала на берег Севана, а я осталась дома. Глубокая обида на мать терзала меня, и я стояла у ворот, не скрывая слёз. Но мать даже не повернулась в мою сторону. Обида на мать затаилась в душе до самой её смерти, и лишь когда она умерла, я простила её.
Прошло ещё несколько лет, и мать меня выдала замуж, и сама через год померла. Не скажу, что по любви, но человек был достойный, уважаемый, на двенадцать лет старше меня. Не успела я оглянуться, как родилось три сына. Хлопот было полон рот. Я нигде никогда не работала, но работы по дому было полно – до вечера едва управлялась. Дети росли. Однажды я поймала себя на мысли, что очень хочу увидеть Севан. Я подошла к мужу и сказала ему о своей просьбе. Он бросил колючий взгляд на меня и резко сказал:
– Тебе что, работы по дому мало? Займись лучше домом!
Я молча отошла и больше к нему с этим вопросом не подходила.
Шли годы. Муж умер. Дети разлетелись кто куда, лишь изредка давая о себе знать – кто из Томска, кто из Москвы, кто из Минска. Я осталась одна. Скромной пенсии хватало ровно настолько, чтобы вместе с продуктами с огорода дотягивать до следующей пенсии. Теперь спина уже не разгибалась от работы на грядках, да и здоровье становилось всё хуже. Советский союз развалился. Началась блокада. Теперь ещё эти отключения света и холод. Вот так сынок и получилось, что я, живя почти на берегу Севана, ни разу его и не увидела.
Ануш тати расправила сморщенными руками серый фартук на коленях и стала кочергой помешивать дрова в печке. Её глаза снова потускнели, и, видимо, она ушла далеко в свои мысли, в беззаботное детство. Нависшая тишина стала ещё более давящей. Мне было невероятно жаль её и захотелось сделать что-то доброе, от всего сердца.
– Ануш тати, – сказал я. – А давай я повезу тебя на берег Севана! Завтра возьму такси и повезу тебя туда!
Я был горд и счастлив от произнесённого.
Она как-то печально посмотрела на меня:
– Спасибо, сынок, но знаешь... уже и не хочется, – она отвернулась, чтобы я не увидел её слёз.
Моя работа подошла к концу. Я простился с Ануш тати, она мне печально улыбнулась, напутствуя в дорогу.
– Ануш тати, я вернусь на следующий год и всё же увезу тебя на Севан! – сказал я. – Ты должна его увидеть!
Я вернулся через год, как и обещал. Ануш тати уже не было в живых. Может, теперь, сверху, она увидит свой Севан.