Маргарита Пальшина дебютирует в журнале с циклом стихотворений написанных в жанре эпистол и обращений к адресанту, с которым многое связано в жизни лирической героини. Для выбора такого жанра, да ещё для достаточно увесистого цикла, требуется изрядная авторская смелость хотя бы потому, что аллюзии на лучшие поэтические эпистолы, написанные со времен Горация и Овидия до наших дней, неизбежны. К тому же, поэтическая эпистола предполагает, на мой взгляд, особые требования к языку – к его строю, синтаксису, насыщенности, особой коммуникативности. Но знаете, цикл Маргариты Пальшиной, при всей его интертекстуальности, это самодостаточные и глубоко авторские стихи, которые, уверен, не потеряются ни в границах своей жанровой принадлежности, ни в общем стихотворном потоке нашего времени.
О. Г.
Спорные письма
Здравствуй, я пишу тебе из Парижа.
Знаешь, в дороге далёкий становится ближе.
Нужно, чтоб кто-то шёл рядом незримо,
за руку переводя через тьму меж фонарями
улиц, мостов, площадей,
как через бездны и боль. Неумолимо
время в реке под мостом Сен-Мишель
струится…
Пусть тебе снится,
как жарят каштаны
в столице любви.
Здравствуй, пишу из Праги,
из последнего дня зимы.
Здесь потеплело, как теплеет память
в майские дни,
где мы были когда-то одни
в целом мире.
И городские стены хранили
наши тени, а мостовые – шаги.
Здравствуй, пишу из Венеции, а впереди
меня ждёт Неаполь.
Чёрные гребни, хвосты аква альта Минотавром
кружат и змеятся в лабиринтах улиц Судьбы.
Я заблудилась, влюбилась, но осталась верна пути.
Здравствуй! В Неаполе
вид на залив не обещали,
но мне сказали,
что отовсюду виден Везувий.
Здесь альбатросы его заговаривают
на птичьем древнем своём языке.
Скажешь, безумие,
но я пишу: каждому городу нужны маяки
memento mori,
чтоб не сбиваться с пути,
проживая по мерке чужой свои дни.
Смерть уравняет всех в чёрном,
но, пока живы, мы разноцветны и разнолики,
нетерпеливы и злы,
как дикие звери,
не прельстившиеся и не пресытившиеся за запертой дверью
куском неволи.
Словом, желаю тебе от души:
Пусть будут дни голодны!
Здравствуй, я пишу тебе, откуда уже не пишут.
Ты не поверишь, но и здесь зацветают вишни.
Город над морем – из моих снов:
комнаты без номеров, дома без заборов, душа без оков.
Лишь ветер воет ночами
за окнами – и пустота за плечами.
Здесь одного не хватает – тепла руки.
Напиши!
Впрочем, не стоит вечность тревожить,
просто кивни,
что будешь счастлив в дороге на свой край земли.
Вечное возвращение
Розовое вино…
в осколках бокала.
Снилось, мы пили его
на маленьком острове в Греции.
Или в Венеции у Большого канала?
Ты говорил, я молчала.
Я писала, ты рисовал.
Математика жестов,
магия взглядов
не дают ровным счётом нам ничего.
Мне бы хотелось жить с тобой в большом городе,
чтобы потом переехать в другой квартал
и чтобы мосты разводили ночами.
Или на маленьком острове,
чтобы сесть в лодку и уйти в море внезапно
сёрфером по волнам
вдохновения.
Случайные совпадения, проникновение
и – падение.
Отрекаются всё же любя,
но прощаются навсегда.
На расстоянии лица светлее, глаза прозрачней.
Я скучаю
как тысячу лет назад,
как тысячу раз подряд.
И мне тебя одного достаточно.
Ты – моё вечное возвращение.
В разлуке
Столько воды утекло с тех пор, как мы расстались,
что обмелели все реки в краю нашей памяти.
Но туда в любой день мы можем вернуться – не возвращаясь.
Жду тебя, как обычно, на площади у фонтана,
под городскими часами,
чьи стрелки замерли в 3.30 –
– треугольник прощания.
Я не знаю,
Где ты сейчас. Там, где я,
молятся на чужих языках
и зажигают свечи, как лампочки – не от свечи, от монеты.
В лампочках вспыхивает страх разбиться
о гранит или кафель.
А в чужих домах без причины хочется плакать.
Каждый из нас в разлуку
взял у другого муку
неосуществимых желаний.
Ты искал мастера, а значит, смысл и предназначение.
Я жила под дамокловым мечом времени
избранных, мечтая
о безграничной свободе перелётных птиц.
А сейчас вглядываюсь
в почти твой портрет на афише, пред которым прохожие падают ниц,
или в мозаику лиц
всех первых встречных, случайных,
способных развеять скуку,
но не унять тоску, не излечить от отчаяния.
Всё-таки нужно что-то иметь за плечами.
След на песке…
Море – вечность, душа – лодка на привязи у причала.
Не отпускай меня!
(одну в темноту).
Мимолётно
Дорога – средство борьбы со временем.
Новые впечатление – долгие дни.
Наши пути – зигзаги разлуки, лучи одинокой звезды
над морем, чьи волны всегда повторение
друг друга. И света. И тьмы.
Кто мы,
живя в цифровую эпоху?
Digital photo в Facebook?
Айвазовский писал синеву
моря маслом,
9 метров оттенков, более суток.
А потом от усталости падал на пол
– и засыпал.
(Ибо живопись требует сил).
Мы море щёлкаем, как нугу,
24 кадра в секунду.
И стираем ненужные чувства, как зимние шины,
Счастья нет потому,
что живём не взахлёб, а мимо
(лётно).
Раньше люди письма хранили,
как драгоценности
в шкатулках из красного дерева,
запирая любовь на замок.
И теперь они живы внутри картины,
а мы умрём.
Тень на волне
Тень на волне – пейзаж, нарисованный солнцем.
Человеческая фигура отчего-то всегда помеха картине.
Жаль, что уже не придётся
писать тебе между строк.
Белый парус всегда одинок,
как пустая страница.
Солнце садится,
плывёт теплоход,
летит птица…
Столько стихов
нигде более, наверное, не родится.
Я машу рукой вдаль. Не тебе – по тебе.
Так делает человек,
который тщится
забыть.
Но не в силах.
Неопределённость пределов
«Целеустремлённость» –
– слово из резюме смертного.
Пугает меня, как ребёнка тьма в углах спальни.
Мёртвые лишь достигают цели,
живые – в поиске и в пути.
Часы и календари – держава и скипетр
Танатоса, его молот и наковальня.
Но если никто ты, то может, удастся ускользнуть незамеченным.
И я умножаю на ноль бесконечность.
Пишу: «Неопределённость
пределов».
Так дети прячутся под одеялом.
Так от прямого ответа уходят всегда по-английски.
Все знают:
в сердце – потерянный рай,
край земли – могила.
Без креста, но мне простится
за то, что превыше всего ценила
пищу для глаз и ума.
За то, что любила.
Город счастья
Записала на диктофон птичьи голоса,
чтобы научилась петь моя канарейка.
По весне птицы свили гнёзда под окнами,
а она умерла.
На подоконнике в запертой клетке.
Когда-то я различала птиц по голосам,
а сейчас не помню названий…
Тропинка без очертаний
сквозь виноградные лозы ведёт напрямик.
Но никто об этом не знает:
машины сворачивают на объездное шоссе.
– Что ждёт героев сказки в конце?
– Будущее станет прошлым.
Тропинка карабкается в город спящих.
В изголовьях гор и холмов – таблицы
счисления не лет, а мгновений счастья.
Живи настоящим!
По весне мне не спится.
Чуется, заждались меня там,
в городе виноградного солнца.
