Поэзия метрополии

Автор публикации
Владимир Алейников ( Россия )
№ 4 (32)/ 2020

Стихи

Поэт, прозаик, переводчик, художник. Родился 28 января 1946 года в Перми. Вырос на Украине, в Кривом Роге. Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. Основатель легендарного литературного содружества СМОГ. Начиная с 1965 года, публиковался на Западе. При советской власти на родине не издавался. Более четверти века тексты его широко распространялись в самиздате. В восьмидесятых годах был известен как переводчик поэзии народов СССР. Автор многих книг стихов и прозы. Стихи переведены на различные языки. Лауреат премии Андрея Белого, премии журнала «Молодая гвардия», газеты «Литературные известия», Международной Отметины имени Давида Бурлюка. Член редколлегии журналов «Стрелец», «Крещатик». Член Союза писателей Москвы, Союза писателей 21-го века. Член ПЕН-клуба. Награждён двумя медалями и орденом. С 1991 года живёт в Москве и Коктебеле.

 

 

Владимир Алейников – личность, безусловно, легендарная. О нём писали и Андрей Битов, и Евгений Рейн, и Геннадий Айги, мне приходилось слышать его выступления на Волошинском фестивале в Коктебеле. В январе 2021 года поэту исполняется 75 лет. Данная подборка должна выйти практически ко дню рождения Владимира Алейникова, с которым редакция «ЭЛ» будет счастлива его поздравить.

 

Дмитрий Легеза

 

 

* * *

 

Конечно же, это всерьёз –

Поскольку разлука не в силах

Решить неизбежный вопрос

О жизни, бушующей в жилах,

Поскольку страданью дано

Упрямиться слишком наивно,

Хоть прихоть известна давно

И горечь его неизбывна.

 

Конечно же, это для вас – 

Дождя назревающий выдох

И вход в эту хмарь без прикрас,

И память о прежних обидах,

И холод из лет под хмельком,

Привычно скребущий по коже,

И всё, что застыло молчком,

Само на себе непохоже.

 

Конечно же, это разлад

Со смутой, готовящей, щерясь,

Для всех без разбора, подряд,

Подспудную морось и ересь,

Ещё бестолковей, верней – 

Паскуднее той, предыдущей,

Гнетущей, как ржавь, без корней,

Уже никуда не ведущей.

 

Конечно же, это исход

Оттуда, из гиблого края,

Где пущены были в расход

Гуртом обитатели рая, – 

Но тем, кто смогли уцелеть,

В невзгодах души не теряя,

Придётся намаяться впредь,

В ненастных огнях не сгорая.

 

 

* * *

 

Ставшее достоверней

Всей этой жизни, что ли,

С музыкою вечерней

Вызванное из боли –

Так, невзначай, случайней

Чередованья света

С тенью, иных печальней, – 

Кто нас простит за это?

 

Пусть отдавал смолою

Прошлого ров бездонный,

Колесованье злое

Шло в толчее вагонной, –

Жгло в слепоте оконной

И в тесноте вокзальной

То, что в тоске исконной

Было звездой опальной.

 

То-то исход недаром

Там назревал упрямо,

Где к золотым Стожарам

Вместо пустого храма,

Вырванные из мрака,

Шли мы когда-то скопом,

Словно дождавшись знака

Перед земным потопом.

 

Новым оплотом встанем

На берегу пустынном,

Песню вразброд не грянем,

Повременим с почином, –

Лишь поглядим с прищуром

На изобилье влаги

В дни, где под небом хмурым

Выцвели наши флаги.

 

 

* * *

 

Для высокого строя слова не нужны –

Только музыка льётся сквозная,

И достаточно слуху ночной тишины,

Где листва затаилась резная.

 

На курортной закваске замешанный бред –

Сигаретная вспышка, ухмылка,

Где лица человечьего всё-таки нет,

Да пустая на пляже бутылка.

 

Да зелёное хрустнет стекло под ногой,

Что-то выпорхнет вдруг запоздало, –

И стоишь у причала какой-то другой,

Постаревший, и дышишь устало.

 

То ли фильма обрывки в пространство летят,

То ли это гитары аккорды, –

Но не всё ли равно тебе? – видно, хотят

Жить по-своему, складно и твёрдо.

 

Но не всё ли равно тебе? – может, слывут

Безупречными, властными, злыми,

Неприступными, гордыми, – значит, живут,

Будет время заслуживать имя.

 

Но куда оно вытекло, время твоё,

И когда оно, имя, явилось –

И судьбы расплескало хмельное питьё,

Хоть с тобой ничего не случилось,

 

Хоть, похоже, ты цел – и ещё поживёшь,

И ещё постоишь у причала? –

И лицо своё в чёрной воде узнаёшь –

Значит, всё начинаешь сначала?

 

Значит, снова шагнёшь в этот морок земной,

В этот сумрак, за речью вдогонку? –

И глядит на цветы впереди, под луной,

Опершись на копьё, амазонка.

 

 

* * *

 

Вот и вышло – ушла эпоха

Тополиного пуха ночью,

В час, когда на вершок от вздоха

Дышит лёгкое узорочье.

 

Над столицею сень сквозная

Виснет маревом шелестящим –

И, тревожась, я сам не знаю,

Где мы – в прошлом иль в настоящем?

 

Может, в будущем возвратятся

Эти шорохи и касанье

Ко всему, к чему обратятся,

Невесомое нависанье.

 

Сеть ажурная, кружевная,

Что ты выловишь в мире этом,

Если дружишь ты, неземная,

В давней темени с белым светом?

 

Вспышка редкая сигаретки,

Да прохожего шаг нетвёрдый,

Да усмешка окна сквозь ветки,

Да бездомицы выбор гордый.

 

Хмель повыветрит на рассвете

Век – железный ли, жестяной ли,

Где-то буквами на газете

Люди сгрудятся – не за мной ли?

 

Смотрит букою сад усталый,

Особняк промелькнёт ампирный, –

Пух сквозь время летит, пожалуй,

Повсеместный летит, всемирный.

 

Вот и кончились приключенья,

Ключик выпал, – теперь не к спеху

Вспоминать, – но влечёт мученье –

Тополиного пуха эхо.

 

 

* * *

 

Воспоминание томит меня опять,

Иглою в поры проникает,

Хребта касается, – и сколько можно спать? –

Душа к покою привыкает,

К жемчужной свежести, рассветной, дождевой,

А всё же вроде бы – что делать! – не на месте,

Не там, где следует, – и ветер гулевой

Ко мне врывается – и спутывает вести,

С разгону вяжет влажные узлы

Событий давешних, запутывает нити,

Сквозит по комнате – и в тёмные углы

С избытком придури и прыти

Разрозненные клочья прежних дней

От глаз подальше судорожно прячет, 

И как понять, кому они нужней,

И что же всё же это значит? –

И вот, юродствуя, уходит от меня, –

И утро смотрится порукой круговою,

Тая видения и в отсветах огня

Венец признания подняв над головою, –

И что-то вроде бы струится за окном –

Не то растраченные попусту мгновенья,

Не то мерцание в тумане слюдяном

Полузабытого забвенья,

Не то вода проточная с горы,

Ещё лепечущая что-то о вершине,

Уже несущая ненужные дары, –

И нет минувшего в помине,

И нет возможности вернуться мне туда,

Где жил я в сумраке бездомном,

Покуда разные сменялись города

В чередовании огромном,

Безумном, обморочном, призрачном, хмельном,

Неудержимом и желанном,

Чтоб ныне думать мне в пристанище земном

О чём-то горестном и странном.

 

 

* * *

 

Всё дело не в сроке – в сдвиге,

Не в том, чтоб, старея вмиг,

Людские надеть вериги

Среди заповедных книг, –

А в слухе природном, шаге

Юдольном – врасплох, впотьмах,

Чтоб зренье, вдохнув отваги,

Горенью дарило взмах –

Листвы над землёй? крыла ли

В пространстве, где звук и свет? –

Вовнутрь, в завиток спирали,

В миры, где надзора нет!

 

Всё дело не в благе – в Боге,

В единстве всего, что есть,

От зимней дневной дороги

До звёзд, что в ночи не счесть, –

И счастье родного брега

Не в том, что привычен он,

А в том, что устав от снега,

Он солнцем весной спасён, –

И если черты стирали

Посланцы обид и бед,

Не мы ли на нём стояли

И веку глядели вслед?

 

 

* * *

 

А чуда ни за что не рассказать –

За дружеской неспешною беседой

На сплав немногословности не сетуй

С тем, что узлом впотьмах не завязать,

Не выразить, как взгляды ни близки

И сколь ни далеки шаги в пространстве –

И всякий раз, и в трезвости, и в пьянстве,

Кусаешь недомолвок локотки.

 

Коль чуду не стоять бы на своём,

Иную обрели бы мы дорогу,

Ведущую к забвенью понемногу, –

И мы его и видим, и поём,

И чествуем, и чувствуем везде,

Где есть надежда так, а не иначе

Уйти к нему тропой самоотдачи,

В мирской не задержавшись чехарде.

 

Когда подобно рвению оно

И вместе с тем похоже на смиренье, –

Намёков и примет столпотворенье

Горенью без раздумий отдано

Для жертвенного света и тепла,

Для внутреннего строгого отбора,

Где истины крупицами не скоро

Сверкнут на солнце пепел и зола.

 

 

* * *

 

Те же на сердце думы легли,

Что когда-то мне тяжестью были, –

Та же дымка над морем вдали,

Сквозь которую лебеди плыли,

Тот же запах знакомый у свай,

Водянистый, смолистый, солёный,

Да медузьих рассеянных стай

Шевеленье в пучине зелёной.

 

Отрешённее нынче смотрю

На привычные марта приметы –

Узкий месяц, ведущий зарю

Вдоль стареющего парапета,

Острый локоть причала, наплыв

Полоумного, шумного вала

На событья, чтоб, россыпью скрыв,

Что-то выбрать, как прежде бывало.

 

Положись-ка теперь на меня –

Молчаливее вряд ли найдёшь ты

Среди тех, кто в течение дня

Тратят зренья последние кошты,

Сыплют в бездну горстями словес,

Топчут слуха пустынные дали,

Чтобы глины вулканный замес

Был во всём, что твердит о печали.

Тронь, пожалуй, такую струну,

Чтоб звучаньем её  мне напиться,

Встань вон там, где, встречая весну,

Хочет сердце дождём окропиться,

Вынь когда-нибудь белый платок,

Чтобы всем помахать на прощанье,

Чтоб увидеть седой завиток

Цепенеющего обещанья.

 

 

* * *

 

Выскользнув и пропав

(Спрятавшись, так – вернее),

Звук, безусловно, прав,

Благо, иных сильнее.

 

Вон он опять возник,

Выросший и восставший, –

Мыслящий ли тростник,

Виды перевидавший?

 

Ветер ли на холмах,

Шорох ли дней негромкий?

Вздох, а вернее – взмах,

Вздрог – за чертой, за кромкой.

 

Ломкой причины злак,

Едкой кручины колос?

Лик, а вернее – знак,

Зрак, а вернее – голос.

 

Врозь – так незнамо с кем,

Вместе – в родстве и чести, –

Зов! – но и – зевом всем –

Вызов любви и вести.

 

Заумь? – летящий слог,

След на песке прибрежном, –

Свет, а точнее – Бог,

Сущий и в неизбежном.

 

 

* * *

 

Шумит над вами жёлтая листва,

Друзья мои, – и порознь вы, и вместе,

А всё-таки достаточно родства

И таинства – для горести и чести.

 

И празднества старинного черты,

Где радости нам выпало так много,

С годами точно светом налиты,

И верю я, что это вот – от Бога.

 

Пред утренним туманом этажи

Нам брезжили в застойные годины, –

Кто пил, как мы? – попробуй завяжи,

Когда не всё ли, в общем-то, едино!

 

Кто выжил – цел, – но сколько вас в земле,

Друзья мои, – и с кем ни говорю я,

О вас – в толпе, в хандре, навеселе,

В беспамятстве оставленных – горюю.

 

И ветер налетающий, застыв,

Приветствую пред осенью свинцовой,

Немотствующий выстрадав мотив

Из лучших дней, приправленных перцовой.

 

Отшельничать мне, други, не впервой –

Впотьмах полынь в руках переминаю.

Седеющей качая головой,

Чтоб разом не сгустилась мгла ночная.

 

 

* * *

 

Багровый, неистовый жар,

Прощальный костёр отрешенья

От зол небывалых, от чар,

Дарованных нам в утешенье,

Не круг, но расплавленный шар,

Безумное солнцестоянье,

Воскресший из пламени дар,

Не гаснущий свет расставанья.

 

Так что же мне делать, скажи,

С душою, с избытком горенья,

Покуда смутны рубежи,

И листья – во влажном струенье?

На память ли узел вяжи,

Сощурясь в отважном сиянье,

Бреди ль от межи до межи,

Но дальше – уже покаянье.

 

Так что же мне, брат, совершить

Во славу, скорей – во спасенье,

Эпох, где нельзя не грешить,

Где выжить – сплошное везенье,

Где дух не дано заглушить

Властям, чей удел – угасанье,

Где нечего прах ворошить,

Светил ощущая касанье?

 

 

* * *

 

Тирсы Вакховых спутников помню и я,

Все в плюще и листве виноградной, –

Прозревал я их там, где встречались друзья

В толчее коктебельской отрадной.

 

Что житуха нескладная – ладно, потом,

На досуге авось разберёмся,

Вывих духа тугим перевяжем жгутом,

Помолчим или вдруг рассмеёмся.

 

Это позже – рассеемся по миру вдрызг,

Позабудем обиды и дружбы,

На солёном ветру, среди хлещущих брызг,

Отстоим свои долгие службы.

 

Это позже – то смерти пойдут косяком,

То увечья, а то и забвенье,

Это позже – эпоха сухим костяком

Потеснит и смутит вдохновенье.

 

А пока что – нам выпала радость одна,

Небывалое выдалось лето, –

Пьём до дна мы – и музыка наша хмельна

Там, где песенка общая спета.

 

И не чуем, что рядом – печали гуртом,

И не видим, хоть, вроде, пытливы,

Как отчётливо всё, что случится потом,

Отражает зерцало залива.

 

 

* * *

 

Взглянуть успел и молча побрести

Куда-то к воинству густому

Листвы расплёснутой, – и некому нести

Свою постылую истому,

Сродни усталости, а может, и тоске,

По крайней мере – пребыванью

В краю, где звук уже висит на волоске, – 

И нету, кажется, пристойного названья

Ни чувству этому, что тычется в туман

С неумолимостью слепою

Луча, выхватывая щебень да саман

Меж глиной сизою и порослью скупою,

Ни слову этому, что пробует привстать

И заглянуть в нутро глухое

Немого утра, коему под стать

Лишь обещание сухое

Каких-то дремлющих пока что перемен

В трясине тлена и обмана,

В пучине хаоса, – но что, скажи, взамен? –

Труха табачная, что разом из кармана

На камни вытряхнул я? стынущий чаёк?

Щепотка тающая соли?

Разруха рыхлая, свой каверзный паёк

От всех таящая? встающий поневоле

Вопрос растерянный: откуда? – и ответ:

Оттуда, где закончилась малина, –

И лето сгинуло, и рая больше нет,

Хоть серебрится дикая маслина

И хорохорится остывшая вода,

Неведомое празднуя везенье, –

Иду насупившись – наверное, туда,

Где есть участие – а может, и спасенье.

 

 

* * *

 

Слова и чувства стольких лет,

Из недр ночных встающий свет,

Невыразимое, земное.

Чью суть не всем дано постичь,

И если речь – в ней ключ и клич,

А может, самое родное.

 

Давно седеет голова –

И если буйною сперва

Была, то нынче – наподобье

Полыни и плакун-травы, –

И очи, зеленью листвы

Не выцвев, смотрят исподлобья.

 

Обиды есть, но злобы нет,

Из бед былых протянут след

Неисправимого доверья

Сюда и далее, туда,

Где плещет понизу вода

И так живучи суеверья.

 

И здесь, и дальше, и везде,

Судьбой обязанный звезде,

Неугасимой, сокровенной,

Свой мир я создал в жизни сей –

Дождаться б с верою своей

Мне пониманья во вселенной.