«Звуки громче. А голос, // мой голос всё тише»… В «негромкой», но полнозвучной и прозрачной лирике Ирины Глебовой всё удивительно настоящее – природа, женщина, музыка, надежда… Некоторые киноистории предваряют титром – «фильм основан на подлинных событиях». Лирика Ирины Глебовой точно так же происходит из самых что ни на есть доподлинных движений души. Впрочем, такой лирике вряд ли требуется предварение.
О. Г.
* * *
Ах, мне б в Париж да в Рим, да в Ниццу или Канны,
на белой яхте бороздить бы океаны,
омаров кушать, пить коктейль и плавать брассом,
и соблазнять на пляже старых ловеласов.
Но можно ближе – в лес, на речку или дачу.
По полю мчаться, хохоча, на тощей кляче,
ловить рыбёшку, разговор вести ненужный,
и водку пивом запивать, и бить баклуши.
Но мой сегодняшний пейзаж – пустырь за домом.
Трава и мусор, и забор, такой знакомый,
и гаражи… Ни Канн, ни Ницц.
Рутина! Серость без границ.
Судьба такая – созерцать чужие крыши…
Большая рыжая труба тихонько пышет,
пускает кольца, как и я, в уединенье,
как нимбы ангелов с конвейера смирения.
МУЗЫКА
Звуки громче. А голос,
мой голос всё тише…
Помолчим?
Помолчим обо мне, дорогой.
Я пыталась быть музой, ниспосланной свыше,
в эту трудную роль уходя с головой.
Безыскусностью дней изувеченный гений.
И поёт из динамиков Бах (или Бог) –
уходи тишиной, не бросай обвинений,
от того, кто ни разу расслышать не смог.
Умирают последние доли ноктюрна.
Уцелевшего храма блестят купола.
Эта, милый, была
самой светлой из тюрем,
где так долго затворницей я прожила.
* * *
Светило робкое сквозь сонную листву
ласкает оголившиеся камни.
Его другим я именем зову,
разбуженная в час промозглый, ранний.
И с неба низкого, как будто с потолка,
плывущие вальяжно и нескоро,
белёсые глядятся облака,
как в зеркала, в бездонные озёра.
Растрёпанная чайка на ветру
прозрачные распахивает крылья,
и на камнях старинной мостовой
не видно русской, милой сердцу пыли.
На старой башне время дрогнет вспять,
и колоколен незнаком мне говор.
«Есть время жить, есть время воскресать», –
поют часы и будят город снова.
* * *
Руки сомкнуты – не разъять их.
Принимай и это как данность.
О других молчи неустанно,
раскрываясь в моих объятьях.
Кровяное иссохшее русло,
нагота в берегах пологих.
Мимолётные недотроги,
потаскухи твои и музы.
Мы с тобой удивлялись сами
за чаями да за печеньем,
отчего их изящные тени
под моими лежат глазами.
Отчего ты, ни раб, ни пленник,
возвращаешься вновь к вечере,
отчего открываю двери,
не роняя слёз в исступленье.
На струне у седьмого лада
песней, пляскою хороводной –
говори о них как угодно,
только мне ни слова не надо.
* * *
Саксофон, играющий джаз
возле церкви Святой Марии.
И дома повторяют на раз
музыкальную эйфорию.
Деревянных скамеек ряд
расправляет пустые плечи.
Перекупщик мой ловит взгляд,
не узнав чужестранной речи.
Лейтмотив продолжая петь,
попаду, от дождя продрогнув,
в узкогорлых проулков сеть
к заглянувшим друг в друга окнам.
Белобрысый спешит варяг
мне навстречу, в ладонь зевая,
и глотает мой тихий шаг
бесконечная мостовая.
* * *
Электричества нет.
«Кто-то выключил свет…» –
сокрушается лампа под цветным абажуром.
Сколько зим. Сколько лет
мы не ведали бед,
и на пальцах я звёзды загибала, как дура.
Дай же, Боже, ума.
И, как сизый туман,
прикасается к стёклам дым густой. Сигаретный.
В трёх героях роман
написала зима.
А минздрав мне сказал, что курить – это вредно.
Остов чувств откопав,
клали кости в рукав
и на воду с тобой в два дыхания дули.
Как в изломах река,
кровь играла в висках,
а любовь шла ва-банк… стосплетением улиц.
* * *
Сведёт откровеньем с ума
ушедший младенческий гомон.
До остова сгинет листва
заброшенной клумбы у дома.
Сорвёт поседевшую прядь,
в позёмке закружит безгласно,
оставит одну умирать
к осенним ветрам безучастной.
Дороги лица всё видней,
не прочат гадалку иную,
и бисер непрожитых дней
из дрогнувших рук – врассыпную...
* * *
Еве
Что такое надежда?
Бабочка на стекле
и зовущее к жизни глухое окна перекрестье.
Крылья дрогнут под пальцами, отболев.
Но мне хочется верить – она воскреснет…
Ну а что безнадёжность?
Бесплотных капель тепло,
что на острые ветви садится мягко, по-птичьи…
Безнадёжность – в надежде, но время её истекло,
и в молитвах, бескрыло садящихся на стекло,
к пустоте, обретшей божественное величье…