ДЕБЮТ
Стихи этого автора – ироническая исповедь поколения, исповедь замешенная на стремлении скрыть лирический характер стихотворения. Порой это – откровенный стёб, своего рода психологическая защита от реалий времени. Циттель ещё в поисках своей творческой органики, но интонацию лирического повествования он уже нащупал, и от него следует ожидать серьёзного творческого развития и роста!
Д. Ч.
МЁНКЕБУДЕ В нашей связи нет ничего порочного, замороченного много, много замороченного. Ты, например, любишь ушами, для выражения чувств пользуешься карандашами. Я люблю стихами и фотографировать тебя голой, было бы здорово познакомиться в твоей школе, я был бы учителем литературы, а ты выпускница с суперфигурой. Я бы рассказывал тебе про Сологуба, научил бы всему, прежде всего целоваться в губы. Эх! Я бы! Я бы! Я бы! Я бы! Я бы насочинял такие ямбы, хореи, анапесты, неприличные амфибрахии, что церковь меня предала бы анафеме. Рыжая сумасшедшая ученица, в 17 лет умеющая так материться, как пацан, выросший возле Бутырки. Когда тебя вижу, хватаюсь за горло бутылки, глотаю жадно виноградные души, потом коряво пишу. Вот, Нина, послушай, написал пару строк для тебя, странной, одной: «Ты мой цветок, я твой перегной». Ну да, ну да, немного примитивно, я просто прост, ты уж прости мне, я буду стараться писать сложнее, через сто лет достигну апогея, напишу тебе мои гениальные строчки, может их даже оценят наши дочки. Скажут: Мама! Мама! Наш папа поэт! Да, он старый, ему до хрена лет, но вот эти строки, что пухнут от слов, это ведь и есть, ну как это по-русски? Ну да, любоф. * * * Так и пишите: Вася Циттель – палач, и нечего прятаться за безлично-лирического героя. С палачом рифмуется только плач, но я не умею плакать – я вою. Как волк, как шакал, кто ещё там воет? Никто не знает как мне хорошо, никто не знает сколько ещё гноя и прочих секреций у меня за душой. Ничто никогда не проходит бесследно; во мне следы твоих цивилизаций. Всю жизнь я прожил крайне бедно, зато весело и любил подраться. 5000 тысяч часов на метро наездил, исписал блокнотов 25 штук, накопил ко всем миллион претензий, изгладил десятки женственных рук. А теперь вот всё, стою на развилке двух троп, едва заметных в траве. У кого-то счастье на дне бутылки, а мое счастье у меня в голове. * * * Сердце моей дочери Звучит, как табун диких лошадей, мчащихся на экране кинотеатра «Родина». Кардиограмма её сердца похожа на горный хребет из фильмов грузинской, армянской киностудий. Её ноги и руки – холмы, появляющиеся – исчезающие на круглом животе её матери. Её голос – тишина, слышная в фильмах Андрея Тарковского только мне, её непутёвому отцу. * * * В её руках тушь и перо, чёрным по белому, как в кино, появляются стул, стол, окно, диван; на диване мужчина, немного пьян. В пролёте двери тёмный лес, на столе чёрная книга; «Мелкий бес». Мужчина наливает в кружку вино, у мужчины в глазах темным-темно. На стене зеркало с парой морщин, принципиально не отражает мужчин. Только женщину, с пером в руке, «с маленькой ямочкой на щеке». * * * Меня Рождество не волнует нисколько, как говаривал мой приятель Колька: не я в него, а он в меня пусть верит. Видел сон – Иисуса играет Джим Керри, в роли Маши-Магды Ингеборг Дапкунайте, все подробности на www.christus.com сайте. Спрашивается, кто таков? Что такого сделал? Ну, жил, любил, весь Израиль оббегал. Не написал ни строчки, ни одной картинки, ну, умел делать из воды разные дринки. Ну и что? Я, к примеру, из воды делаю водку, и в меня влюбляются еврейские красотки. Пострадал за людей? Так и я страдаю, томатный сок из себя выжимаю. Нате, пейте, носфератовские потомки, мне ничего не нужно. В моей котомке кусок хлеба, айфон для связи с папой, блокнот со стихами, бутылка граппы. Скоро 33, я пойду на гору, разложу костёр, посмотрю на город, там в домах – в углах умирают ели, люди за столами выпили-поели. Празднуют твоё, не моё рожденье, ты всегда живой, я умру в забвеньи. * * * Бешенство передаётся половым путём, через поцелуи, при прикосновении локтём. Становишься несносен – что головы не сносить, просыпаешься ночью – просто хочешь пить. Выпиваешь жадно два стакана мертвой воды, ложишься замертво, только волосы твоей бороды продолжают свой неизменный вечный рост, борода седеет – значит пора нести на погост. Но кто-то вливает бутылку воды живой, и опять просыпаешься с отрубленной головой, плетёшься на кухню, ставишь кофе на плиту, проверяешь пальцем — язык всё ещё во рту. Это хорошо, значит, смогу тебя ещё целовать, потом язык вырву и лягу спать. Бешенство не лечится никакой водой, дай мне локоть, я коснусь его бородой. * * * Осеннее гамбургское солнце, как первая сигарета с утра, затянешься и ждёшь, что вот сегодня случится что-то особенное, может чудо? Но нет, начинаешь снова кашлять, появляется слабость, снова хочется спать. Одеялом накрываешься, как крышкой гроба, ждёшь, когда приползут черви. И они, конечно, не заставляют себя ждать, ползут со всех ног, хотя какие у червей ноги? Начинают ебать-копать твой мозг, строят там свои домики-пещеры, уютно сворачиваются калачиком и засыпают со мною вместе на время, но время кончается и солнце кончается, просыпаюсь второй раз, бужу червей, и мы отправляемся в любимый город, гулять по улицам, пинать оранжевые краболистья, кататься в метро до одурения последнего, залезать на деревья, превращать свои руки в ветки, растопыривать пальцы, чтобы пробились почки, разговаривать с собаками на их языке всегда высунутом, то ли от счастья, то ли, чтобы не задохнуться, прыгать на своё отражение в лужах, хотя так просто себя не задавишь, задирать голову, открывать рот, ловить дождевые капли со вкусом водки, потому что, что бы ни выпил, от всего пьянеешь. Потом вернуться домой, выпить кофе, лечь на полу, подогнуть колени, закрыть глаза, втянуть голову в плечи, расковырять пупок — выпустить пуповину, отрастить хвост, расправить жабры, вдохнуть последний раз осенний воздух, и начать сначала, всё начать сначала. * * * Борт МА 131, Одесса – Будапешт, ответьте, на вашем борту заложена бомба, на 10 месте, возле аварийного выхода. Будьте осторожны, любое прикосновение приводит бомбу в действие. Особые приметы: роговые очки, рыжая борода, внешне очень напоминает человека, у которого постоянно текут слёзы. Ни в коем случае не прикасаться, не вытирать эту жидкость из жалости – не минуем взрыв, нитроглицерин чрезвычайно опасен. Рейс МА 131, ответьте, вы исчезли с радаров, нам кажется, что вы покинули стратосферу. Выбросьте бомбу в космос, она там никому мешать не будет, и спасайтесь, пассажиров ждут семьи. Рейс МА 131, мы вас снова видим, поздравляем, вы прекрасно справились, астрономы видели мощную вспышку, говорят о зарождении новой галактики, даже вроде бы успели дать ей имя – галактика «Василия Барбаросы», вроде в честь поэта, в чьем животе зародилась и выросла бомба.