Влад Пеньков. Бесконечно прекрасным майским вечером. Стихи – СПб., «Питер», 2023. – 480 с.
С Владиславом Пеньковым я был знаком по литературным интернет-сайтам нулевых годов – Рифма.ру и Графоманов.нет. Там начинали свой творческий путь многие современные поэты журнального уровня. С Пеньковым мы переписывались незадолго до его ухода. Его просьба ко мне была немного странной: он просил непременно написать о его творчестве, но только в том случае, если я к его стихам неравнодушен. Если же его стихи просто «нравятся», писать ни в коем случае не стоит, – говорил Пеньков. Только сейчас, после выхода в свет его посмертной книги, я понял, почему Владу было так сложно найти рецензента. Количество стихов у него «зашкаливает» – их больше 7500. Избранное занимает в новой книге 480 страниц, оглавление – тринадцать. Даже у признанных классиков произведений бывает на порядок меньше. Перелопатить и проанализировать такую прорву стихов достаточно сложно. Но, конечно, нужно с чего-то начать: неравнодушие есть, а сам Влад – уже в лучшем мире.
Прошедший недавно в ЦДЛе под патронажем Елены Севрюгиной вечер его памяти полностью перевернул моё представление о творчестве этого самобытного поэта. Влад, многие стихи которого дышат экзотикой путешествий, оказался… затворником, который всё своё время проводил внутри собственной таллиннской квартиры. По словам Анны Арканиной, Владислав по состоянию здоровья не мог доехать даже до Москвы, куда она неоднократно приглашала его для участия в своей литературной радиопередаче. Мне стал понятен и настойчивый интерес Владислава к творчеству американской поэтессы 19-го века Эмили Дикинсон. Фактически всю свою жизнь Дикинсон провела в затворничестве – в молодые годы из-за своей гомосексуальности, а в последние годы жизни – из-за тяжёлой болезни. Пеньков посвятил Эмили Дикинсон цикл стихотворений.
«Тень в зашторенном оконце, / тень, похожая на свет, / лепесток увядший солнца – / Эмили Элизабет. / Ветерок – не вена, венка, / проступает тёплый пот. / И таращит злые зенки / на людей бродячий кот. / Кот бродячий, мир незрячий. / Астры сохнут у крыльца. / Тень лицо за шторой прячет / и подобие венца. / Астры сохнут, сохнут, сохнут / сорок лет уже подряд. / Мир и кот однажды сдохнут. / А венец с лицом сгорят / и оставят горсткой пыли, / горсткой пепла голубой – / «Мы здесь были, были, были / мигом, вечностью, судьбой»». Стоические стихи, полные не только сопереживания, но и знания, как человек умирает: «Она так долго умирала, / как до неё не умирали, / что чем-то типа минерала / уже душа и тело стали». Понятно, что параллельно Владислав говорит здесь и о себе самом. Его здоровье становилось всё хуже и хуже в последние годы жизни. Но – парадокс – чем хуже он себя чувствовал, тем лучше писал, как будто стихи пытались компенсировать ему все утраты. Это тоже открылось мне на вечере его памяти.
Что бросается в глаза даже при беглом взгляде на поэзию Влада Пенькова? Несомненная эрудированность автора. Англию и Испанию он знал ничуть не хуже, чем Россию. Некоторые знания Влада носили специфический характер. В этом убеждаешься неожиданно, «расколдовывая» его строки. Например, «Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян» – так называется одно из его стихотворений – это не просто перечисление душистых трав, но и название альбома фолк-рок дуэта Саймон и Гарфункель. А само название придумали даже не они – это английская народная песня 16-го века. Влад Пеньков «облагородил» аритмичное английское звучание – по-русски это звучит как классический амфибрахий: «Кончается лето. Густеет туман. / Сквозь чёрную ночь окликаю траву – / петрушку, шалфей, розмарин и тимьян, / пугливых прохожих ночами зову…».
Ещё одна несомненная любовь Влада и его страстное увлечение – это джаз. Я, например, мало кого могу назвать из мастеров этого музыкального жанра – разве что Луи Армстронга и Эллу Фитцджеральд. А Пеньков в стихотворении «Весь этот джаз» сразу же озадачивает меня новым именем – некоего Шеппа. Приходится заглядывать в Википедию. «Так эта улочка нелепа, / полуживёт-полугниёт. / Какое дело ей до Шеппа? / Какое Шеппу до неё?.. / И я иду куда-то мимо, / и Шепп играет в небесах, / и грустно мне невыразимо, / ах и увы, увы и ах… / Но есть должок пред этим светом – / осенним, нежным навсегда – / связать его навеки с Шеппом, / хотя б на долгие года».
Трудно поверить в то, что человек, который жил затворником, мог написать столько стихов с нездешней географией и эффектом своего присутствия в самых отдалённых уголках земного шара. Это, конечно, особенность его дарования. Стихи Влада атмосферны и полны сочувствия к людям. Стоицизм, человечность, терпение, любовь – всё это есть в его стихах. Как чудесно написал Пеньков о мексиканской жрице любви! Стихотворение называется «Нинья». Опять приходится заглядывать в словарь. «Древние боги столицы, / Карлос, сыграй нам про них, / Карлос, для маленькой жрицы / в храме девчонок босых. / Ты сатанински умеешь / падать созвучьями вниз, / древним богам ты согреешь / каменный древний маис. / Девочка наша разута. / Пальчики ног так нежны, / что, обнаглевшие – Puta! – / ей не кричат пацаны. / Карлос, она на работе. / Всё, чем торгует она, / это немножечко плоти / и позвоночник-струна. / Девочка спляшет, как сможет, / в девочке много любви, / ей мостовая обгложет / ноги до алой крови. / Карлос, сыграй же, чтоб веки / дрогнули древних божеств, / чтоб оценили ацтеки / девичий жреческий жест. / Крови хлебнувшие боги, – / Карлос, играй им и пой, – / пусть поцелуют ей ноги, / сбитые на мостовой».
То, что во многих стихотворениях Пенькова «торчат уши» других культур, только добавляет к ним интерес. У него это даже не постмодернизм, а сущность души: что люблю, о том и рассказываю. Вторые и третьи пласты понимания сами читателю не навязываются – их нужно обнаружить и идентифицировать. Как, например, в стихотворении «Зегзица»: «Хотел бы уснуть, только страшное снится – / мне рыжая снится – от крови – трава. / Скажи мне, зачем Ярославна-зегзица / то стонет, то плачет, качая права. / Мне снится история каждого века. / И мёртвые всюду и пленные ниц. / Какие быть могут «права человека»? / А всё-таки чувствуешь право зегзиц. / Иначе зачем эти тёплые ливни, / зачем на траве голубая роса? / Зегзица и ныне и присно в Путивле – / над нами над всеми – на все голоса. / Рыдай же, рыдай, а иначе озябнем / от тёплого ливня, росы и огня. / И кто не зегзица, тот – маленький зяблик, / летящий и плачущий в сумерках дня».
Это стихотворение тоже нас «отсылает» – и не только к «Слову о полку Игореве». Посмотрите стихотворение Арсения Тарковского «Тебе не наскучило каждому сниться…» – и вы в этом сами убедитесь. Пеньков даже не стал менять размер стихотворения Тарковского.
Когда талантливый человек уходит, это событие невольно запускает процесс окончательного признания, «инаугурации» его таланта. Чёрное и карнавальное, серое и дождливое, непокорённое и счастливое, героическое и больное – вот космос Влада Пенькова. «И летим в их стае мы, летим, / видим город, парки и эстраду, / видим крыш сверкающий хитин, / всё, что надо видеть звездопаду. / Видим вечность, взятую вот так, / взятую за хвостик и за жабры. / И не нужен пустяк, / вроде наших посторонних жалоб. / Мы с тобой счастливые вполне, / мы пилоты вечности и мига, / на фруктово-ягодном вине / в космос улетающего МИГа» вечности.