Анна Павловская. Станция Марс. – М., Арт Хаус медиа, 2022. – 102 с.
В стихах Анны Павловской чувствуется крепкая рука творца. Даже когда Анна говорит о печальном и токсичном, её стихи облечены в гармоничную и эстетически прекрасную форму. На контрасте с содержанием, это впечатляет ещё больше. Знакомству с творчеством Анны Павловской я обязан замечательному пермскому поэту-дикороссу Юрию Беликову. Не так давно Беликов, с благословения Лидии Григорьевой, издал антологию «Сады и бабочки». И бабочки Анны Павловской были там на виду. Открыв «Станцию Марс», я убедился, что бабочки действительно играют важную роль в поэтике автора: «Тяжёлая бабочка рядом со мною кружилась…». «Не выпускай из рук / бабочки многоокой». Четыре буквы «О» акустически хорошо передают всевидение бабочки. Бабочка – это путешественница между мирами. Однажды я был на кладбище у папы, и мне на правое плечо села бабочка. Затем она немного подумала – и перепорхнула с правого моего плеча на левое. И мне подумалось тогда, что это какой-то тайный знак мне с того света.
И в стихах Анны бабочка – словно материализованная душа человека: «В квартире бабочка летала, / в углах металась. / Я просыпалась, засыпала / И просыпалась». Казалось бы, в этом тексте допущена тавтология. Но Анна Павловская часто использует повторение слов как литературный приём. Назовём это «преодолением тавтологии»: «Рвётся там, где было тонко, / невозможно удержать. / Я отматываю плёнку, / продолжаю продолжать». На что я сразу обратил внимание, листая книгу Павловской? Это умные стихи. Даже любовная лирика у неё – не совсем «женская», это стихи с привкусом экзистенциальности. Жизнь в браке, как и жизнь вне брака, по-своему несовершенны для человека. Трудно найти себе равного, родного, желанного, «полётного» спутника жизни. «Я замуж выхожу за горизонт – говорит Анна Павловская. Она делает выбор поэта. Лирика Анны – яркая, нестандартная, индивидуально окрашенная:
Я ушла от тебя, поселилась в прихожей, В тёмном зеркале, в шапке, в пуху и пыльце. Я ушла в белом платье в зелёный горошек Самым длинным тоннелем со светом в конце. Это я превращаюсь в чудовищ по Кафке И меня зарывают, как княжеский клад. Это я – с острия протестантской булавки Улетаю на небо с толпой ангелят. Оставляю гнездо на твоей батарее – Алый шёлк и ласкающий душу капрон, И свистя, пролетаю кометой Галлея В галерее дородных сикстинских матрон. Это я и мои инфернальные тени Покидаем надменно предательский дом. Мы уходим по шпалам других измерений – Кто с мешком, кто с разбитым дурным котелком. Свет померкнет, погаснет последняя точка, Растворится в тумане ночной силуэт. Помаши мне вослед оренбургским платочком, Потому что никто не помашет в ответ.
Станция «Марс» – книга трагическая. Павловская признаётся, что «родилась в несчастной рубашке». Эта бесприютность и неприкаянность проходит через всю её книгу. Блок как-то молвил: «Радость – страданье одно». Звучит как оксюморон, но в этом утверждении есть определённая эстетика, которую хорошо понимают (и часто принимают) поэты. Вот что пишет об этом Анна Павловская: «всё что ты любишь приносит страданье / и остаётся одно оправданье / нет оправдания нет». Здесь у Анны – всё та же «перевёрнутая тавтология», когда одно и то же слово от повторения меняет свой смысл, вначале звучит как «да», а потом как «нет», или наоборот. Повторение надоедает и лишает героиню вдохновения: «Тоска, тоска, а ехать надо – / за горизонт, куда-нибудь, / где тётя Рая с тётей Адой / в саду присели отдохнуть».
Как и у многих романтических поэтов, у Анны часто возникает мотив двойничества: «течёт во времени проточном / мой ускользающий двойник». В «Станции Марс» много чёрного цвета. Порой у Анны это чёрный романтизм в духе Мейринка. Можно вспомнить и нашего любимого Пушкина: «всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья, бессмертья, может быть, залог». Страдание носит у Павловской не пассивный, а, наоборот, активный характер. И это довольно неожиданно. «Я всегда жила на разрыв аорты, / И теперь разбиты мои когорты», – признаётся поэт.
Стихи Анны Павловской образны, афористичны, легко запоминаются, вызывают симпатию и сочувствие: «Я достигла абсолюта, / я другую вижу тьму. / В никуда из ниоткуда / не вернуться ничему». Прекрасные стихи посвящены у Павловской памяти известного поэта Дениса Новикова: «Не спасают перо и бумага, не спасает божественный дар, золотое сечение мака превращается в чёрный кошмар». Венчание «тёти Раи с тётей Адой», как и венчание «розы белой с чёрной жабой» до добра поэтов не доводит. Конечно, это секрет Полишинеля. Но избежать печального исхода при определённых свойствах натуры тяжело. Художник жаждет «заглянуть за», «достичь абсолюта», и всё это, как минимум, наносит непоправимый урон здоровью: «Год приходит и уходит, / все грехи совершены, / как всегда стоит на взводе / балерина тишины». Как говорит Шекспир в финале «Гамлета», «дальше – тишина». И уже, к сожалению, без балерины.
Господь у Павловской и спасает человека, и наказывает его: «Когда бессонной ночью / во мне восстанет тварь, / сама я кровоточу, / как раненый глухарь. / Кричу, себя не слыша, / ломаю карандаш, / заброшена Всевышним / в беспамятный ягдташ». Как хорошо разбирается поэт в охотничьем снаряжении! Она – и рыболов, и охотник, что сложно бывает заподозрить у представительницы прекрасного пола. Самый обычный хорей или ямб наполнены у Павловской большой энергетикой, в них «есть удар». Также у Анны хорошо развито цветовое зрение. Посмотрите, как разнообразна её палитра: «Воды осенней чёрная пластинка, / невидимые птицы Метерлинка, / ангины золотое колесо. / Я промочила красные ботинки – / я вижу всё, я понимаю всё». Удивительная интонация дополняет неожиданную инициацию. Надо будет тоже купить себе красные ботинки и промочить в них ноги – возможно, и я тогда буду всё понимать. Но, к сожалению, так это не работает. Не существует панацеи, одинаковой для всех. У каждого в этой жизни – свой эшафот, свои университеты и своё понимание.
«Станция Марс» подкупает масштабами освоения автором мировой культуры. Разговоры с классиками Анна ведёт постоянно: «Да, тебе не снился, Кампанелла, / мой эпилептический досуг». «Здесь бог бессонниц, тёмный Гоголь…». «Птицы и рыбы из Босха». «Невидимые птицы Метерлинка». «Что ты скажешь мне, Хэмингуэй…». «Пахли хлебом и пожаром / Блок, Тарковский, Мандельштам». «Вертинский, Башлачёв и Визбор» – и ещё много, много имён. Классицизм и романтизм сочетаются у поэта с использованием сленговых словечек, что придаёт её речи своеобразный оттенок, когда поэтическая речь смешивается с разговорной: «жлобы», «заныкал», «зенки», «фу-фу». Есть у Анны и вкрапления «олбанского» языка: «аффтар устал», «не выпить ли йаду». Всё это разнообразит языковую палитру поэта.
Ты – на станции Марк, я – на станции Мрак. Я – на станции Марс, за чертой горизонта. Мне уже никогда не увидеть маяк, Я уже не вернусь с инфернального фронта.
Или такой фрагмент:
Космическую музыку искала – Такую, чтобы выпрыгнуть из тела. Звук теплился, и музыка настала, Трагическая, как я и хотела. Склонился неба огненный локатор, Слетели звёзды на руки, как птицы. Всё устремилось к точке невозврата, И больше не могло остановиться.
У Анны это как внутренний космос человека, так и внешний, – открытый и неоткрытый, с кометой Галлея и личной «станцией Марс». Порой космическая тема звучит у неё с долей иронии и самоиронии: «где слётки звезд упали с папиросы / из темноты забытых праотцов / я улетела в неоткрытый космос / в стеклянной банке из-под огурцов».
В стихотворениях Анны Павловской часто встречается слово «инфернальный». У женщины привлекательная внешность может быть своего рода «злом», от которого будет страдать она сама. Красота не спасает мир самого человека. Но творчество помогает поэту выстроить баланс между своим внутренним и внешним космосом. Помогает и молитва: «пробираясь по кромке / по тонкому льду / подстели мне соломки / когда упаду / отведи мя от края / от бездны и зги / если я заплутаю / Ты мне помоги». Читая стихи из «Станции Марс», я вспоминал слова Достоевского о том, что поле битвы между божественным и демоническим – сердце человека. Пай-мальчики и пай-девочки хороших стихов не пишут, поскольку идеал враждебен духу жизни и её сути. «Я люблю настоящие вещи / В стороне от фальшивых людей», – говорит Анна Павловская. И стихи у поэта – настоящие, цепляющие за душу, они вызывают сопереживание и сочувствие.