Малая проза

Автор публикации
Елена Лапина-Балк ( Финляндия )
№ 4 (8)/ 2014

Рассказы

И ШО ОН У НАС…

Они и на самом деле любили друг друга, а уж когда выходили в люди, то изображали даже страстную любовь!

Не только для того, чтобы подтвердить истину, родившуюся среди финнов, что самые лучшие браки с иностранками – это браки финнов с украинками, нет!

Им было вместе и тепло, и, конечно же, по-житейски удобно. А самое главное, соседи завидовали, а подружки, так те и вообще, видя их идиллию, каждый раз почти что умирали от зависти.

Вот относительно её домовитости и кулинарных способностей – тут этого ничего не было: Оксана не готовила, не убиралась, не гладила рубашек мужу.

Так и он – Пекка, был не тот муж-герой, о котором мечтают украинки: «Ну шо он усё молчит, и не поёт даже, не танцует, забывает дарить подарки на 8 марта и ни ист сало...».

Но у Оксаны была чудная мама, которая и жарила, и парила, и чистила!

А Пекка деньги зарабатывал – и неплохие, работая день и ночь. Работал, чтобы с красавицей женой по миру поездить, дачу построить, машину поменять, квартиру обновить... и быть обласканным свекровью.

Вот только жена всё равно шипела: «Ну шо он усё копит, – или, – ну шо он у меня какой дурень...»

Так они и жили...

Родились дети. Воспитывали вместе.

Девочка, как мама – кокетливая – кокетливая и горластая. Мальчик, как папа – серьёзный – серьёзный и молчаливый.

И теперь уже в три голоса, нет, в четыре (свекровь ведь почти жила у них): «И шо он у нас какой – ни рыба, ни мясо, финн типичный...»

– Вон у Таньки, – жужжала Оксана, – муж «Мерседес» ей купил, а мне «Тайотку» какую-то... А у Зойки, хляди, хгде дети учатся, в специальной платной школе, а наши хгде? Мы ему хто или родственники?! Нет, не орёл он у меня, не того я взяла в мужья...

Молчал Пекка, молчал, а потом рассердился. Взял и ушёл, насовсем, навсегда, т.е умер...

Полгода всё украинское и полуукраинское семейство плакало горючими слезами, ещё пуще ругая Пекку: «Не, ну хгад какой, умер он, а о нас он подумал, а мы теперь шо? А на Майами же обещал в отпуск... Ой хгоре-то какое...»

Через полгода объявили завещание.

Жене, Оксане Виртанен:

– оплаченный чек на покупку машины «Мерседес» самой последней модели;

– дача, квартира, акции;

– оплаченная путёвка в Майами;

(Ах, жаль, – подумала Оксаны, – в Майямах не смогу на своём Мерсе выступить...)

детям:

– счёт в банке и довольно-таки приличный;

(Всё, наконец-то оторвёмся, на месяц, да, пожалуй, на три – укатим в Таиланд!!!, закричали наперебой шестнадцатилетний и восемнадцатилетняя – детишки)

а любимой свекрови:

– щенка добермана, который смотрел на неё такими ласковыми и умными глазами, что Наталия Петровна вскрикнула: «Нет, ну ты похгляди, вылитый Пекка, ну шо ж он с нами делает!!!»

Но...

Всё ЭТО было завещано, при одном условии: никогда и не при каких обстоятельствах не вспоминать Пекку плохим словом и забыть навсегда фразу «...и шо он у нас какой...».

Я ВЕРНУЛАСЬ!

ароматы надежды

разум в опьянении

или его нет

«Я вернулась! Я верну-у-улась», – радостно крикнула она, оказавшись во дворе дома, в котором когда-то успела пожить, правда, недолго, но всё-таки... Ей казалось, что её здесь любили и поэтому должны ждать возвращения!

Был вечер.

Окна мрачно на неё взглянули, подёрнули занавесками... и всё!

«Ну, я же верну-у-улась!» — и опять молчание. Правда, несколько окон зажглось.

Одно даже открылось – и оттуда вылили ведро воды...

Она вбежала в подъезд и позвонила в дверь на первом этаже.

Дзииинь!.. – пропел звонок, и, на удивление, дверь сразу же открылась – было впечатление, что кто-то наблюдал через глазок. На пороге стояла аккуратненькая старушка. Сказать она ничего не успела, только открыла рот...

– Вы меня помните? Я вернулась...

– Ну вот, и эта о том же... Да нет у меня маразма, всё я прекрасно помню. Вернулись, и хорошо, рада вас видеть... Пошли, Барсик, пошли, а то совсем уже стемнело, – и вывела на поводке здоровенного кота.

Она поднялась на этаж выше, позвонила в другую дверь. После долгого молчания дверь распахнулась. На пороге стоял мужик в майке и семейных трусах.

– Ну, и чё надо?

– Да... я... вот... вернулась, – растерявшись, промямлила она.

– Тогда дай стольник, я быстро обернусь, это ты правильно сделала, и чем чаще... ну это вот, тем конкретнее будет повод...

Она помчалась вверх по лестнице, остановилась... Опять позвонила.

За дверью кто-то начал ворчать, или ей так показалось... Открывали долго, видимо, было много замков и засовов.

– ...и, боже ж мой, она вернулась, и штобы я удивился – так нет... То она со скандалом уходит, то она с криком возвращается, а я так должен рыдать... ви мине извините...

Всё это доносилось из-за двери. Наконец дверь открылась.

– ...и ви мине ответьте, это интеллигентно? Я вам скажу – таки да, неинтеллигентно! Уже весь подъезд уже не спит, Симон из десятой звонил по телефону, спрашивал, знаю ли... А мине это надо?! Таки нет! Да вы, если соль там... или умное што послушать, то заходите, а так – я занят...

И опять лязганье засовов, звон ключей.

А выше уже был чердак...

возвращение

в дом где живут без тебя

призрак надежды

ПИЖОН

В летние дни, да ещё, если дни эти – выходные, улицы центра Хельсинки немноголюдны. Многие выезжают за город, кто-то играет в гольф (понятно, не в центре города), кто-то наслаждается ароматом собственного сада, ну, а кто-то просто высыпается после трудовой недели. Я, к слову сказать, как раз из тех, кто подолгу нежится в утренних снах... Сегодня, правда, не удалось – из Тампере должна приехать моя подруга, поезд прибывает в 10.00 часов, и я уже приближаюсь к вокзалу. На часах – 9.35.

У центрального входа неизменно торжественно несут вахту два каменных викинга с огромными осветительными шарами в руках – это скульптурные произведения зодчего Емиля Викстрём, около них-то часто и назначаются встречи. Сами финны шутливо называют это место «ukkon alla», т.е «под мужиками», не знаю уж как по-фински это воспринимается, а вот по-русски – мол, встречаемся под мужиками, – прямо скажем, многообещающе. Народу – никого! – Лето же. Хотя, почти никого... Потому что замечаю стоящего прямо между «мужиками» невысокого, худенького, напоминающего юношу, мужичка. Вид его очень даже впечатляет, во всяком случае, издалека. ОН постоянно то поворачивается из стороны в сторону, то вскидывает одну руку – похоже, в ней сигарета, – то вкладывает свободную руку во внутренний карман пиджака (ну помните, как это делал товарищ Сталин). ОН переминается с ноги на ногу и периодически выставляет одну вперед – на носочек. Честно говоря, я не знаю, что означают эти движения. На нем очень модный костюм, а может и очень старомодный, т.к. то, что в 70-х годах считалось модным, то модно и сейчас. Зауженные в коленях и расходящиеся книзу большим клёшем брюки. Однобортный пиджак с широкими лацканами застёгнут, надет пиджак на голое тело. Из нагрудного кармашка красуется уголок платочка...

– Надо ж, какой элегантный и прямо с утра!

Разрезы, сзади на пиджаке, чуть оттопыриваются. И вся эта красота – серая в чёрную полосочку. Он курит, мечтательно уставившись в звенящее синевой небо. Похож ОН на пижона 70-х, только у них были ещё и узконосые чёрные ботинки, а этот предпочёл почему-то белые кроссовки «Addidas», да и значительно большего размера, чем ему требуется.

Я уже подошла довольно-таки близко к центральному входу вокзала, поэтому и рассмотреть «пижона» могу получше – вокруг ни души, а у меня еще масса времени. Это самый, что ни на есть бомж, обласканный подарками «Армии спасения», отсюда и новёхонький, но старомодный, костюм из добротной тонкой шерсти, и «Addidas», хоть и не его размера. Не удивилась бы, если на руке красовался пляжный «Rollex».

«Доброе утро, милая дама!» – вдруг обращается он ко мне.

«А не желает ли милая дама, что бы я ей помог?» Произносит он это, выпуская в сторону колечками сигаретный дым. «Надо же при манерах!»

Не помню, но кто-то, когда-то уже давал мне наставления, как реагировать на заигрывание пьянчужек, и бомжей, и цыган, да простят меня романы: главное, не смотреть им в глаза и, не останавливаясь, идти мимо. Вот я и хотела проскользнуть мимо «пижона».

Но тут, вдруг, раскинув руки и обратив мечтательный взор в небо, ОН явно что-то процитировал.

«И ниспослало небо мне нежданную отраду... и».

Я, естественно, остановилась, а вы бы разве нет? Что, каждый день таких встречаете? Своим последующим вопросом я будто отвлекаю его от молитвы.

«Простите, а что вы имеете в виду, когда говорите о какой-то помощи? И зачем вам это?»

Последний вопрос могла задать только женщина, видимо, на это и был сделан расчет, т.к. ОН сразу же продолжил.

«А как же, мне-то очень даже это надо, – хочу честно немного заработать. Может, помочь чего поднести или вещички посторожить. Я сил ради вас не пожалею и глаз не сомкну».

«Вот это да! – подумала я, – ещё немного и начнет декламировать из Шекспира».

Но ОН, не отводя от меня мечтающего взгляда, вдруг коснулся моей руки. Машинально, я втиснула её поглубже в карман, потому как явно чувствовала, что следующим может быть... Господи, откуда страсти-то такие, чушь какая-то!

«А сколько это – немного? – быстренько вступила я в торги».

«Незабвенная вы моя, десять марок, всего лишь десять». И он опять затянулся сигаретой.

Обычно, здесь на вокзале, пьяницы и бомжи просили одну, ну максимум три марки, интересно, а почему он просит десять...

«Извините, – я и сама не понимала, почему это я перед ним извиняюсь, – я дам вам 10 марок, если вы потрудитесь (слово это я произнесла ласково – вот, мол, вам и работка) мне объяснить, на что вы их собираетесь потратить. И если это прозвучит убедительно...»

«Да вы просто ангел, конечно же, и потружусь, хотя... Да что тут лукавить... Давно, понимаете ли, не едал я мороженое. А поскольку, люблю я только «Mövinpik», вот и приходиться на него зарабатывать». Он посмотрел на меня вопросительно, приподняв бровь.

«Убедительно и не затейливо», – хмыкнула я и, улыбаясь, протянула ему десять марок.

ОН поклонился, и ни слова больше не говоря, куда-то заспешил.

До прибытия поезда оставалось 15 минут, я не спешила к перрону. Зато меня страшно стал занимать «дамский угодник», предпочитающий только «Mövinpik». Интересно, ожидают ли его где-нибудь за углом собратья или он уже по дороге в «Alko».

Ровно через 5 минут ОН вышел из центральной двери вокзала. Занял свою прежнюю позицию, т.е «под мужиками». В его руках красовалась вафельная трубочка с двумя большими шарами мороженого, – точно, не соврал, купил именно «Mövinpic». Верхний шоколадный шар стал подтаивать, «наш гурман» тщательно подлизывал стекающий холодок, при этом по мимике его лица можно было подумать, что он ведёт диалог с собой: «А ну-ка посмотрим, каково на вкус… Да, что ни говори, а все-таки швейцарское – есть швейцарское», – он вытягивал руку с мороженым и любовался им как бы со стороны, но не долго, потому что мороженое таяло, и наслаждение нельзя было растягивать.

Скоро он вытащил из-под оттопыренного заднего разреза пиджака белоснежный платок. Очень изящно и не торопясь стал промокать уголки губ... Черт возьми, он действительно был при манерах! Меня он уже не замечал – вот так, а как же искреннее обещание «Я сил ради вас не пожалею и глаз не сомкну».

«Скорый поезд из Тампере прибывает на 8 платформу», - услышала я и поспешила на вокзал.

Конец

БОЛЬНЫЕ ОКНА

Мужчина, по-старчески прищурившись, смотрел на красотку, сидевшую у окна. Близко – кажется, дотронулся бы. Их разделял узкий, не более полуметра, тротуар, проезжая часть шириной в одну машину и припаркованные вдоль канала велосипеды и малолитражки, среди которых он и стоял, не прятался, но особо и не дефилировал. Хотя…

Мужчина выглядел как пожилой франт. И всё на нем было немного пожилое: бежевый твидовый пиджак, когда-то, видимо, дорогой, но, как он себя убеждал, классика не стареет, а значит, не дешевеет; элегантные, в тон с твидом, вельветовые брюки – эти-то вообще никогда из моды не выходят; замшевые ботинки, белоснежная рубашка с элегантно завязанным шёлковым коричневым в крапинку шарфом и трость.

Какая же она красивая! Дыхание замирает! Ладная какая! Волосы, какие волосы! А кожа! Бархатная, зовущая и ни морщинки! Тёплая, добрая, уж он-то это знает! Не удивительно, что к Марии очередь!

И будто отвечая на чей-то вопрос:

– Ну и что, каждый сам выбирает себе профессию, она вот, решила доставлять радость другим. И какую радость!

Вытащил из кармана белый платок, промокнул глаза, вздохнул: «Мария, Мария!»

Зазвенели колокола Старой церкви, вернее, заиграли.

Ах да, суббота, без четверти час! Хорошо всё-таки придумали раз в неделю устраивать концерт колокольной музыки. Фантастика просто, стереофоническую запись игры оркестра от работы мастеров колокольного звона трудно отличить.

Закинул голову. А небо-то какое!

«Ave Maria...» («Радуйся Мария»), – звучала мелодия колоколов.

Вот уже пять лет каждый месяц он приходит сюда. Всё, как всегда – в окне Мария, с колокольни Старой церкви льётся мелодия молитвы и… страшная тоска по Софии, ну как она могла, вот так взять и оставить его одного на этой грешной земле?

Опять закинул голову. Могли бы вместе «оттуда» слушать «Ave Maria…»

Как можно было помочь ей? Продали свой книжный магазинчик, переехали в скромную квартиру, всё, что было, отдали на операцию и лекарства. Не спасли.

Взглянул на Марию в окне, потом перевел взгляд на соседнее окно: там сидела Жужу.

Бедная Жужу, как быстро она стареет! Но Жужу исключительна! У неё 47 размер ноги! Это, определённо, кому-то нравится, а то бы она здесь не сидела со своим выставленным напоказ грандиозным размером!

Разные они здесь, ночные бабочки, каждая со своей историей, а чаще с трагедией.

Он помахал рукой: «Привет Жужу, привет Мария!!!»

И та и другая улыбнулись в ответ. Туристы из проходившего по каналу катера тоже замахали, приветствуя его и женщин.

На душе потеплело, подумал: «Не случайно же каналы красных фонарей называются весёлыми. А то некоторые впадают в морализаторство, мол, дурная слава, – так для кого-то может и грех, а для кого-то стиль жизни».

Скоро из окна-двери выбежала Мария, прежде чем перейти дорогу, пропустила машину, и направилась к мужчине. Поверх «рабочей одежды на ней был накинут плащ, он распахивался на ветру или поднимался, как парус. Какие ноги! В движении она ещё краше!

Она курила, даже на бегу.

Подбежала, поцеловала в щёку со словами: «Привет па. Ты как? Выглядишь хорошо!»

А потом они, молча, смотрели друг на друга.

Глядя на отца, она вспоминала их прошлую жизнь – ту жизнь, где с ними была добрая и очень деловая мама, умный и всегда очень занятый букинист-отец, она сама – девочка-отличница, студентка университета, учительница математики, потом всё обрывалось…

Он же видел в Марии его любимую Софию. Вот и шея у неё, как у Софии. И курит, как мать. Ну, сколько я её просил, молил Господом Богом: «Не кури! София умерла от рака лёгких». Нет, отшучивается – «Дева Мария своих защищает!»

Молчание прервала Мария. Она достала конверт.

– Па, ты молодец, держишься хорошо, – дотронулась до воротничка рубашки, – Матушка Элизабет говорила, что исправно платишь монастырским прачкам, они тебя всем монастырём обожают, говорят, за чаем, ты им много всякого интересного рассказываешь и даже о божественном. – Она игриво улыбнулась.

– Вот деньги и не горюй. Слышишь, я тебя люблю.

Сунула конверт в карман пиджака, быстро поцеловала в щеку и побежала к себе в витрину.

«А чему удивляться, так всегда и происходит, она говорит, а я говорю с собой!»

Он улыбнулся Марии и Жужу, приветливо помахал и направился…

Решил не думать, куда идти, пусть ноги сами ведут.

В прошлом месяце ноги привели в казино. Тут рядом, в гостинице «Краснопольская», он иногда и проводил время за карточным столом... То, что ему везло, объяснял покровительством Девы Марии, проявившимся после смерти Софии. Поставил на все деньги, выданные дочерью, выиграл вдвое больше. А поскольку никогда не был азартным, забрал выигрыш и ушёл.

Хватило и последние счета оплатить, и в любимом кафе на Галвастрад посидеть, там, где с Софией всегда сидели. И на мечту немного отложил, так, смотришь, и накоплю.

Нет, я, конечно, уважаю любые профессии, но особенно люблю профессию учителя.

Всё-таки каждый должен быть на своем месте и в своем окне.

Да поможет Богородица, и тогда… – трость превратилась в дирижерскую палочку, походка стала лёгкой, – «A-а-ve Mar-i-ia …».

Амстердам, весна 2014

А БРЮНЕТКИ ЛУЧШЕ!

Видите ли, Ему не нравится мыть посуду. Оказывается, это оскорбляет мужское достоинство... Ладно, вымою, но при этом обязательно напомню, что Он «маменькин сыночек». А эти разбросанные по всей гостиной недочитанные книги, лежащие разворотом вниз. Я называю это хламидством... да... да и пофигизмом. И почему я никогда не знаю, в какое точно время он придет с работы – да не цепляюсь, просто интересно. А эти поздние телефонные звонки и срочные вызовы на работу – Ревную?! Да Боже упаси, просто, когда он возвращается, я уже не могу заснуть. Но! Он очень любит дарить цветы и обязательно охапками – вот и я говорю – Транжира! А мой день рождения, я повторяю – МОЙ! И зачем надо приглашать на мой день рождения своих друзей, многих из которых я просто не терпеть не могу – эгоизм чистой воды!

И вот так во всём! А он мне ещё говорит: «Неужели, вы брюнетки, все такие зануды...»

Выкрасилась в блондинку.

По утрам принуждаю себя выпивать три чашки кофе только для того, чтобы подольше смотреть Ему преданно в глаза и повторять: «Да милый, ты конечно прав». Улыбаюсь по пустякам, и позволяю Ему оставлять домашние тапочки посреди гостиной. Не спрашиваю, когда вернётся с работы, не смотрю канал «Культура», и смотрю вместе с ним футбол. Читаю исключительно Дарью Донцову, когда он дома. Или часами обсуждаю по телефону походы в модные бутики, после чего непременно клянчу деньги на следующие желания.

Каждый день уговариваю Его отпустить меня с соседкой Наташкой (другой блондинкой) на недельку в Париж потусоваться, или на «Красное море» – побалдеть.

Раз в день – не меньше – звоню Ему на работу с предложением вместе где-нибудь пообедать или, в крайнем случае, поужинать, потому как лень что-либо готовить.

Настойчиво пытаюсь его убедить, что кофе в постель по утрам блондинки обожают тоже.

Пока безрезультатно...

Когда посреди ночи «коллегиня» по работе просит его к телефону, ласково говорю Ему: «Чего это ей не спится, наверно, по работе соскучилась».

И когда я уже начинаю привыкать к своей легкомысленной блондинисности, он мне заявляет, что всё-таки брюнетки лучше...

А кто бы сомневался, конечно, брюнетки лучше!

Нет, я категорически не согласна, что все рыжие – бесстыжие! Это что же, если я выкрасилась в ярко-бронзовый, так сразу же превратилась в бесстыжую?!

Другое дело Танька из соседнего подъезда – эта, видно, отродясь бесстыжая, а уж как выкрасится в рыжий, ну всех в наглости переплюнет! Пришла тут на днях за деньгами, двести евро ей не хватает на путёвку в Испанию. Спрашиваю, а что так, и откуда вдруг Испания нарисовалась, ведь старый долг ещё не отдала. А она и рассказывает:

«Подзарядиться на бензоколонку подъезжаю, значит, только ногу свою в кружевном чулке высунула из машины, и сразу же ощущаю на ней чей-то взгляд. Изучаю обстановку и... Негр, нет, ну правда, и откуда он здесь в Хельсинки? Подходит, и по-фински спрашивает:

- Paljonko…? – мол, сколько?

Я ему тоже по-фински, – Ну, литров пять, до дома доехать...

Он головой крутит,

– Да, нет, стоишь сколько?

А знаешь, я даже не обиделась, думаю, если ещё хотят заплатить чисто за мою видуху, значит я ещё в цене!!! Вот, хоть и негр, а щедрым оказался... только всё равно двести евро не хватает – в Испанию хочу. Там, говорят, тоже рыжих любят. Слушай, а давай вместе махнем, вон, ты тоже бронзовая какая!»

Выпроводила я Таньку, и сразу же на завтра время в салон причёсок заказала.

Брюнеткой всё-таки лучше!!!