Валентин Емелин

Проживающий в Арендале, на юго-восточном берегу Норвегии, Валентин Емелин может написать, ни в чём своим переводческим достижениям не противореча: «Перевожу с английского, немецкого, шведского, датского и норвежского языков», – но, как переводчик, сферу своих лингвистических интересов перевести и в другую плоскость: «Я переводчик. Полупроводник. / Перевожу с того на этот берег». Так переводчик, не фокусируя на том читательского внимания, превращается в перевозчика, готового подменить не только Харона, но и перевозчика-транспортника вообще – на Херсонщине, допустим, с правого берега Днепра на левый. В военное время (вероятно, и в мирное в известной степени) Емелин не делает различий между переводчиком и перевозчиком – это всё подобия, у них и функции схожие: доставить текст читателю в переводе на его язык; доставить подкрепление на другой берег, на ту сторону; перевезти душу в потусторонний мир. Тем более, когда «Злой солярный культ всё равно культивирует танки. / Кармы корм – порскают камуфляжные крысы. / Ты куда, приятель? Пытался скрыться? // Нет, не выйдет. / В мире идёт война». Искусство перевода особо является в поэтическом оригинале, когда в игре омонимов перевод от гусениц к танковым гусеницам – знак того, как глобально мир изменился, и что-то не то не только в королевстве Датском, но и в тихом, казалось бы, Норвежском: «Новые листья, новые травы / Сумеречных садов – / В них до поры не заметны потравы / Гусеничных следов». И уже совершенно на другом уровне удел переводчика – когда на одном берегу Другой (да, конечно, как одна из центральных философских и социо-культурных категорий, некий не-Я), а на другом – Я, возможно – МЫ (не-ОНИ), но уж точно не ОНИ. Текст, подобный «Урокам логики» в этой подборке, могли бы написать Дм. Ал. Пригов или Генрих Сапгир, его фрагмент уже написан Константином Симоновым и Ильёй Эренбургом («Кто теперь враг? / Найди его и убей. / Найди и убей. / Убей»), но в том отрезке военного времени и гиблого места, которое мы называем «настоящим», его авторство принадлежит нашему современнику Валентину Емелину. Из этого текста выскакивает на читателя «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» – словно из книги еще одного переводчика и перевозчика (из Петербурга в Москву) представлений о господствовавшем в России самодержавно-крепостническом строе. Адское чудовище, как аллегорическое олицетворение России времен Радищева. Прочтите Валентина Емелина: мало что с тех пор изменилось, верней, только хуже стало: «Новые листья не помнят опавших».