Евгений Чигрин, несомненно, в поэзии импрессионист – певец мимолётного ускользающего впечатления, пойманного и отражённого его поэтическим зеркалом. Поэт вольно обращается с «подстрочником бытия» переводит его на поэтический язык лишь ему одному известным способом и образом, не боясь необычных сравнений и, казалось бы, несочетаемых понятий – таких, например, как «солёный полумрак» или листва, которая «огнём зелёным весела». И у Чигрина это работает, живёт, добавляет свой неповторимый «импрессионистический мазок» на общее стихотворное полотно. Словарь Чигрина фантастически богат, причём «в поэтическом хозяйстве» у него для всего есть место – для штилей высокого и разговорного, для архаики и для сленга… Вообще, Евгений Чигрин настолько самобытен и ни на кого не похож, что не стоит даже и стараться условно причислять его к каким-то литературным направлениям…
Нина Гейдэ
* * *
Цирюльника летающая скрипка…
Осип Мандельштам
Фиолетовый цвет Феодосии – сумерки… Свет
Симпатичной кофейни вблизи айвазовского моря.
Бесноватые чайки кричат с передышками бред,
Белопенные волны подобны осколкам фарфора.
В Киммерии нетрудной так правильно пить не спеша
Эти красные вина за жёлто-блакитные гривны*,
По глотку поднимайся по строфам поэтов, душа,
Обретавшихся здесь, сочинивших нескучные гимны,
А вернее – упрятавших в слово живинку-тоску,
Обогретые камни да бьющие колером степи,
Чебуречную жизнь да цирюльника скрипку… Смогу
Что припомнить ещё? Ну какие искусные сцепы?
Этой улочкой брёл фантазёр и обманщиков брат,
Самый светлый алкаш, мореход сухопутных видений –
Молчаливый Гриневский в свой парусный солнечный ад:
Галерейная, 10, где только четыре ступени…
Этой улочкой шёл, видел эти густые кусты,
Фиолетовый цвет, может, самый спокойный на свете…
Наливайся, стакан, опрокинем за буквы-труды,
Нищету к нищете, понимающий музыку ветер,
И случайную жизнь, и считающий денежки порт,
За пустое кафе побелевшей акацией Каффы,
За сливовое море: медузы, актинии, йод
Да пиратские клады, где золото, жемчуг, аграфы!
-----------
* Стихотворение написано в 2011 году.
* * *
Снег заметает снег
Можно писать про это,
Точно других утех
В наших пределах света
Не отыскать с огнём,
Даже Шерлоком Холмсом
С Севером мы вдвоём,
Небо фабричным ворсом
Пялится на меня,
Медленного такого.
Полная чаша дня
Выпита, будто слово,
Выпита, словно ад
Да парадиз вприкуску,
Белой камене рад, –
Что там ещё в нагрузку?
Снег застилает снег,
Сколько легло в сугробы?!
Валится быстрый сверх,
Чтоб написалось, чтобы
Было о чём сказать,
Зарифмовать дурную
Замять… Прилечь в кровать
И понимать такую
Зиму, тупую мглу…
Много в башке маразма.
Точку поставишь – ru
Выскочит, как проказа.
БАЛАГАННОЕ
…То ли бухта Трепанга, то ли
Мореход в химеричном сне –
Это снится густое море,
Острова в голубом окне,
Где казалось: кино продлится,
Отворит дурак шапито –
И потешная вспыхнет птица,
И поскачет конёк в пальто…
Это снится эксцентрик с айном,
Смешан бред с берегами, где
Любовался оттенком чайным,
Понимал в колдовской дуде,
Как свинья в апельсинах. Этим
Перепутаны карты все?
Вот и катится жизнь «с приветом»
На неправильном колесе.
Или правильном?.. Кто ответит? –
То ли ангел, смотрящий за…
То ли Зверь, что меня приметит,
В преисподнюю подвозя?..
Старый остров (большая рыба),
Никаким Ихтиандром не…
Остальное мура и липа
И т.д. и т.п. извне.
* * *
Засыпая, впадаешь в виденья… В таком DVD
Видишь старый маяк на Сивучьей скале, и за этим
Возникает какая-то музыка, плачет в груди…
В сновидении бухта Лососей. Кораблик заметен.
Плачет муза о тех, с кем гляделся в густые моря,
Задыхался зимой и в мохнатые кутался вещи.
Возникает и мрёт кавалерией красной заря…
Засыпая, впадаешь… и сон твой едва ли не вещий.
Просто деться куда? Если столько в глубинке прожил,
Химеричное свил… Продышал-промурыжил-проквакал,
Вот и лепятся сны, вовлекают в бамбуковый мир
Воробьиных сычей да подводных уродов и дракул.
Не Господень ли знак – острова, островки, маяки?
Может статься, и я – после смерти – смешаюсь с Охотским
Сатанеющим морем. Какие миры и круги
Заприметят меня – кашалотом, тюленем неброским?
* * *
Ну конечно, смогу пережить одиночество с крымским портвейном,
Пробираясь на лучик стиха, ну конечно, путём нелинейным
Между бытом и вечностью, и – то ли родиной, то ли душою,
Это – искренний бред, это – свет старой лампы в обнимку с игрою
Этой жизни, в которой теперь ничего, ничего не исправить…
Одиночество – это стихи, у которых дорожками память,
Как на чёрном виниле: играй то ли свинг, то ли детское что-то,
Чтобы к ангелам нежной любви прикоснулась щемящая нота…
Многоточие… Старый винил, Джими Хендрикс гитарного рая,
До которого сколько глотков? Это знает бесшумная стая
Понимающих Божий язык, понимающих воздух нетленок,
А в бокале – опять алкоголь, у которого тёмный оттенок…
Помню: в детских ручонках держал волшебство золотого Подолья –
Первых строчек, холодной листвы, папиросного мокрого горя…
И ещё: синеватый рассвет, ту, которой нашёптывал счастье
Прямо в губы хорошие и – покупал магазинные сласти.
Одиночество. Крымский портвейн. Пять медалей на брюхе бутылки.
Проживаю недолгую ночь по глотку. Ощущаю в затылке
Типа лёгкую боль… Говорю: одиночество – это до смерти…
Потому-то текут за окном стайки ангелов, прячутся черти.
МАЛОРОССИЙСКОЕ
В копилке дня: на грани вздоха
Соткалась медленная мгла,
Шумит листва в ладонях Бога,
Огнём зелёным весела.
На грани прошлого: за камнем
Две нимфы тискают того,
Кто козлоног и шерстью славен...
И так под сводами легко
Смотреть во все глаза на игры
Созданий мифов и молвы:
Блестят на шкурах тварей иглы
И пахнет мерзким дух любви
Такой, с которой нам не светит...
Выносит ломтик желтизны
Младенец месяц, боком метит
Присесть в прибрежные челны,
И неприметно дышат жабры
Реки, текущей в трёх шагах,
И камыши – тугие мавры –
На грани выдоха... В кустах
Проистекает то, что было
За валуном... Крылатый бог
Любви залёг, как Буратино,
Глотая лакомый восторг.
Проистекает... где-то ангел
Спешит Хоме на помощь, но...
Уже горит летальный факел
В таком мосфильмовском кино.
...Ползущий звук, в низинах кто-то?
Всё вопросительно, всё так
Нетвёрдо... парус небосвода...
Правитель мух пришпорил мрак.
ВИНО
…Как в масть эта полночь примятому взморью,
«Омара Хайяма»* закушай фасолью
И взглядом лагуну приметь.
Луна сургучом нависает над пальмой,
С которой совсем не рифмуется дальний
Пейзаж, что венчает мечеть.
Эль Гунна вдали шевелится огнями,
Смотри, минарет прилепился к рекламе,
Буквальнее – наоборот.
Смешай эту полночь с кебабом, тагином,
Как воздух сошёлся с неместным жасмином,
Как многое жизнь раздаёт…
Захочешь – пиши на папирусе строфы,
На пылком Востоке не тешились профи! –
Зато – превратились в вино,
В пустынную повесть – волынку ребаба,
Который смекает, как ухо араба
Пленять, – и пленяет давно.
Блуждают (незримо) затейники-джинны,
С кальянами кайфа засели мужчины,
Вкуснее инжира слова.
Из розовых листьев напиток горячий
Спешит наливать мусульманин невзрачный –
Хасан? Мухаммед? Мустафа?
Возьми настоящее в крепкую память,
Когда приключится в досадное падать,
Войди в эту полночь опять,
Пускай Аладдином покажется лето
В стихах, на которых везучая мета,
Верблюжьих миров благодать.
----
* Здесь: вино.
INDIA ВЧЕРА
...Цвета последнего вздоха жако* – осень. Простудно и тихо.
Это вчера сочинялось легко, жадно мерещилась книга
Странствий, пропахших солёной водой, жиром зелёного мира,
Плавилось сердце амурной игрой, падало в дырочку сыра.
Позавчера – Ришикеш, Харидвар, запах чапати в кафешке,
Бронзой и медью ослепший базар и – саподилла в тележке
Весёлоглазого, что на урду всё перешёптывал что-то...
(Сколько чернил засыхает во рту, сколько наития-мёда?)
Тмин, кардамон, кориандр и ваниль, пряность мешая со смрадом,
Жизнь окуналась в капуровский фильм рядом с краснеющим садом.
...Пальцы оближешь, смакуя барфи: лакомство из парадиза,
Это признанье в блеснувшей любви (в паспорте блёсткая виза).
Без барабанов и «ласковых» змей как-то теперь бестолково,
Слушай, сагиб! – сорок капель налей, вспомни факирово слово...
«Старым монахом» натешится стих (вязкий напиток, индусы).
Полночь вдохнула чернил золотых, к Шиве отправились музы...
----------
* Желто-рыжий. Перед смертью глаза попугая жако становятся ярко-жёлтыми.
ГАНЕША
Этот город* – ну?.. – «молодой» Ганеша,
Обещает манго, удачи хвостик,
На быках везут (проезжай, тележка)
Золотой обман, шепелявит додик.
Этот город – змей, и корова слева,
Королевский дух поравнялся с нами,
Разливает смысл голубого неба
Грамотей-монах (говорит стихами).
Этот город – ну? – с головой слоновьей:
Сиротой торчит одинокий бивень,
Снаряжает сны, подсыпает в кофе,
У брамина, глянь, не стило, а грифель.
Этот город – шрам на лице лангура,
Попрошайки бред в малолетнем платье,
У молельни, что в тишине пурпура,
Инвалидный круг в налетевшем смраде.
Ганапати – бог (и один из шайки),
Фаворит всех каст, маета Парвати.
…Полумраки пьют из колодца байки,
Точно призрак форт подступает сзади…
Этот город что́ превзошёл и понял?
Раскурил мозги агарбатти, что ли?
И никто, никто, ну никто не помер?
И течёт любовь в непростом глаголе…
И густая тьма застилает выси,
Желатин луны на руках жасмина.
И божок сметливый сидит на крысе:
Ореол ушей, озорная мина…
----------
* Дели.
ЖЁЛТОЕ
Жёлтый Восток расплетает косички залива –
Волны – о них говорить одиночеству просто.
Выпьешь глоток? На закуску корейская слива,
Старый каё* да иллюзий волшебная соска.
Остров вчера и сегодня бамбуковым тянет,
Белый орлан закогтил маслянистые выси.
Скурит закат голубое, рубиновым ранит,
Скушай ранет, обругай невесёлые мысли.
Крабикам ври да смекающей музе по капле,
Выверни сны и реальность повесь на Голгофе…
Весь ты в таком, как индус в экзотической карме
(Как в мираже?), да в какой-то драконовой кофте.
В ней собирать по частям прихотливые мифы
Да обжигать гримуаром ресницы сподручней:
Справа грифон, а по левую пьют гиппогрифы?
Этакий Босх возникает… Становится тучей.
Втянешь – вздохнёшь – вмандаринишь – и сказка в кармане,
Тело как воздух: по водам, как посуху, – хочешь?
В каждом драконе такое сквозит обаянье,
Вот потому над бандитом хвостатым хохочешь.
------
* Стихотворный размер.
ХОЛМСКАЯ ОСЕНЬ
Осень в тумане вязнет,
В мареве берег моря.
Кошка дворняжку дразнит,
Яркий листок у мола
Шастает, как бродяга…
Ветер вздыхает тонко.
Воздух – сплошная влага,
Словно Творца пелёнка
Этот туман, который
В Холмске (не путать с Холмсом)
Так и висит тяжёлый…
Небо – колючим ворсом
Выглядит. Смотрит зверем
Призрачный юго-запад.
Тут я слегка потерян,
Точно туманом заперт?!
Этот холмистый город,
Этот пролив Татарский
Осенью переборот,
Жалкие всюду краски.
Впрочем, паромы эти
И корабли вот эти –
Праздники-самоцветы
Знали, как знают дети.
Холмообразный остров,
Некогда здесь возникший
Жизнью, землёй форпостов
Господа, – знает Вышний.
Остров. Туман. В бамбуке
Сопки. В тумане море.
Я, словно в неком круге,
В Холмске. Смотаюсь вскоре,
Чтоб вспоминать стократно.
Каяться? – Стопудово.
И объясняться складно,
И уповать на слово.
СМОТРИТЕЛЬ МЕСТА
Драконий мыс равно Господний след…
Слегка хрустит песок береговой
Широт, в которых сероватый цвет
Повязан с фиолетовой волной,
С идущей джонкой: опиум, табак?
С китайским ширпотребом и т.д.
Заросший светом яшмовым маяк –
Лучами распускается в воде.
В таком «сейчас» я – необычный знак?
Бемоль харит да ключик аонид,
Встречающий солёный полумрак,
Смотритель места больше, чем пиит?..
Ловитель моря на приманку строк,
На шепоток, дыхание Творца…
Смотри, как хобот тьмы пробил Восток:
Не вытереть вечернее с лица.
Не выхватить из темени причал,
Над волнами фантазии встают:
Сапфирный кит, лиловый скат, финвал?
Скоты из Пятикнижия плывут
С чудесным Ноем?.. Господи, я тут,
Где птицы зарифмованы в стихи,
Где фарт рыбачий катера везут,
Где Ты кладёшь привычные мазки…
* * *
Евгению Рейну
В Тимошкино привычные узбеки
Метут метель метёлками… Метель
И в Красногорске… Ветра саундтреки,
В которых явно слышится свирель,
С которой, как с Россией, одиноко,
Но – вери гуд по-русски говорю,
И бабочками снег заботой Бога,
И некому писать на точку ru.
И некого послать подальше, следом
Туда же двинуть… Тянется зима
Каким-то зверем и каким-то бредом,
Бессмертие и смерть сводя с ума…
И жизнь под вечер обнажает это:
Вчерашнюю любовь и быстрый век,
Мельчает свет, всё меньше в мире света,
Смолкает в полумраке саундтрек.
Стихает жизнь в привычном переулке,
Где пели урки, как поэт сказал.
Мне сновиденья в белой штукатурке
С небесной почтой ангел переслал.
ПРЕДНОВОГОДНЕЕ
Сыропись снега. Мир
Белокипенный спрятан
Шторою… Вкусный сыр,
Крепкое пойло… Задан
Старый размер стиха…
Я – проповедник пойла?
Выросшая пурга –
Музыка Конан Дойла,
Лучше сказать – его
Сыщика скрипка, помнишь
Явное баловство?..
Сыропись снега. Полночь.
С книжкою засыпать,
Как уходить из мира,
В прошлое помолчать:
В призраках вся квартира.
В прошлое прошептать,
Не дошепталось что-то?
С книжкою засыпать –
Правильная забота.
В прошлое говорить –
Типа: поехать крышей?
Точно куда-то плыть,
И становиться тише,
И забивать на быт,
Ордер вручивши Духу,
Этот словесный спирт
Не поменять на скуку.
И становится тем,
Что назовётся прахом,
Ибо других дилемм
Нет… С добродушным Вакхом
Я засыпаю под
Сыропись снега. Днями
Вырулит Новый год
С праздничными словами.