Поэзия диаспоры

Автор публикации
Анастасия Юркевич ( Германия )
№ 4 (12)/ 2015

Стихи

О стихах Анастасии Юркевич можно сказать коротко и исчерпывающе – лирика в её кристаллически чистом воплощении. По-женски мужественная исповедальность, не боящаяся никакого цинично-холодного стороннего взгляда. Вся, как есть, в радости и печали, она воплощена в нервной ткани своего искреннего лирического повествования, обращённого в себя самоё, но полного доверия к своему читателю-другу.

Д. Ч.

 

AD ALTERUM ME

 

Так вот ты какая, жизнь во лжи,

Вот какие в тебе межи, рубежи:

Те же, вроде – ведь до чего похожи! –

И всё же, веришь, совсем не те;

Веришь ли, всё же  

Столь узнаваемые в своей пустоте.

 

А ты, дружочек? Как живётся тебе в другой

Жизни, в которую мне теперь – ни ногой,

В жизни, которою мы с тобой

Нé жили, где каждый шаг под твоей стопой

Осмыслен, где время не рвётся вспять,

Где есть, что терять?

 

Saaremaa, август 2013

 

 

* * *

 

Поговори, поговори со мной...

Не пишется. Недели – словно годы.

Меня тошнит от здешней непогоды,

От их соседей за ночной стеной,

От их чужой, нерадостной природы.

 

Мне этот дождь их местный, затяжной,

Так опостылел, что и жить не мило.

Вот ком словесный: лепишь, что есть силы,

А он тяжёлый, взрыхленный, больной,

Как будто его влагой размочило.

 

Поговори, со мной, поговори...

Не пишется, не тянется, все рвётся,

Не сеется, не пашется, не жнётся,

То раздвоится, то в одно сольётся,

То комаром назойливым завьётся

В висок наметясь; маясь, до зари,

Всё жилкою болезненною бьётся,

Мигреневой... то хнычет, то смеётся,

То, вроде, здесь, то эхом отдаётся,

То мнётся, застеснявшись, у двери...

Но не даётся, Боже, не даётся!

 

О, не давай ему со мной играть!

Скажи – нам мало времени даётся,

Скажи ему – пусть больше не смеётся,

Скажи ему – нам скоро умирать.

Как нам даётся свыше благодать,

Так слово нам оттуда же даётся,

И наплевать, что не предугадать –

Пусть перестанет, пусть ко мне вернётся!

 

Пусть вернётся...

 

Salzburg, 2005

 

 

Счастье

 

            Андрюше

I

К тёплому твоему затылочку лбом прильнуть,

И ни о чём не думать: забыть, заснуть.

К тёплому твоему затылочку прильнуть лицом,

И ни о чём не надо. Потом. Потом…

 

II

Выходит, ножки тоненькие, говорит – не спится,

Шелестит шажками, встаёт на цыпочки, суетится,

Передо мной перетаптывается в разноцветной своей пижаме,

А я ему – всё равно, говорю, нужно спать пытаться, ложиться.

Иди в кроватку, говорю, не мешай, говорю, маме.

 

Не мешай, говорю, маме, а он собирает лапкой

Сосредоточенно в кучку ошмётки воска,

Сгребает в ладошку… Где, ваще, говорю, твои тапки?

А с лестницы после ремонта краской тянет, извёсткой.

Загвоздка в жизни какая-то. Сбой. Неполадки.

 

Топчется, не уходит. Ты, говорит, бабушке позвонила?

А сам глазом косит – чтобы ещё придумать?

Нет, говорю. Скорее всего, говорю, она забыла

И, например, ушла. А на крыше, видать, всё-таки что-то сгнило:

Третью неделю тянет падалью. Дунуть. Сплюнуть.

 

А он опять мне –мамочка, ну, не спится!

Ну что они мне по голове громыхают своим салютом!

А я – если звёзды зажигаются, значит это, как известно, кому-то…

На пижамке, вчера подаренной, Злые Птицы,

Стреляют в заплаканных свинок. Иди, говорю, пусть тебе сон приснится.

Дай, говорит, тогда хотя бы водички. Ну, глото-о-очек!

Держит стакан лапками, а пить-то не хочется. Говорит: потом

Допью, завтра, – и покорно скрывается. Где же наш дом,

Сыночек, думаю, где же наш дом?..

Где же наш дом, заяц любимый, где, сыночек?

 

III

Всё, уходи в кровать, ну чего не спишь?

Времени, видишь – час, досидела снова.

Завтра с утра проснётся твой малыш,

Будешь его одевать, пеленать другого.

Будешь варить свой кофе, торчать в окне,

В снеге нежданном угадывать знак судьбы,

Будешь опять твердить о своей вине,

Думать, как всё б сложилось бы, если бы…

 

Думать будешь, гадать, время своё коротать.

Ну а пока – быстро спать! Просто – спать.

 

IV

Стоя на перекрёстке в промозглой ноябрьской мгле,

В мокром асфальте фиксируя сгустки запретных цифр,

Смуглую лапку сжимая крепко в своей руке,     

Ты, как цветок, себя расправляешь в этом тепле,

Ты, от всего на секунду как бы оказываясь вдалеке,

Вдруг понимаешь: вот он, тот самый шифр,

 

Столь до сих пор недоступный – тобой раскрыт,

Выявлен, взломан, и так невозможно прост.                             

Так из разрозненных карт слагается ясный пасьянс,

Так в гармонию вдруг смещается диссонанс; 

Ты понимаешь, хоть всякий план вкруг тебя размыт:

Это Счастье стоит в тебе в полный рост.

 

Вот оно. Не вовне, не во сне и не где-то рядом:

Вот оно... И тебе в этот миг от него

Ровным счётом, веришь ли, ничего,

Кроме него самого,

Не надо.

 

Москва, 2013

 

 

27 ноября 2014

(на день отъезда)

 

Ах, сердце моё, ну зачем же так жалко и жалобно!

Поедем, пожалуй, а там – понемножечку, заново.

Чего уж, не первые: слюбится, стерпится, сладится,

А то, что не сладится, – стихнет, уймётся, загладится.

 

У рынка напротив слоняется сирая братия.

Ползёт по периметру надпись, да не разобрать её.

На ящиках шатких – чеснок, облепиха, смородина.

А родина, Господи… В чём она, в сущности, родина?

 

За окнами вечер. Беззвучно плывёт Новодевичий.

Пройдись напоследок по улице, хоть бы и не за чем.

Вглядись в эти лица, такие немыслимо разные:

Любовь? – Ну, допустим… Куда теперь с ней, несуразною?

 

Пойми, наконец: этой речи глухое журчание

Созвучно тебе по рождению, по умолчанию...

 – Пожалуй. Но дом опустел, и дороги размечены.

Всё правильно. Только лишь сердце предательски мечется,

 

И силится вырваться, только над ним стена – да под ним стена.

А истина?.. Да уж какая тут, Господи, истина…

 

19 апреля 2015

 

 

* * *

 

О чём писать? – о лете, и о том,

Как нам с террасы в дом нельзя входить без тапок.

Вот дуб в лесу, вот кот на дубе том,

Вот на террасе в солнечный бетон

Впечатались навек следы кошачьих лапок.

 

О том писать, как разомлевший сад

Легчайшим был с утра и тяжелел к полудню,

Как чёрный шмель который раз подряд

Сердился, и гудел, и подавал назад,

Описывая круг, медлительный и трудный.

 

Как воздух был до дрожи разогрет;

О розовом кусте и вкруг него тропинке,

О том, как здесь орех и бересклет

Живут бок о бок; как, почуявший обед,

Кот улыбается и выгибает спинку.

 

И лишь вчера так жалко бившееся о

Бессмысленный излом пустых ночных кварталов,

Здесь Слово, обретя заветное тепло,

Новорожденной бабочкой легло

У самых ног моих и крылья распростало.

 

И ждёт доверчиво, блаженно и устало,

Пока окрепнет влажное крыло.

 

Dürrwien, 11 июня 2015

 

 

* * *

 

Не ты ли, Господи, снова мне подставляешь своё плечо?

Не ты ль в косое окно из дольних своих пределов

Лукавый луч просовываешь несмело,

Рассеянно, ласково, будто бы неумело?

Не твоих ли, спрашиваю, рук дело?Не ты ли снова мне сочувствуешь горячо?

 

А я? – всё ни шагу ступить, да ни слова молвить.

Какой я тебе ученик? – трынь-трава, карандаш не точен.

Молчать бы хоть, только стыдно, что нету мочи.

Зачем ты, Господи, так далёк, так велик, так точен;

Зрачок твой чёрен, сосредоточен.

Могла б, говоришь? – Пожалуй. Да только вот ведь…

 

Прости мне, Господи, что тут сказать ещё?

Прости неловкую песнь мою, мою спесь.

Прости меня, Господи, если ты только есть:

Меня – такую, какая, покамест, здесь

Вышла... И только останься чуть-чуть ещё.

Сочувствуй мне горячо. Сочувствуй мне горячо...

 

Берлин, сентябрь 2015

 

 

Нина Габриэлян. «В горах Армении». Холст, масло, 50х70 (частное собрание).