Поэзия метрополии

Автор публикации
Юлия Шестакова ( Россия )
№ 4 (20)/ 2017

Стихи

ДЕБЮТ

 

Тексты Юлии Шестаковой необычайно насыщены стихией в самых разных её проявлениях. Стихия природы, стихия внутреннего мира человека, стихия самого мироздания. Замечательный пример, когда две лексемы «стихотворение» и «стихия» близки не только фонетически, но и сущностно. И в этом есть какая-то особенная правда, потому что поэзия тоже явление стихийного порядка – и некой неизъяснимой парадигмой рождения строк, и своей суггестивностью, побуждением читателя к сопереживанию, к беспокойству чувств. Другое дело, что стихия в творчестве Юлии Шестаковой уравновешивается гармоническим началом, взысканием и обретением умиротворения в природе и человеке.

 О. Г.

 

Ковчег

 

Каналы зябки. Зыбки очертанья.

Небрежной растушёвкой непогоды

Размыло контуры и стерло расстоянья:

Лишь месяц поплавком ныряет в воду

Да теплится звезда, как фимиам.

 

Мир отрешён: повсюду – здесь и там –

Латунь горит, пульсируя безмолвно

В залатанных фонарных шлемах, словно

Недооформленная мысль в больном мозгу.

 

Мир отрешён: он выцвел и поблек.

Чернеет бархатно далёкий тротуар.

И на его пустынном берегу

Раскрыт, как устрица, холёный будуар

Роскошного авто:

Ведь в близоруком дрейфе предвкушён ночлег…

И всякий дом в ночи – как Ноевый ковчег.

 

Рассвет забрезжил, нежно смежив веки;

Густая морось сеяла сквозь сито;

И улицы бежали, словно реки,

Врезаясь в каждый дом, как в волнорез.

И, дрогнув, тектонические плиты

Раздвинулись, впуская шум и плеск,

Словно Сезам – о чудо из чудес!

 

Прореха в небе матово сияла.

Она горящий контур поглотила.

Огарком мокрым, марлею линялой

Пресыщенно и мертвенно зияла –

Прореха, словно зев у крокодила.

 

А где-то там, под куполом высоким

Дымились, лопались и гасли соты,

И небо от водянки плыло соком,

Клонилось наземь в шляпе звездочёта.

 

И облака, набухнув, накренились,

Тревожно в грунт посыпались стаккато.

И, охнув гулко, набок завалилась

Земля, меняя ось и координаты.

 

Бежали звёзды и сбегали струи,

И небосвод, прильнув к земле вплотную,

Вдруг задохнулся разом в исступленье,

Напечатлев нагие поцелуи

На недрах развернувшейся земли,

Изнемогая в страсти и пыли,

В мучительном до дрожи ослепленье.

 

Руно из облаков косматых стлалось,

Гнездилось на земле благим покровом.

Смешалось всё, и слово «смерть» казалось

Каким-то новым, незнакомым словом.

 

И небо, загоревшись снежной пылью,

Теряя свет в глазах, упало навзничь,

И ставни распахнулись, словно крылья…

 

Вся комната наполнилась до края

Прохладным до мурашек небосклоном,

И тюль взвивался, сладко замирая,

И плавно ник к ковру земным поклоном.

 

 

Итальянская молитва

 

Пустующий порт пахнет рыбой и снедью,

Деревья окрашены плавленой медью,

И рыбный канал

                         скрипит ржавою жестью,

Началом начал             

                              дышат палые листья.

 

Порывистым ветром растрёпаны пинии,

И сводов сосновых смыкаются линии,

Как пальцы ладоней Девы Марии

Над пухом невинным иисусова темени.

 

Так терпко и остро пахнет Равенною,

Раззуженой памятью, хвойными иглами,

Что звуки небесного, милого имени

Сливаются с морем, вскипающим пеною.

 

 

Вечер в феврале

 

Песчаная метель расправила вуаль,

Накинул влажный газ и полетел февраль.

Дымится на дровах растопленная даль.

Сегодня как вчера, и жизнь одна, как встарь.

Густеет мгла: не слышно ничего.

Мелькает лабиринт из улиц. Так темно,

Хоть выколи глаза: повсюду всё одно.

Но вот, дрожа, зажигается фонарь.

 

Трещит мороз, трещит как на углях,

Чернеет холм, как сгорбленный монах,

И тает крошево в разверзнутых устах –

Весь город провалился в мерзлоту.

Колодец улиц бесконечно пуст,

Безмолвие сломает острый хруст

Заснеженных следов. И занесённый куст,

Раскинувшись, объемлет пустоту.

 

 

Чужое счастье

 

В оборках платья кружевного,

Взмывая к небу и паря,

Она легко и невесомо

Перелетала мост

К другому.

 

Я наблюдал:

над ней взвивался

Любви аркан

La Tour Effel…

И к ней губами прикасался

В горячке юности апрель.

 

Кружилась карусель сирени,

Сплетались тени

В кружева.

С мольбертов-пюпитров

Звучали

И нежно пели акварели,

Кружилась шатко голова.

 

По улице шагал широко,

Звеня обоймой холостых

Патронов сердца. Одинокий

Пустынный, свой среди чужих,

И всё же выше крыш и слов

И выше неба – для неё…

 

Жемчужный нерест облаков,

Словно постельное бельё,

Весенний ветер выстилает,

Рукой неспешною латает,

Кроя заплаты из теней…

Она в его объятьях тает,

Словно пломбир в руке моей.

 

 

ДОРОГА К МОРЮ

 

Летучий ветер степной

Растопит спекшийся зной.

И пусть в мой слух прорастает

Густой, как вереск, прибой.

 

Пусть гонит белую стаю

Пернатых чаек домой –

Зигзагами – вверх и вниз,

Поющий брызгами бриз.

 

Пусть золотистый песок

Целует нежный висок,

И волны, берег лаская,

Уходят наискосок.

 

И пусть неистовый плеск

Скользит до самых небес,

И волны пену дробят

На сотни тысяч карат.

 

 

Первый день весны

 

Весна здесь будто не весна:

С манжетов белых и летящих

Студеный ветер проходящий

Отряхивает крошки сна,

Кидает за ворот прохожим;

Качает бойко стремена

Всем флюгерам. Они похожи

На мачту корабля. И дом,

Дымясь в поветрии пустом,

Плывет, скользит в седой пустыне,

И вот уж нет его в помине.

 

 

Приморские строфы

 

Шторм

 

Дикий ветер приморский несётся на всех парусах,

Оседлавши волну и пришпорив дыханье прохожих,

Что покинули разом на риск свой и страх

Полусумрак спален, примятые ложа;

Разлетелись, как брызги по бледным щекам

Кучевого ненастья – на службу иль в храм

                                      или так, кто куда  – по иным уголкам

Городского предместья.

                                        Всё спит в тишине…

Расплывается улица в мокром окне

И уходит в разлив, потеряв берега,

Захлебнувшись в воде, чувство меры утратив.

Кадиллака стрелой разогнавшийся катер,

Бороздит её кромку, как нос утюга.

 

 

* * *    

 

Непогода и дождь. Неприметная дрожь

Тонких веток на звонких клавишах ветра,

И взбегают по гребням ритма и метра

Крики чаек – волнисты как спелая рожь.

 

Захлебнувшись от пены, брызжет слюной

Бесконечная пристань. С рассветного часа,

Закипая, скользит баркас над водой –

Брезжит блик на воде от фары баркаса.

 

И, линяя, рассвет выцветал пеленой

И, набрякнув войлоком в небе,

Из воды поднимал то один, то другой

Непогодой всклоченный гребень.

 

И голодные снасти ловили в сачок

Запечатанный солью воздух.

А кометы из брызг совершали скачок,

Омывая уснувшие звёзды.

 

 

В кафе

 

Лотки и лодки, лавки, шпили мачт

Колышутся вовне – словно в огне,

Их отпечатки пляшут на стекле –

Их сотрясает истеричный плач.

Стальными иглами до дрожи

Дождь иссекает воздух. День продрог.

Трезубец канделябра тенью острой

Упорно подпирает потолок.

Дверь открывается – и на порог

Ступает женщина с лицом, как блюдо плоским,

                                                                              похожим на воды кусок.

 

 

Натюрморт

 

Утекают часы со стены талой лужицей воска:

Только стрелки со скрипом когтят обветшалую доску.

Натюрморт отдыхает на стойке: фиников груда,

Виноградный скелет раздвоился на плоскости блюда,

Жадно пьющего угольным жерлом его отраженье:

И в графитовой бездне застыло из линий скольженье.

Золотистый графин наполнен дождём и сиренью,

Отмирающей нежно в хрустальном своём заточенье.

Блики света остры и пронзительны, словно осока.

И набухший гранатовый плод оплывает от сока.

 

 

* * *

 

Кафе. Приморье. Тикают часы, щелчками подгоняющие вечность.

Безбрежность за окном мешает встать:

                                                       на плечи навалилась бесконечность

Мохнатых облаков и диких волн. Голодный ветер ломится некстати.

И ледяная дрожь пустых окóн

                                                             похожа на волненье сизой глади.

 

 

Штиль

 

На побережье громоздятся

Булыжников седые стены.

Лениво волны чешуятся,

Как перламутровые тени.

 

И лодка капли солнца ловит

В ладони, влажные от соли.

И гребень нá воду заходит,

Как плуг в непаханое поле.

 

Песчаная коса как башня

В прозрачной паутине бликов.

Морская гладь застыла пашней

В оконной раме. Ветер дикий

Сложивши крылья, словно ставни,

С печальным криком пал на камни.

 

 

* * *

 

Тишина и покой. Без подзорной трубы

Видно ангела белого в небе.

И спустись он на землю, все слышали бы,

Как он служит заздравный молебен.

 

Расплылась акварелью облаков кисея,

Небосвод разукрашен финифтью.

И от катера тает в воде колея.

На террасе кафе – чаепитие.

 

На веранде кафе в блюдце – сладкий инжир,

И, запущен стрелою как будто,

Превращается в точку далёкий буксир.

Пахнет холодом синяя бухта.

           

 

Вячеслав Курсеев. «На островах». Холст, масло. 80 х 60 см. 2010 г.