перевод с английского
Ли-Янг Ли (Li-Young Lee, род. 1957) - американский поэт китайского происхождения, Ли-Янг Ли говорит, что не знает, следует ли ему звать себя китайцем, американцем, китайским американцем или азиатом. Он родился в Джакарте (Индонезия), куда его отец, личный врач Мао Дзе Дуна, бежал в 1949 году. После того как отец попал в тюрьму по приказу Сукарно, семья бежала в Америку, останавливаясь поочередно в Гонконге, Макао и Японии. С 1964 года Ли-Янг Ли живет в Чикаго. Он выпустил несколько поэтических сборников и мемуары. В творчестве поэта большое место занимают эмиграция и смена культуры и языка. В своих стихах он сочетает современный американский английский язык и следование традициям китайской поэзии.
ГИМН ДЕТСТВУ Детство? Какое детство? Бесконечное? То, что кончилось рано? То, в котором ты научился испытывать страх при виде заколоченного колодца в саду и стремянки, что ведет на чердак? То, под председательством вооруженных мужчин в униформе не по размеру, патрулирующих улицы и аллеи под громкоговорители, провозглашающие новую эру, то, в котором дом все увеличивался и пустел, с отдаляющимися комнатами, исчезающими соседями? Фотографии перешептывались, из рамок выглядывали. Кастрюли по имени звали, всякий раз, когда ты мимо кухни шагал. А вместе с сестрой вы мертвыми притворялись в играх, где были потеряны и спасены. Ты научился так смирно, так долго лежать, что мир превращался в пьесу, которую ты смотрел, наблюдая из глухой безопасности другого крыла. Гляди! В ходе игры вбегали слуги с криком, солдаты орали, переворачивая мебель, разбивая фарфор твоей мамы. Не засыпать. Каждый акт начинается с мамы и письма, заставляющего ее рыдать. Каждый акт завершается, когда отец попадает в руки Фараона наконец. Какое детство? То, от которого некуда деться? О, ты – все дитя, и все не спешишь расти. Все беседуешь с Богом и звук снегопада считаешь божьей попыткой быть рядом, а зиму – домом с высокими потолками, где Бог океанские волны измеряет, глаз прищурив, в минутах и октавах, и подсчитывает на всех своих пальцах все способы сказать «я», выученные мальчиком. Ты, не спешащий узнать, что ты знаешь, а что не можешь знать. Все прислушивающийся к тихой песне ветра на карнизе, к истории в дыхании, к скорби в вечернем голубином ворковании, и к изобилию в голосе невидимой птицы по утрам. Какое детство? То, что вынашивается столько лет подряд? И как зовут близнеца, что в тебе растет? Смерть? Рай? Ад? СЕМЬ СЧАСТЛИВЫХ КОНЦОВОК Милая, проговорив всю ночь, где мы сейчас? С чего начались? Мне надо бы дать этому имя, знать, что мы подразумевали под «мы», говоря «вот», говоря «нас». Я хотел это как-то назвать: «Тени на стене садовой». «Человек, выходящий в море». «Семь счастливых концовок». А ты? Ты была рада двум комнатам с разделяющей дверью. И свету с любой стороны двери. Музыке взаймы из квартиры под нами. И с улицы колоколам, взывающим к сердцам. Но я однажды проснулся и ощутил падение. Я лампу включил – и стала падать лампа. Стала падать рука, что включила лампу. Начал падать свет и все, чего свет коснулся. И ты начала впадать в сон со мной рядом. И это – первый счастливый конец. А последний? Это было вот так: уселся мальчик, книгу открыл и начал читать. И все, что вслух прочел он, сбылось, а что он не высказал вслух, осталось по ту сторону горы. Но я обещал семь счастливых концовок. Я, не знающий о концах ничего. Я, вечно пребывающий в начале всего. Хоть наше с тобой пребывание вместе кажется вечным началом. Не просто началом изученья друг друга, а началом реальности как таковой. Видишь, как ты и я своим присутствием делаем комнату тихой. С каждым словом, что мы не произносим, все тише. А я всё не знаю, где мы сейчас. Но надо б найти названье. * * * Вода из фонтана звенит в каменных губах. Часы, отрытые пчелами, собирают брызги минут. ПРИНЕСИ ДОМОЙ ЕЕ ИМЯ Чей это дом? Никто не знает. Птицы в окна влетают и вылетают год напролет, двери ветер болтает то направляясь туда, где сияет воображенное прошлое, то за невестой, тою беглянкой, что зовется будущим; изменяясь, прячется; бежит, на месте стоя. Секрет обладания? Выйди из зданья. Она придет в тебе отдохнуть. Оставь последнюю волю. Подойди должником к Вечеру в темном поле. Отец ее имя тебе назовет. Заплати ему выкуп за истраченные сердце и время, пока на участке чужом играл ты в дом. Вкуси же смысл своей жизни и ее имя. ТЫ МОЛИЛСЯ? Если ветер обернувшись, спрашивает голосом отца: Ты молился? – Я знаю три вещи. Раз: мне никак не закончить отчет мертвецам. Два: человек – это четыре ветра, три огня, и четыре ветра – это голоса матери и отца... А может, он – семь ветров и десять огней, и огни тогда – слух, осязание, зрение, сны и мысли... Или он- дыханье Бога? Если ветер, как путник, спрашивает голосом отца : Ты молился? Я вспоминаю три вещи. Раз: Любовь отца – из сахара и молока, двух третей тревоги, двух третей печали, остатки взойдут, как сдоба, чтоб вышел хлеб, что живые и мертвые делят. А терпение? Это нужно, чтоб выдержать ужас замеса и всхода. А мудрость? Это лицо отца в часы сна. Если ветер спрашивает: Ты молился? Я знаю – это всего лишь я напоминаю себе: цветок – это остановка между желаньем и разрывом земли, а кровь – стала пламенем, солью, дыханием до того, как она оживила руку, ветвь, заговорившую со сна. Это – я в рубахе ветров, или отец мой, через меня спрашивающий: «Ты нашел прибежище? Счастлив?» Странно. Беспокойный отец. Счастливый сын. Ветер с голосом. Я, говорящий с собой.
Оригинал: Li-Young Lee . Behind My Eyes (W W Norton, 2008), copyright © 2008 by Li-Young Lee, used by permission of the author