Голоса

ГОЛОСА

не жалею, но зову, а лучше
ты включи компьютер, посмотри
ты меня в коробке черной прячешь
не читая голубой курсив.

но потом, когда меня не будет
мы посмотрим, как ты запоешь
постоишь на ледяной дороге
и молчишь и мокрый снег жуешь.

молодая, ты гранатометна
блузка от Версачи, алый лак
почему опять себя ты прячешь
а все лучше выглядишь с утра.

без тебя все равно все не так
все не так как вчера
так и небо полюбишь любое
и деревья стоят, как в колодце вода.
и пора со двора, и пора умирать
а мы все говорим про другое.

он придет, тот другой,
и сойдет по холодному трапу
в преисподнюю жизни или наоборот
чтобы Джиму дать доллар на лапу
а потом погибать за народ.

но ему не нужна твоя жертва
пей страстей голубой лимонад
я и сам люблю тебя, но больше
перед сном холодный виноград.

кто-то пишет, успевая к сроку,
золотые строки про всех нас
кто-то утром вышел на дорогу,
собираясь на всю жизнь пропасть
хорошо в культурном Вавилоне
между двух зеленоватых рек
заглянуть к Роману или к Моне
где солянкой дышит человек.


он не глуп – толоконный лоб
он не скуп, сидит в углу,
заказав на всех икру,
он по-своему не глуп.
а у Мани от Армани
золотой в мозгу шуруп.

по утру, по утру не сыграть ли в бу-
риме нам с крошкой Ру.
вот – суд, вот – дзот,
а там – дот, дот.ру
мы опять не ко двору.

послушайте, ведь если люди выживают
значит, это кому-нибудь нужно
значит, кто-то хочет докурить по последней, но слушайте

вам ужин прощальный не нужен
пропали и друг мой и враг
и парень ведет недотрогу
в черемухой полный овраг

и там он ее заломает
и лифчик в горошек сорвет
в сосудах гормоны играют
ее уж ничто не спасет

но время еще не настало ее –
от любви умирать
сестренка, отдайся ты брату
чтоб запах родной до утра
под сводами райского сада.

где больше цветам не цвести
кончается время икры
уходят, уходят Soldatten
и ананасы в шампанском
к их холмику не принести

вот и все, смежили очи черные
и когда распяли на троих
словно в опустевшем коридоре
зазвучал прощальный лейб-мотив


говоря, как частное лицо деепричастному лицу,
свисая с площадок
бессонница, омар, тариф
и длинный список
актеров с камешками фраз и что
конец предельно близок
но это вовсе не про нас

вот лестница, вот сеновал
я каталог прочел от Блюмингдейла
синод и сенат замело на сто лет
замерз ледокол министерства

вот желвак на щеке
вот батон на столе
Пикассо на стене
человек вот усталый от сердца.

И не разойтись, а потом не уснуть
А так ведь хочется покоя
И чтоб легко на свете жить
и энергичною рукою...
да больше некому служить

души прекрасные порывы
туши как таянье свечи
когда не пьем четвертый день
ты посмотри как мы красивы

жить хочется, но говорят
что в мире есть такая карма
которую и Солнцедаром
с бычком в томате не пронять

не спится мне, такие ссуки
пиши-пиши им невдомёк
и замыкается виток
почти смертельной подоплеки

но в мире есть такие области:
шумерская или скифская
и склифосовская-ямская
где на костях последней доблести
стоят колонны из песка


а мы, на волосок от смерти,
себе находим оправданье
мы не рабы, но наши дети
с дежурным пионерским пеньем
поганки ищут утром ранним

в тумане пригородный поезд
везет похмельных грибников
малыш уж отморозил пальчик
и был таков

но, ищут пожарные, ищет милиция
где бы им с ним бы распить на троих
в мерзлых витринах их теплые лица и
в гулком дворе замороженный крик

а он в прокуренном вагоне им
Кьеркегора продавал
его веселая обложка
старушек била наповал
подходя постепенно к далекой черте
ты вздыхаешь легко, покоряясь судьбе
а куда ты уходишь,там нету имен
только молча зияет оконный проем

нет ответа на эти вопросы
только воет норд-ист как в ведро
вот ты выкрашена купоросом
замерзая стоишь у метро

мы на улицу все, на дорогу
на морозную ту благодать
то учащиеся, то матросы,
слесаря, а то ... твою мать

там проспектами в траурном марше
воронеют центурий шелка
хороша была девушка Саша
хороша, но уж слишком легка

вот и выпьем стакан на плаву,
тот, граненый, за русские косы,
а потом, закурив папиросу,
по-мужски помолчим на луну


ночь меняет рассвет на пол-слова
мордой в студне наш дружеский стол
поздний поезд идет в Комарово
в камышах застывает весло

поздний лес облысел, роща правая
шелестит на прощанье слова
и какой барабанной Полтавою
оборачивается Литва

что ж, у мутности рюмки бездонной
в том шашлычном дыму голубом
появляется в облаке банном
исчезающий образ Его

он молчит, да ему не до нас
днепр далек, он этим и чуден
поцелуй высыхает Иудин
на поверхности гипсовых глаз

до поры никому не понять
что нам сделало это столетье:
игры в бисер в полуночном свете
на рaссвете – другая игра.