Поэзия диаспоры

Автор публикации
Любовь Фельдшер  ( Израиль )
№ 1 (13)/ 2016

Снова рифма пронзит мне душу

Говоря об авторе исповедально-лирических стихотворений, мы, как правило, подчёркиваем искренность поэта, что давно попахивает банальностью и штампом. С другой стороны, именно искренности часто недостаёт современному стихотворцу, искренность становится дефицитом. Стихи Любови Фельдшер неподдельно открыты, доверительны. Её прямая стихотворная речь отражает состояние души автора, глубину переживания, что и вызывает искренность читательского отклика.

 

                                                                                         Д. Ч.

 

* * *

 

Красивый закат ниспошли мне, судьба –

За дымными тучами бледное солнце.

В неярких лучах я увижу тебя…

Спрошу себя: что там осталось на донце?

 

Какие-то всполохи, всхлипы, тиски,

Глухие заборы, пустые беседы,

И мягкие крылья полночной тоски,

И новые поиски старого следа.

 

Морская волна отразит этот блеск,

И берег омоется пеной прибоя.

И в небо взметнётся отчаянный всплеск

Багряного флага последнего боя.

 

 

* * *

 

Шаровая молния вкатилась

Вместе с ветром в тесное окно.

И пространство чудно осветилось

Там, где было тускло и темно.

 

На лету замедлила движенье.

Надо мной зависла наугад.

Подарила головокруженье

И ошеломивший душу взгляд.

 

 

* * *

 

Заметает меня листопадом,

Золотисто-багряной листвой.

Уходи… Утешений не надо.

Дай во всём разобраться самой.

Увлекает меня этот праздник –

В одиночку затеянный бал

Тайных помыслов, прежних соблазнов,

Их роскошный цветной карнавал

Без гостей, без речей, без веселья –

Только тени и листьев наряд.

И полынная горечь похмелья,

И чадящие свечи утрат.

 

 

* * *

 

Снова рифма пронзит мне душу,

И заплачу над ней, как в детстве.

Эту клятву в любви не нарушу,

Но и не передам по наследству.

 

Опьяняет, как прежде, строчка.

Стихотворным манит дурманом.

…Никогда не узнает дочка

Про Онегина и Татьяну.

 

 

* * *

 

Глуше мотив ностальгии.

Только ночною порой

Странные люди России

Снова встают предо мной.

 

Их многословные речи.

Их полудетский наив.

Чеховский сумрачный вечер

У левитановских ив.

 

Что вы сказать мне хотите?

В чем упрекаете вновь?

Я далека от событий

С рифмою «кровь» и «любовь».

 

Жить можно легче и проще,

Как оказалось – вполне

И без берёзовой рощи

В ярком осеннем огне.

 

 

* * *

 

«Гранатовый браслет» перечитала снова.

Его пурпурный блеск пронзает толщу лет.

Со мною чистота классического слова

И роковой любви прощальный амулет.

 

Как скучно мы живём в бесстрастности безликой!

Уйдём в небытие и не оставим след.

Сотру с обложки пыль, и солнечные блики

Мне не дадут забыть гранатовый браслет.

 

 

* * *

 

Мой ангел-хранитель, суровый и строгий,

Ты был мне однажды подарен судьбой.

Пройдём до конца этой странной дороги…

Дано мне вслепую идти за тобой.

 

Ломая себя, обретаю свободу.

Теряя себя, проклинаю покой.

И катятся дни, и проносятся годы.

И только мгновенья стоят за строкой.

 

 

* * *

 

Пусть будет замешана страсть на крови,

И сердце пусть рвётся на части, –

Опять открываю природу любви,

Крутое её самовластье.

Пьянит и пытает, и смертью грозит,

Как факел – дымясь и пылая….

Когда успокоится и отболит,

Тебя я в толпе не узнаю.

 

 

* * *

 

Я провожаю поезда,

Раскачиваясь на калитке.

Те несмышлёные года

В душе как золотые слитки.

Проходит длинный товарняк.

Смолы и дыма ароматы.

Так я росла, взрослела так:

Ромашки, поезда, закаты.

 

И всё копилось на потом,

И только дожидалось срока,

Чтоб в этом мире непростом

Я не была так одинока.

 

 

* * *

 

Отражается солнце в луже.

Растекается синева.

Обнимала чужого мужа.

Говорила ему слова…

 

Видно, слишком длинна дорога,

Без привала не одолеть.

Я себя не судила строго,

Я любила себя жалеть.

 

Только, видно, лишился смысла

Этот стонущий гул в крови.

И в уме я слагаю числа

Однозначной простой любви.

 

Незаметной, немой и серой,

Невидимкой в ночи глухой,

Где соседствует верность с верой,

Где с душой обручён покой.

 

От чужого иду к родному,

Столько дней, столько горьких лет.

Вот цветок на окне знакомом,

Вот и лампы нерезкий свет…

 

 

* * *

 

Парк у больницы. Ворон хлопотливая стая.

В шапке навстречу бредущий прохожий-хасид.

К папе иду, и страницы былого листаю.

…Вид из палаты – на старое дерево вид.

 

Выжил он в гетто. И вот испытанье иное,

Много страшнее того ирреального сна.

Мы в этом мире… пока ещё всё-таки двое.

Скоро, наверное,

скоро останусь одна.