Вадим Гройсман. Чудо пустыни. – М.: Издатель И.Б. Белый, 2015. – 92 с.
Московский издатель И. Б. Белый издал в прошлом, 2015-м году тиражом 100 экземпляров книгу русского поэта, израильтянина Вадима Гройсмана «Чудо пустыни». Эта – шестая – поэтическая книга автора поделена (наверное, не случайно) на шесть неравных частей.
Читая и перечитывая книгу, я задумался об отличиях в подходе к своему искусству между художником и фотографом. Имеется в виду, конечно, настоящий мастер-фотограф, а не ремесленник, клепающий «фотки на паспорт». Разница состоит, пожалуй, в том, что в качестве исходного материала фотограф в большей степени использует сотворённое другими (природой ли, людьми). Авторство в фотографии проявляется в выборе предмета съёмки, ракурса, времени суток (освещения), иногда – фильтра, иногда – удачного момента съёмки. Художник, бывает, сам изобретает краски, как Леонардо, держит холст над паром от чайника, чтобы получить особый оттенок синего, как Дега. Фотограф же, как правило, довольствуется уже изобретёнными техническими средствами – камерой, объективом, фотобумагой.
Всё думаю, чья же вина,
Что мне не хватило меня,
Что клавишей был я кому-то?
Великий механик, смотри:
Сломалась машинка внутри,
Рассыпались анкер и муфта.
Если оценивать творчество Вадима Гройсмана в вышеописанных координатах, то оно больше походит на искусство фотографа. В книге вы не найдёте экспериментов с формой, в ней мало находок-рифм à la Вознесенский, новых неожиданных сюжетов. Автор работает со словом кропотливейшим образом, но оттачивает тексты по общеизвестным классическим правилам.
Приходится жить не спеша,
Натужно шепча и дыша
Хвалу этой жизни усталой,
Особых побед не хотеть
И, делая шаг, тарахтеть
Бессмысленной кучей деталей...
Ремесленничество? Версификация? Нет!
Это станет понятно любому сколько-нибудь искушённому читателю после знакомства, например, с главой «Библейские стихи».
Я разобрать вовеки не сумею
Сквозь призрачную тьму,
Что сделал мне Лаван из Арамеи,
Что сделал я ему.
Вот он стоит у сгнившего порога,
Легка его вина,
Но в книге у злопамятного Бога
Записана она.
Кто на земле открыл нам двери ада,
Кто вырыл котлован, –
И тем дана забвения прохлада,
А ты терпи, Лаван.
Уже название главы не допускает особенных новаций. Да и каков замах: пересказать библейские темы, не отходя далеко от источника, и в то же время сказать нечто новое!
Самое удивительное, что задуманное автору удалось. Поэт не пытается пересказать отдельные сюжеты Книги, но выбирает свой ракурс, свою перспективу, вычленяет интересную ему нить из библейского повествования. Всемирно известные сюжеты приобретают новое, «личное» значение.
Как первый еврей Авраам,
Приведший стада из Харрана,
И мы поклонились горам,
Хлебнули огня и тумана,
По древним и новым правам
Владели серпом Ханаана.
Нам случай божественный дан,
Пылающий рог изобилья,
Мы шли по тяжёлым следам,
По знакам из каменной пыли,
И в шумном цвету Иордан
Открылся с вершины Вефиля.
В дорогу пустились давно,
И наша отчизна далече,
И в памяти стало темно,
Забытое давит на плечи,
Слились в золотое пятно
Людские гурты и овечьи.
Помните ремарку о фотографе? Фотохудожник, например, может представить всем знакомую – как минимум, по фотографиям – Эйфелеву башню в качестве, скажем, символа одиночества. Или – её же – как символ гордости человеческого духа. Или – как символ тщеты человеческих усилий. С помощью освещения, ракурса, кадрирования, окружающего контекста и т.п.
Из летней духоты, кружась навеселе,
Прохладный ветерок в ночные окна дунул.
Мне стало радостно, как будто я себе
Другую родину придумал.
Там времени не жаль: распахана тюрьма,
И старость бедная сияет, как награда.
Дороги-лесенки и белые дома
Среди плюща и винограда.
К сожалению, не всё в книге мне понравилось. Там, где автор говорит о себе, он, несмотря на подкупающую откровенность, редко поднимается выше уровня банальностей. Стремление к «классичности» играет с ним в этом случае злую шутку: уходит «драйв», место творческого задора заполняет серая унылость.
Так жалобно глядит она,
Как будто вечно голодна
И одинока совершенно,
Зато, раскинувшись во сне,
Собака счастлива вполне
И улыбается блаженно.
Я сам такой же прячу взгляд,
Когда шальные крики злят,
Гудки да музыка дрянная,
И в этом звуковом аду
Я, тихо сгорбившись, иду,
Живу, последнее теряя.
Или:
Всё хочу клубок волшебный
Размотать обратно,
Снова мимо контролера
Проскочить бесплатно.
Ну, не молод больше, не красавец, не спортсмен. Чувство одиночества, знакомое любому человеку... В этих стихах бывают замечательные находки, вот и оставить бы автору одно-два четверостишия, не разжёвывая, не привязывая к своим личным переживаниям, не отягощая ссылками на мифологию.
Но изредка запретную шкатулку
Мы открываем, сыростью дыша.
Там тишина развешивает куртку
В потёках от московского дождя.
Напротив, ярко, в стиле библейских пророчеств, звучат (и прямые в том числе) политические высказывания Гройсмана. Автор находит чёткие формулировки и даёт недвусмысленные оценки, что, бесспорно, вызывает уважение, учитывая всеобщий тренд под девизом «не всё так однозначно».
На южных окраинах рокот и гул,
И задраны хоботы танковых дул.
Уселась держава, забросив дела,
Смотреть в телевизор на гибель хохла.
………………………………………..
Враньё незатейливо, правда проста,
Но кто-то сбивает табличку с креста.
В то же время эти стихи не остаются на уровне агиток, но поднимаются до поэтического высказывания.
«Искусство заключается в том, чтобы найти необыкновенное в обыкновенном и обыкновенное в необыкновенном», – писал Дидро. Такого рода поиском и занимается Вадим Гройсман (а вместе с ним – вдумчивый читатель) на страницах своей новой книги, воспроизводя древнейшее чудо пустыни в наши высокотехнологичные безбожные дни.