Ирина Карпинос – поэт прямой речи. Искренность не может быть поэтическим приёмом, она должна быть состоянием ума, души, сердца. И когда своя боль подключена к общечеловеческим печалям, слово начинает жить со всей полнотой.
Даниил Чкония
ДВЕ ВОЙНЫ
И когда облачается в шкуру врага твой друг,
Оборвав христианские струны, ты шепчешь: лучше б он умер!
Не сегодня, вчера, когда-то, без чьих-то рук...
Но уже бы затих, разрядился в виске этот чёртов зуммер!
А пока – все бессонные ночи одним куском.
Вам нарезать? Но нож тупой, а ночи всё толще.
Песен больше я не пою и почти не плачу тайком.
Обо всех, с кем раньше сражалась, забыла, в общем.
Потому что вот уже год, как бессмысленная война,
С её мнимыми перемириями вперемежку,
Растоптала ясные чувства, выпила кровь до дна.
И я тупо мечусь, мой Гамлет, бытием и забвеньем между.
Потому что инстинкт выживанья быстро перегорел,
И инстинкт продолженья рода в упор расстрелян.
Мне плевать, что в гнусное это времечко я – не у дел,
Мне плевать на лживые исторические параллели!
И в дыму юбилеев Победы, в дни неназванной новой войны,
Горстка выживших стариков – с двух сторон на переднем плане.
Им привить пытаются правнуки комплекс чужой вины...
Лучше б дали сто грамм фронтовых в кружке, в гранёном стакане!
Чтоб на сердце у них полегчало, хотя бы чуть-чуть!
Невозможно смотреть этот ад без анестезии!
Я хочу за погибшего деда поставить свечу...
Только негде! Торговцы в храмах наследили и наслезили.
Два обломка кровавой родины нечем соединить.
Все осколки дружб и любовей теперь смертельны.
Как же ты сомневался, Гамлет: быть, мол, или не быть?
Как же ты сомневался! Вот и вороны налетели...
ЖЕНЩИНА ПОСТМОДЕРНА
Женщина со следами совсем недавней красы,
что ты смотришь устало с неизвестной картины?
Над тобой весьма откровенно посмеиваются в усы
молодящиеся плейбои – редкостные кретины.
Женщина постмодерна хочет быть молодой,
очень тонкой и звонкой, очень сильной и стильной:
она спешит на рассвете в бассейн с ледяной водой,
красит губы вампирской помадой, наряжается инфантильно.
Женщина гиблой эпохи необъявленных войн
жаждет любви не меньше, чем в спокойные годы,
но тускнеет она внезапно и становится злой,
и назло равнодушным мужчинам хочет пасти народы.
Она быстро теряет надежду в липком коконе лжи,
женщина постискусства, женщина постмодерна…
С каждым новым рассветом ей всё меньше хочется жить,
ей хочется стать картиной, искушающей, манкой, чрезмерной…
ВАВИЛОН
Я всё сказала и добавить нечего.
В реальности – безумия броня:
растленье душ раскручено, разверчено,
поп с автоматом – новый символ дня.
Я так любила питерские дворики
и киевский каштановый уют!
Соврут о нашем времени историки,
чтоб не рехнуться, запросто соврут.
Бог вовремя забрал своих любимчиков,
оставив нас, нелюбых, горевать.
Какие гуттаперчевые личики
у мальчиков, рождённых убивать,
у девочек, что машут им платочками,
у матерей, что слёз уже не льют!
А за полями, боже, за лесочками
тела лежат и соловьи поют...
В эфире – телебашня вавилонская!
Распалась связь понятий и времён.
Ревёт навзрыд труба иерихонская
и ждёт заказа лодочник Харон.
СВОБОДА
Выпей яду, Сократ, выпей яду!
Не меняй на побег свой кубок!
Стала невыносимой Эллада...
Вот цикута. Смочи ею губы.
Выпей яду, Сократ! Невозможно
наблюдать, как безумны Афины.
Босоногий философ-острожник
обречён на такую кончину.
Стала Аттика, словно Спарта,
на военный лагерь похожа.
Выпей яду, Сократ, для старта:
станешь статуей с мраморной кожей.
Всё Платон за тебя напишет,
в «Диалогах» своих растолкует.
А живой ты в Афинах – лишний.
Посмотри, как демос ликует!
Выпей яду, Сократ, выпей яду!
Ты свободен и лик твой светел.
Сгинул век золотой Эллады.
Наступило твоё бессмертье...
АРЛЕЗИАНКА
Я сегодня спрошу у Винсента:
Как ты жил в этом бешенстве красок?
Мы с ним выпьем, конечно, абсента,
Полетаем от Арля до Грасса...
Золотая терраса Прованса,
Сумасшедшая близость Ван Гога...
Август звёзды роняет, как вазы,
И осколками блещет дорога...
Это буйство и цвета, и света,
Одиночества и ожиданья,
В жарких корчах кончается лето,
Тянет холодом из мирозданья...
Эх, родиться бы арлезианкой!
Выпивать на террасе с Ван Гогом,
Приносить ему холст спозаранку
И не клянчить удачи у Бога...
ВЕНЕЦИАНСКОЕ
В Серебряном веке, коротком и ярком,
Поэты любили в Венецию ездить
И с чашечкой кофе сидеть на Сан Марко
И в небе полуночном трогать созвездья.
Венеция рядом с времён Сансовино:
Крылатые львы и певцы-гондольеры.
Поэты пируют, поэты пьют вина,
Поэтов ещё не ведут на галеры.
И Блоку покуда не снятся двенадцать,
И пуля не скоро убьёт Гумилёва.
Поэты ещё не отвыкли смеяться
И верят в могущество вещего слова.
Не пахнет войной голубая лагуна,
Собор византийский с квадригой прекрасен,
Ещё не задернули занавес гунны,
И хмель венецийский ещё не опасен.
И можно до слёз любоваться Джорджоне
И долго бродить по Палаццо Дукале,
Стихи посвящать беглым ветреным жёнам,
Катать их в гондолах, купать в Гранд-Канале...
Поэты в Венеции пьют на пьяцетте,
Война мировая вдали, как цунами.
Запомните лица их в огненном цвете!
Всё кончится с ними. Всё кончено с нами.