Александр Кабанов. На слонах и черепах. – М: ОГИ, 2022. – 240 с.
Александр Кабанов. Обыск. – М.: ИД «Городец», 2022. – 280 с.
Перечитываю стихи Александра Кабанова. На столе – две его книги, в которые вошли стихи, написанные, в основном, в 2019-2021 гг. Одна из них проиллюстрирована великолепными графическими работами Андрея Макаревича. Кажется, давно знаешь стихи замечательного поэта. Знаешь некоторые приёмы только ему свойственного письма. Но каким-то образом Кабанову дано каждый раз звучать по-новому. Стихи продолжают удивлять привычными качествами его поэзии. Именно так – удивлять привычным. Поэтический характер Кабанова проявляется по-разному. Но в основе его творческого жеста лежит именно своеобразное, неповторимое отношение к слову, которому поэт даёт новую жизнь, новое полисемическое звучание. Врождённый слух поддерживает музыку поэтического взгляда на окружающий мир. Но это не игра ради игры, это глубокое раскапывание смыслов.
Кабанову свойственна ирония, какой бы она ни была – шаловливой мягкой усмешкой или жёстким приговором.
Ах, у нас в Ебенях снегопад, возня
детворы да подлёдный лов окуней,
иногда, по пьянке, бывает резня,
иногда и я участвую в ней.
Труден русский путь, а Европа – слаба,
пишешь, по капле выдавливаешь жлоба,
а когда не пишется, думаю о тебе,
не кончается ночь, словно нефть в трубе.
Пусть сортир на улице и дрянной Wi-Fi,
ты путевку в Египет не покупай,
плюнь на spa-салоны и на биде,
потому что – наша Родина вся в беде.
Этот переход от весёлого, игривого зачина к выдоху последней строки – многое говорит о внутренней работе автора, разворачивающего сюжет стихотворения. Вот только что, кажется, улыбался, а драма и трагедия уже поджидают читателя. Стихи Кабанова предельно ассоциативны – он предлагает своему читателю соучастие в поисках всех возможных смыслов. Но чувствует, что не все склонны к их восприятию.
…меркнут золотые фонари, кладбище и небо в звёздных крошках,
бродят по аллеям упыри, до утра играют на гармошках.
Слава богу, кровь они не пьют, вы им только семечек отсыпьте –
и тогда они вас – отпоют, словно аниматоры в египте,
и покажут хлебные места, и откроют винные отсеки,
говорят, святая простота раньше ночевала в человеке…
и черна от клюва до хвоста журавлей гамзатовская стая –
для того, чтоб эта простота понимала, что она – святая.
Такие неожиданности – с переходом от лёгкой иронии к серьёзному повороту сюжета – постоянно предстают перед читателем. В стихах поэта бродят разномастные человеческие фигуры. Кабанов подбрасывает их нам, словно игральные кости – одного за другим. Человек, каким бы он ни был, проявляется со всеми своими переживаниями и печалями благодаря тому, что попадает в луч света, направленного на него авторского взгляда. При этом Кабанов не устаёт задевать лирического героя ироничными стихами:
Когда в руинах колизея,
где стыдно яблоку упасть,
мне христиане-ротозеи
боярышник вливали в пасть.
Но я обрёл иное жало,
двуперстие добра и зла:
где утром – кофе убежало,
а ночью – женщина ушла.
Поэт размышляет о важных для него темах, он провидит грядущие многие беды, которые грозят человеку в этом мире, он сознаёт живущее во многих из нас сомнение в здравом смысле существования. На какое-то стихотворное мгновенье он даже готов – радея о нас – предстать в дьявольском обличье, смущая острыми вопросами человека.
Вот и смотришь без сна и без шёпота:
а в ответ не слыхать ни черта,
я – разведчик товарища господа,
не хватает рогов и хвоста.
Ощущение враждебной силы, направленное на них, свойственно многим людям, но они не осознают, не осмысливают этого. Внешнее благополучие на какое-то время создаёт иллюзию спокойной жизни. Чуткий поэт это ощущение переживает остро, тревожно. И для такой тревоги есть основание.
За мною кто-то долго наблюдает в родных кустах,
и каждое столетие рыдает в его летах,
то этот мир, оставленный в покое, то пушкин ас:
он наше – вот такое и такое, он – нефть и газ,
нам не взлететь над африкою крыма, привет/адьё,
так ласково и так неумолимо его копьё.
Да и самому поэту страшно думать о том, что он провидит в будущем. Впрочем, это грядущее уже проявилось в настоящем. В новой книге Кабанова «На слонах и черепах» есть и стихи, написанные много раньше нынешних событий. Кабанов позиционирует себя в качестве украинского поэта, пишущего на русском языке. Для него географическая родина – Украина (он уроженец Херсона). Учился, и всю остальную жизнь живёт и работает в Киеве. Но поэт, пишущий на русском языке, где бы он ни был, всегда ощущает свою внутреннюю связь с Россией.
Я забываю киевскую кухню, когда под Рождество,
перечитав тыняновскую кюхлю, ты веришь в волшебство,
и в то, что все вокруг ещё живые и теплит благодать,
что эти звезды – раны ножевые, и можно в морду дать,
и выйти на балкон, где слякоть, где мы – обречены,
курить тревожно и о чем-то плакать под смайликом луны.
Внутреннее состояние поэта должно бы давать ему двойную опору в жизни и творчестве, две родины должны создавать мощный сплав. А вместо этого он печально констатирует:
Разучившись любить, а такое надо ли,
если дети, как гречка, ушли в разнос,
перелетные птицы текли и падали,
словно черные капли с твоих волос.
И пора приготовить себя к грядущему,
ко всему, что сжигает сей мир дотла,
к сладко жрущему, лгущему, горько пьющему,
в пустоту звенящему из стекла…
Как уже было выше сказано, в книге Кабанова возникает множество человеческих фигур, которые по воле автора и жизненных обстоятельств испытывают схожие переживания и поступают одинаково:
жил да был косильщик газа, по утрам срезал газон,
он смотрел в четыре глаза и вдыхал сплошной озон.
Поправляя респиратор на измученном лице,
он любил советский атом, пионерок во дворце,
верность молота и стали, опиум, который бог,
он косил, а люди спали, многие – без рук и ног.
Наш герой идёт рысцою по лужайке молодой,
медленной хрустит мацою над зеленою ордой,
пребывая в дивной коме, на краю любви и зла –
где его в соседнем доме одноклассница ждала.
Но и самому Кабанову кажется, что выхода нет, что будущность не сулит счастливых событий, и можно понять, откуда приходят в голову такие горькие мысли:
Сквозь дырочку из латексной резины
и я познал советское кино,
мне пел кобзон, меня несли грузины,
меня избили в белом кимоно.
Там балерин обрюзгшие хинкали
внезапно превращались в лебедей,
не потому, что мы страну просрали,
а потому, что бог любил людей.
Гудит пчела, не много и не мало
осталось нас для круглого стола,
и в каждом – жизнь, зазубренное жало,
а смерть – поцеловала и прошла.
Кабанов спорщик, отстаивающий свои принципы, поэт. Он отвечает неким своим оппонентам:
Родимые, а что же вы хотели,
когда в стране подстилок и рабов
вы речь мою держали в чёрном теле –
от крымских гор до выбитых зубов.
И мне не важно, что сейчас на ужин:
вареники, а может снегири,
меж двух отчизн, которым я не нужен –
звезда моя, гори, гори, гори.
Когда глаза – ещё не признак зренья,
потрескивает тонкая броня,
но я прощаю это поколенье,
которое так верило в меня.
Поэт делится своими мыслями и суждениями. В них немало горечи, близкой к отчаянию. В самом начале этого отзыва речь шла о часто использованной автором иронии и самоиронии, но у Кабанова есть такое свойство, что ирония одновременно звучит в обнимку с драмой или трагедией. Да и отчаяние здесь тоже проявлено:
Нет на свете народа, у которого для еды и питья
столько имен ласкательных припасено,
вечно голодная память выныривает из забытья –
в прошлый век, в 33-й год, в поселок Емильчино:
выстуженная хата, стол, огрызок свечи,
бабушка гладит внучку: «Милая, не молчи,
закатилось красное солнышко за леса и моря,
сладкая ты моя, вкусная ты моя…»
Хлеб наш насущный даждь нам днесь,
Господи, постоянно хочется есть,
хорошо, что прячешься, и поэтому невредим,
ибо если появишься – мы и Тебя съедим.
Диапазон стихов, близких друг другу по теме, широк. Кабанов таким образом ищет разные подходы к тому, что он поэтическими средствами хочет донести до читателя, стремясь вызвать читательское сопереживание. Ему важно рассказать о том, что он сам переживает или пережил. И называя вещи своими именами, смотрит в самую суть:
Кто пойдёт против нас – пожалеет сейчас, потом –
так ли важно, кто вспыхнет в донецкой степи крестом,
так ли важно, кто верит в благую месть:
меч наш насущный, дай нам днесь.
Я вас прощаю, слепые глупцы, творцы
новой истории, ряженные скопцы,
тех, кто травил и сегодня травить привык –
мой украинский русский родной язык.
Перечитывая стихи поэта, понимаешь, каким напряжением проникнуто его творчество. Наверно есть и минуты сомнений, когда теряешь надежду, когда возникает усталость от непрерывной работы ума и души, смута:
Подробности, одна вторая, стакан скорее пуст,
но отчего ты плачешь, умирая, марсель, который пруст,
под сенью девушек в цвету и в чёрно-белом
завариваешь в чайнике окно,
а речь – не стоит свеч, торгует телом, молчание – темно.
Скорее полон крови и метели, как разведённый спирт,
и серый волк подобен колыбели: внутри – младенец спит,
и я обрубком память пеленаю, стихов веретено:
вот так и жизнь, мой дорогой, не знаю – о чём оно?
В такие минуты поэта выручает всё та же ирония, спасающая человека от беспамятства, от нежелания смотреть правде в глаза:
Земля шевелится, и, превращаясь в квест,
выходит дядя яша с чёрной скрипкой,
и тишина, как духовой оркестр,
из ямы поднимается с улыбкой.
Все зубы золотые, все шары,
все тапочки балетные от спама,
все пастернаки вышли из игры
и всех убили, даже мандельштама.
Сбегает дождь в резиновом плаще,
земля шевелится, не разбирая флагов,
а полицаев не было вобще,
примерно так, как не было гулагов.
Поэт осознаёт свою работу, как главное содержание жизни, и в этом его осознании – его правота и его право говорить прямо и настойчиво о своём мировосприятии, своём понимании человеческой боли, человеческого мужества перед лицом любых обстоятельств. Главное – это его дело, его призвание:
Лишь память розовою глиной,
лишь ручеёк свинцовый вплавь,
и пахнут явкою с повинной:
мой сон и явь, мой сон и явь.
Один, все остальные – в доле,
поют и делят барыши,
не зарекайся жить на воле –
садись, пиши.
И пишет, потому что не может не писать. Верное поэту Слово обязательно найдёт путь к человеческим сердцам, потому как Поэт высказывается точно и впечатляюще. Здесь не надо искать какие-то побочные смыслы – это звучит прямая речь Александра Кабанова:
Мы опять в осаде и в опале,
на краю одной шестой Земли,
там, где мы самих себя спасали,
вешали, расстреливали, жгли.
И с похмелья каялись устало,
Уходили в землю про запас,
Родина о нас совсем не знала,
Потому и не любила нас.
Потому что хамское, блатное
Оказалось ближе и родней,
Потому что мы совсем другое
Называли Родиной своей.
Пророчество, провидение поэта записано в стихах о грядущем. Оно настало.
Взрывов пыльные стога,
всходит солнце через силу:
изучай язык врага,
изучил – копай могилу.
Я учил, не возражал,
ибо сам из этой хунты,
вот чечен – вострит кинжал,
вот бурят – сымает унты.
Иловайская дуга,
память с видом на руину:
жил – на языке врага,
умирал – за Украину.