Поэзии Владимира Мялина присущ удивительный эффект, весьма редкостный для нашего оголтелого времени и всё более оголтелого в своей постмодернистской актуальности искусства. В его стихах время замедляется, будто Некто, управляющий этим незримым процессом, осаживает безрассудных коней Хроноса. Тексты поэта, будь то интроспекция, живописание или некая жизненная история, предоставляют возможность неспешно рассматривать мир в его самых явственных и самых зыбких, тонких, непостижимых проявлениях пристальными глазами поэта, постигать всю его полноту и трагичность. И это настолько увлекательное занятие, что хочется обратиться к поэту его же словами: «Пряди, тяни, веретено,//Врезаясь в дыры перфораций»…
О. Г.
* * *
Когда похмельный дед заплачет –
То сядут рядом сыновья,
Нальют и выпьют за удачу
И за родимые края –
Края, где холодно и сыро,
И в долгой памяти дворов
Есть колебание эфира
И нимбы ветреных костров.
И древний угольщик с корзиной –
Как Ной, качнётся на волнах;
Тугой воскресной паутиной
Засвищет скука в проводах…
В квартире, раненной навылет,
Застонут рамы и паркет…
И сыновья нальют и выпьют
Тогда – когда заплачет дед.
* * *
Ты – смоквы мешочек лиловый
Зелёный мешочек – в пурге.
Назло моей скуке столовой,
Моей коммунальной судьбе.
Назло моей горькой кручине –
Мучнист ты и розов и трезв;
Такой же падучий и синий,
Как мой заметённый подъезд.
Освенцима узник на стуле,
К сиденью примёрзший старик,
Что дремлет под липой в июле, –
Положит тебя на язык.
И речь оживёт молодая,
В иссохшем его существе...
И сложит старик, умирая,
Метельную быль – о тебе.
ВСПОМИНАЯ БРЕЙГЕЛЯ. МИЗАНТРОП
1.
Там где мельница, овцы и луг –
Черный скептик в лиловых одеждах.
Вынул сердце крестовый паук –
Режет жилу последней надежды.
Впрочем, это – крестьянин-сосед,
В шар стеклянный по брюхо упрятан,
Отсекает кровавый кисет
Иль мошну, где и злато, и ладан...
Не заметил пропажи старик.
А брюхатый хитрец не в убытке:
С липким сердцем в трактире возник,
Шар разбил – и пропился до нитки.
2.
И пошёл он дорогой своей,
Не любя и не зная людей.
Весь иссох, бородёнка седа.
Чёрный куколь, сутана;
беда,
Как трава приминалась под ним.
А навстречу желтеющий нимб –
Может – солнце;
А может, святой
Шёл от мельницы лёгкой водой.
* * *
Мы будем любить твою душу всегда –
Гудели в осипшей ночи провода,
Прогорклая ухала арка с огнём –
И ветер качался в зрачке золотом.
Ты только продлись, пустотелая ночь,
Убьёт тебя утро – гони его прочь!
Пора пробужденья, похмелья пора...
Баюкаю душу твою до утра.
И в светлый височек целую её.
Уходит на цыпочках время моё.
* * *
Липы отцвели уже в июле.
Мельница на облаке стоит...
Чтоб ветра осенние подули,
Держит путь Кихано инвалид.
Хороши доспехи у Алонсо –
Затекает в стремени нога...
И толстяк, вкусив вина и солнца,
Бьёт осла в упругие бока.
Липы, липы с порошковым мёдом,
Со шмелиным зудом ...
Не ханжой
Губернатор острова – с народом;
Господин – с потешной госпожой...
Много в жизни разных обстоятельств –
И случайность в них, и Божий перст...
Липы отцвели уже, приятель.
И ветряк – зерно и ветер ест.
* * *
На колокольне свален свет;
Небес темнеющих прорехи.
Как странно: нас с тобою нет
Ни в этом, ни в прошедшем веке.
Куда девались? – вот те на –
В такие благостные годы:
Не трус, не голод, не война,
Лишь – прибывающие воды...
Лишь полюс тающей свечой
Да Фукусима, да Невада;
Да плавно сходим мы с тобой
В горючий шорох листопада...
* * *
Пряди, тяни, веретено,
Врезаясь в дыры перфораций, –
Скупое серое кино
Секунд, к которым не пробраться.
Не за рогожей, не в окне,
Не в чёрных кубиках паркета –
Они, как башмаки во мне,
Как шаг, проткнутый шилом деда...
Как бас, задет струной отца, –
Они и в доме – на подмостках
Кино... И не было конца
Разлукам, встречам – перекрёсткам...
И башмаков взбирался шаг
Над всем, что верило и жило...
И были: струны и пиджак;
И нить суровая, и шило...
* * *
Напиши мне всего два слова
Про лазурь, белотелый храм –
И про то, как земля сурова
К передрогшим родным гробам.
Этот вкус сладковатый клея
На губах – и сургуч, и мёд...
Опусти ты конверт, жалея,
В синий домик... «Почтовый» ждёт.
И дудит он в дуду златую,
И чудно ему без дорог...
И лежим мы в земле не всуе:
Ничего чернозём не сжёг.
* * *
Всё выдумка на свете – правды кроме...
А правда что?.. Луна в забытом доме;
Паркет щербатый, голая стена,
Обрывки ветхие обоев, тишина. –
Та, что наполнена буфетом, шкафом, полкой,
Шекспира бюстиком, прабабки сказкой долгой,
Лампадой медленной, железною швеёй,
Дверной накладкою да лампой жестяной;
В прихожей – грудой башмаков старинной,
Бархоткой, щётками да банкой с гуталином...
Что выдумка на свете?.. В темноте
Всё правдой кажется в душевной простоте;
Всё истиной зовётся сквозняками –
В забытом доме – вечными гостями...
* * *
И когда я уйду непроторенным днём,
Будут слепо мигать фонари,
Будут лампочки вспыхивать в сердце моём;
Только стёкла от слёз оботри.
Всё по-старому, всё на привычных местах:
Книжный шкаф, небеса, табурет.
И дождями давящийся город в глазах
Человека, которого нет.
И теперь лишь подумай, пойми, разберись,
Чья в окне усмехнётся судьба...
И огнями забрезжит дождливая высь,
Неутешная наша вдова.
* * *
Заклубившийся змей паровозный,
Языки золотого огня...
Топкий снег, голубой и бескостный,
Сохраняет следы для меня.
Елей лапы и пальчики белки,
И семян ноготки на снегу...
Перевод ожидаемой стрелки
Я никак угадать не могу...
Голубеют снега и заносы,
Змей клубится, деревья обняв.
У него и у смерти белёсой
По зиме одинаковый нрав...