Ольга Седакова. Стелы и надписи (послесловие Сергея Степанцова). – СПб, Издательство Ивана Лимбаха, 2014. – 42 с.
Данное издание имеет непривычный формат. В одну небольшую книгу объединены стихотворный цикл, который можно назвать циклом «пьес», и историко-филологический комментарий Сергея Степанцова к стихам Седаковой. Каждое отдельное стихотворение иллюстрировано работами художника Василия Шлычкова, которые выполнены в уникальной технике – как оттиски глиняных форм на бумаге. Это своего рода визуальное прочтение или, скорее, внутреннее отражение стел.
Уточним понятие «стела». Это слово происходит от древнегреческого и обозначает каменную, мраморную, гранитную или деревянную плиту (или столб) с высеченными на ней текстами и изображениями. Стелы устанавливаются в качестве погребальных или памятных знаков. Они были популярны в античном мире (погребальные стелы древнего Египта), а также в Азии, включая Китай. Ольга Седакова сама не определяет, является ли каждая стела адаптированным переводом надписей с конкретных музейных предметов, свободным сочинением «на тему» или комбинацией разных источников. Да это и не нужно, так же как необязательно детальное препарирование любого стихотворения. В некоторых из семи стихотворений угадывается возможный источник, но его точная идентификация требует отдельного самостоятельного исторического исследования. Стелы Седаковой не привязаны прямо к античным стелам, хотя обозначения и имена (Персей, Андромеда и т. п.) непосредственно указывают на источник – во времени – возможного периода или образа жизни. Один из таких примеров – упоминание Аппиевой дороги.
Седакова широко использует так называемый жанр экфрасиса. Экфрасис (от греческого «высказываю», «выражаю») – это описание произведения изобразительного искусства или архитектуры в литературном тексте. Обычно в литературоведении в качестве примера классического экфрасиса приводится описание щита Ахилла в «Илиаде» Гомера (перевод Н.И. Гнедича). Экфрасис может быть использован не только в виде отображения надгробных надписей, стел, как в данном произведении Седаковой, или в хорошо известной форме описания предметов живописи или архитектуры. Вариантом экфрасиса можно назвать знаменитую «Оду греческой урне» Джона Китса. Экфрасис условно может выражать архитектуру города, местность и т. п., в тех случаях, когда это интерпретируется как предмет искусства, а не только как описание географического места или образования местности.
Весьма интересна стихотворная форма стел у Седаковой. Очевидно, что стихотворение не написано каким бы то ни было регулярным метром. Однако при внимательном прочтении заметно, что перед нами некое сочетание свободного стиха с элементами гекзаметра. Очевидно, что это не русская силлабо-тоническая поэзия. Само по себе это крайне интересно, поскольку Седакова открывает новые пути для использования русского поэтического языка.
Проблема заключается в некой «размытости» поэтического языка: он спокоен, рассудителен, печален, но в этих стихах не явно выражен эмоциональный вектор, рывок, порыв, столь характерный для эмоциональной традиции русского стихосложения. В каком-то смысле стихи Седаковой в данном сборнике имеют некое подобие произведениям Пауля Целана. Существенная разница заключается в том, что Целан использовал «свой собственный язык», словообразование, в то время как язык Седаковой довольно регулярный и рациональный. У Целана образность происходит от загадочности, зловещего смысла словосочетаний, метафор, образов, за которыми угадывается бездна. Раздумчивый голос Ольги Седаковой не производит такого эффекта; однако, с другой стороны, в некоторых её стихах приближение к дыханию бездны угадывается. Вообще, надо сказать, в «пьесах» Седаковой концовки особенно сильны и оставляют ощущение загадочности:
…Молча собака глядит
на беседу: глаза этой белой воды,
этой картины –
«мальчик, собака, старик».
Другие примеры:
«Прохожий, люби свою жизнь,
Благодари за нее. Тени мало что надо:
памятник встречи».
«Просьба одна у нас всех;
Ничего-то и нет, кроме этой
Просьбы».
«Возьми, перевозчик, ты видишь,
Как мы живем на земле:
Прялка. Плуг. Копье. Кувшин».
Пространное послесловие Сергея Степанцова, занимающее половину книги, безусловно, интересно, глубоко и проливает свет как на метод стихосложения, так и на исторические параллели. Недостатком является некоторая сложность изложения, рациональная, научная, что не очень сочетается со стихотворным процессом, выраженным Седаковой. Например, плохо уживаются прозрачные, лёгкие «пьесы» Седаковой с таким нарративом: «Вероятно, многие согласятся с тем, что выработанная в русской силлабо-тонической поэзии дактило-трохеическая имитация греческого квантитативного гекзаметра и элегического дистиха – самая прижившаяся и успешная адаптация греческого размера на русской почве, причем адаптированный размер опознается именно как античный». Вероятно, данный дискурс можно было бы выразить более легким поэтическим языком.
Успехом Седаковой стали вариации на тему гекзаметра, который в наше время в русском языке употребляется только для перевода античных произведений.
В заключение нужно отметить оригинальные и интересные работы Василия Шлычкова (оттиски глиняных форм) как попытку прочтения стел и надписей. Само по себе это выглядит очень поэтично, – отличный пример поэзии в графике. Однако они, пожалуй, выступают самостоятельным произведением, а не конкретной визуальной интерпретацией стел Седаковой.
«Стелы и надписи» Ольги Седаковой являются интереснейшим примером традиций русской философской поэзии и блестящим образцом «ненормативного» современного русского стихосложения.