Наталья Лясковская. Сильный ангел. – Новосибирск: Издательский дом «Сибирские огни», 2014. – 128 с.
Наталья Лясковская – поэт сильного голоса, мужественно-открытой исповедальности, часто – прямой стихотворной речи. Последнее требует уточнения: прямая речь Лясковской – яркое поэтическое высказывание:
На моих волосах
распускается сад
абрикосовый сад
на моих волосах
между косами
абрикосами
При этом автор сохраняет точность стихотворной речи, с которой обозначена тема, заявленная в первом разделе книги – тема детства:
Мне было скоро восемь лет,
и я любила игры эти,
меня в саду на табурете
купала мама, плавал свет
на волосах и мокрой кофте,
простым движением одним
снимала пену, будто дым,
и воду пробовала локтем
веснушчатым
и золотым...
Лясковская разрабатывает эту тему без банального ностальгического нытья, чем часто грешат иные стихотворцы. Тем более у неё нет необходимости искусственно драматизировать былую повседневность, поскольку драматических сюжетов жизнь – с детских лет – подарила ей немало. Это не мешает автору ощущать свет жизненного начала, и в грустноватом житейском эпизоде продажи дома и сада найти повод для иронической улыбки:
Тут дождь –
и батя закричал: «Бежим!»,
и бабушка, уже спеша в машину,
рвала в подол незрелую малину,
чтобы ни ягодки,
ни ягодки –
чужим...
Поэтическое мировосприятие поэта может выражаться по-разному, но в любом случае – это проявление жеста, движения, характера, который в данном случае обогащён впечатлениями детства, юности, времени становления личности, а для стихотворца и первые наброски его будущей поэтики. Город своего украинского детства Лясковская пишет сочно, густыми мазками:
О, Умань! Райское болото.
Клубника, вишни, виноград,
прохлада, пахнущая потом,
борща горячий аромат...
А воздух свеж – хоть режь кусками,
под небо с ножиком взлетев!
Июль ласкает колосками
нагие ноги местных Ев.
Кстати сказать, образ воздуха как затвердевшего вещества – «хоть режь кусками» – художественно осмыслен не раз в этой книге, превращаясь ещё в одну связующую метафору.
Не случайно же мелькает в её стихах и украинская вышиванка, которая в восприятии самой Лясковской – метафора её поэтики:
Не ношу вышиванки и плахты,
но увидев меня, всякий «ах ты!»
вскрикнет, глазом по торсу скользя:
и изогнуты бёдра, как лира,
и за пазухой вложено щиро,
так что не заглядеться нельзя!
Казалось бы – авторская шалость, озорство! Но регистры стихотворения, из которого взята прозвучавшая строфа, переключаются на тему невесёлую – тему раскола братства России и Украины, тему, которая для Лясковской – одна из определяющих в этой книге.
Разделила граница нас с мамой:
связь по скайпу, звонки, телеграммы
заменили свиданий живьё.
Но уж если домой вырываюсь –
милой мовой моей упиваюсь,
аж пьянею от звуков её…
Она не противопоставляет свою любовь к России, своё украинское происхождение, свою «православную» любовь к Грузии. Любовью, а не ненавистью живёт её муза. Стихи посвящаются друзьям, коллегам, близким. Жизнелюбие, несмотря на пережитые драмы и трагедии («час придёт – за зелёным оврагом / на Николо-Архангельском лягу / рядом с дочкой, за то и держусь»), сила и вдохновение, способность неординарно мыслить, духовное напряжение становятся картинами природной мощи океанского простора:
Плодородной воды голубая долина!
Серебристыми гроздьями радужных рыб,
разрезными растеньями цвета малины,
жемчугами и тайнами сделала ты б
восхищённым поэтом и скучного старца,
даже в звере зажгла б любопытство и страсть!
Кто на берег придёт – тот захочет остаться,
чтоб смотреть и дышать беспрепятственно всласть…
Что ж, вчитываясь в недежурную поэтическую исповедь, невозможно обойти ещё одну, художнически отражённую, ипостась Лясковской – она поэт религиозный! Нет, она не пичкает читателя голыми декларациями, унылыми сентенциями, сюжетными пересказами… Лясковская в этой части книги проявляет сдержанность, строгость и скромность, мало свойственные говорливым неофитам. Тут глубина переживания ищет своей выразительности в иной поэтической манере: явственно стремление не к публично-стриптизному обжёвыванию своего православия, а более – к искренней поэтической проповеди. Это связано с её собственным чувством Пути – пути, став на который, ты ещё долго видишь себя учеником, каким бы духовным опытом ни обладал. На этот путь духовного прозрения и ведёт за собой читателя Наталья Лясковская!
Вадим Месяц. Тщетный завтрак. – Избранное. 1984-2014. – М.: Водолей, 2014. – 208 с.
Новая книга Вадима Месяца вместила в себя целую творческую жизнь – тридцать лет поэтической работы. И сразу же отмечу, что предуведомление в аннотации о том, что автор специально отобрал наиболее простые, традиционные стихотворения выглядит почти издёвкой, в лучшем случае – откровенной иронией. Вчитываешься в эти строки:
Не назначен смертный час,
не осмыслить день и дату,
что даны в последний раз
оловянному солдату:
за лирическую плату
нас включили в высший класс.
Не скажу, что они предельно сложны эти стихи, но стремление докопаться до смысла тебя не покидает – ты не проскакиваешь на следующие страницы, вчитываешься, потому что тебя зацепило. Этим Месяц как раз силён, этим интересен. Следишь за развитием поэтического сюжета и, вместо предполагаемого раздражения, становишься сочувственным, сопереживающим читателем.
И всё же вздох облегчения прозвучит, когда прочитываемый катрен воспринимается синхронно – метафора, образ, тропы – откликаются в душе со смысловым наполнением строфы:
Отстучав рождественским стаканом
вразнобой с пустой столичной байкой,
завершились шашни с тараканом,
перебранки с доброю хозяйкой.
В целом мире кончились чернила –
даже царь указа не подпишет…
Ну и пусть… И даже очень мило,
что теперь всех нас никто не слышит.
Кстати сказать, Месяц легко пересекает пространство и время, сопоставляя смысловые ряды одним-двумя ключевыми словами. Жест, его содержание – бытовое, персонифицированное – обретает сопоставимость с мощным движением природы, объединяя их в огромной картине мироустройства:
Приказчик Петр Матвеич Горчаков
намазал чесноком от хлеба корку
и не спеша вкушает ее запах.
И также величаво тает лед
на Волге и в соседнем Бахтемире.
И на лиманах проседает снег.
Поедание горбушки «также величаво»… Это Месяц – с его мировидением, художническим мировосприятием.
И уж совсем легко дышится читателю, когда лёгок, изящен, шаловлив в своей поэтической игре автор – из стихотворения «Сюзанне, супруге налётчика»:
У каждой головы по черной луже.
Не обошлось без пушек и ножей.
Любимая моя, спросите мужа,
зачем он убивает сторожей?
Зачем он забирает эти души
невинных государственных служак,
чья тайна бытия всегда снаружи,
и что живут на свете кое-как?
Они в свисток свистеть, и то боятся.
Их, в ужасе проглоченный язык,
рискует в пищеводе затеряться…
О, как безмолвен ты, прощанья миг!
Он очень разный, Вадим Месяц – неутомимый выдумщик, игрок, Боян, мистификатор, фантазёр, но прежде всего он – поэт!
Виктор Гофман. Сто стихотворений. – М.: Прогресс-Плеяда, 2014. – 140 с.
Книга «Сто стихотворений» – восьмая в творческой биографии Виктора Гофмана. Увы, она одна из последних в успешном проекте издательства и его главного редактора Станислава Лесневского, с уходом которого из жизни проект перестал существовать. Как и все, кажется, книги этого проекта, гофмановская представляет собой своего рода избранное. В определенном смысле – итоговая на сегодняшний день. Поэтический характер Гофмана отражён в этой книге вполне. Его стиховая культура полностью опирается на традицию. Но это не застывшая словесная масса – стихи поэта современны: приметы времени, детали, образные нюансы подчеркивают это. Годы берут своё, истончающаяся нить времени полна потерь, воспоминаниями о которых, переживанием которых дышит стихотворная речь поэта:
Так медлит снег, хотя пора настала.
Так беркут набирает высоту.
Так мчатся мимо станции составы,
Тревожно громыхая на мосту.
Так дух свободный формы сторонится.
Так ветер моря в сети не поймать.
Так замирает белая страница
В сомненье слово первое узнать.
Эта неуловимость времени, это чувство тревоги и перетекают в боль потерь, о которых поэт говорит сдержанно, не скатываясь к легковесной истерике:
Уже вечерним золотом горят
Наплывы волн в чепцах усталой пены,
Уже торговцев говорливый ряд
Везёт товар и выставляет цены.
А девочка опять бежит к воде.
Над галькой ходят острые лопатки.
Хоть век броди – но нет тебя нигде…
Одни лотки, купальни и палатки.
Осталась лишь улыбка у смычка
Восточных глаз то хмурых, то лукавых;
Земля суха, как память старика,
В безжизненных и помутневших травах.
Эта печальная нота звучит в книге поэта ощутимо, но всё же живая жизнь берёт своё, и тогда рождается иной свет, выраженный иными стихами:
Всё чище, всё легче, всё чаще
(Дюймовочка? птичка? свирель?)
Трепещет и льётся из чащи
Какая-то чудная трель.
Свободно над зеленью свищет,
Справляет забвенье забот,
Всё выше, всё легче, всё чище –
Волнуется, вьётся, зовёт.
И вот уж совсем недалече
Парит над сплетеньем ветвей
Всё выше, всё чище, всё легче,
Прозрачнее, тоньше, светлей.
Станет ли эта нота более определяющей в творчестве Виктора Гофмана, покажет время. Книга сегодняшнего дня – свидетельствует о накоплении поэтической энергии, что не может не радовать поклонников его творчества.