-- В поле зрения «Эмигрантской лиры»

Автор публикации
Даниил Чкония  ( Германия )
№ 2 (10)/ 2015

Особое право поэта

Рецензия на книгу Кати Капович «Другое»

 

Катя Капович. Другое. – М.: Воймега, 2015. – 116 c.

 

Новая книга стихов Кати Капович продолжает привычную линию её бесстрашной поэтики. Бесстрашие её в том, что доверие к просодии не подавляет её интонацию – свободную в ритмике, угловатую, на «филологический» взгляд неотглаженную, а оттого и первородную. При этом – любой «сюрреалистический» ход опирается на умение блестящего рисовальщика – на ум приходит Рене Магритт. Может показаться, что читать стихи Капович трудно – нет скольжения по гладкой поверхности инерционного стиха. Да в том-то и дело, что автор заставляет ударяться об углы смысла, морщиться от заноз метрического сбоя, встряхиваться от рифменного многообразия – от полной дактилической до размытого ассонанса. Это самая что ни на есть – прямая речь, не искажённая ученическим старанием «соблюсти» нормы, заставляющая слышать себя в прямоте высказывания.

Неускользающая тема ностальгии, болевая тема её поэзии привлекает отсутствием всякого лукавства – нынче принято ностальгии стесняться, натужно утверждать, что её не испытывают, что верно в бытовом смысле для реализовавшегося в эмиграции индивидуума, но это же не отменяет любви и боли:

 

Говорят, в России говорят по-русски

от зари и до зари

и что палец держат там они на спуске,

что ни говори.

 

Говорят, что, в общем, пишутся стихи и

кажутся кино,

светятся окошки, вьются мостовые,

бьётся домино.

 

…Что заходит солнце и восходит солнце,

как сто лет назад.

А что бьётся сердце, сердце перебьётся –

мало ль говорят.

 

Сопряжение бытового и творческого в этих стихах, как впрочем и в любых других стихотворениях Кати Капович, ненатужно, органично – поэзия и быт для неё явления одного порядка – смысл жизни:

 

Своё пальто холодное надену,

на нос напялю тусклые глаза

и в позе капитана из Жюль Верна

начну смотреть в златые небеса.

 

Жизнь, какими бы внешними переменами времени и места она ни отражалась, несёт в себе нечто неизменное:

 

Песок и вода. Вода и песок,

ну разве что облако наискосок.

И тысячи лет это так навсегда,

желтеет песок, голубеет вода.

 

Эта вечность содержит определённую вещность – не суть важно, идёт ли речь о некой душевной, духовной составляющей или о явлении материального порядка – метафизика происходящего и воспринимаемого под углом зрения автора остаётся зримой, реальной, непреходящей.

Вас бросало на Кронштадтский лёд?.. У этой поэзии было своё содержание – узкое и лапидарное, за которым исчезало могучее пространство жизни. Капович слышит время в дальнем былом, в былом относительно ближнем, ощущает его в сегодняшнем состоянии. Она словно бы ужалена советским вчерашним, фиксируя те же ритмы, ту же интонацию в иных проявлениях, болезненно не расставаясь с ними, поражая простотой узнавания:

 

Нас бросало на вине и водке,

нас водило на слезах и пиве,

нас сводило, как с груди наколки,

наконец-то мы уже приплыли.

 

Это ностальгия не по советскому, столь же болезненно не изжитому, это ностальгия по родному, неизбывному:

 

Затем ли, что в том краю

ужасных тюрем и зон

был этот снег сквозь зарю,

не только грязный перрон.

 

Поневоле откликнешься читательским сердцем: «Был этот снег, был!» Как были и эти:

 

Вечереющие кинотеатры,

восстановленные киноленты,

с чеховской бородкой литераторы,

бритые литературоведы.

 

Генезис стихотворчества Капович не утаивается, она его подчёркивает. И это понятно: автор не становится в ряды подражателей любимым поэтам – Ходасевичу ли, Гандлевскому… Капович их собеседница, она вступает в диалог или спор с теми, кому верна в своих привязанностях, осмысливая жизнь в её разных обстоятельствах и временах. При этом сопрягается широкий спектр отстоящих друг от друга поэтических тем, как в этих отсылках к Блоку – не сомневаясь в квалификации читателя этого отзыва – не могу обойти цитаты из обоих, из Блока и Капович:

 

Бывало шла походкой чинною

На шум и свист за ближним лесом.

Всю обойдя платформу длинную,

Ждала, волнуясь, под навесом.

                          (Блок, «На железной дороге»)

 

Бывало, шла она дорогою,

бывало, ехала она,

мешала ложечкой негромкою

с моей тоскою свои слова.

                                           (Капович)

 

Вагоны шли привычной линией,

Подрагивали и скрипели;

Молчали желтые и синие,

В зеленых плакали и пели

                                   (Блок)

 

В купейном – Розенбаум, шлягеры,

в плацкартных – группа ДДТ,

так ехали кресты, рубахи и

попса, студенты и т. д.

                                   (Капович)

 

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна,

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

                                 (Блок, «Незнакомка»)

 

Она прошла пустыми зданиями

в своём изношенном пальто,

глазами, широко поставленными,

она взглянула холодно.

 

Она прошла… и лёгкий ветер,

с духами смешанный туман,

и Блок в прозрачнейшем пакете,

и кто-то покачнётся, пьян.

                                (Капович)

 

Как видим, Катя Капович не играет в аллюзии, она прямо называет Блока, утверждаясь в этом диалоге времён и поэтов.

Капович сильна тем, что несёт в себе генетическую боль поколений, иначе откуда ей знать это:

 

То спичек нет, то нету стрептоцида,

темно и жарко дышит тишина

у Азии разбитого корыта,

и всё никак не кончится война.

 

Может быть именно поэтому ей не до изящного искусства слова (при том, что она виртуозный версификатор), мясо и кровь эпох движут её поэтическим сознанием, раня читательское благополучие, повергая нас в сопереживание и печаль. Нет покоя автору, нет покоя и читателю – Капович безжалостна, она настаивает: ты должен слышать, видеть, страдать, иначе не быть тебе человеком. Автору дано право космического размаха, до которого вырастает в её стихах бытовая деталь. Отсюда и особое право поэта сострадать и требовать:

 

А по утрам работай задарма,

газеты развози, крути педали,

смотри картинки – люди и дома,

дома и люди. Как они устали!

Возьми их и из смерти воскреси,

им расскажи потерянную сказку

и под шумок их в рай перевези,

как челноку положено к развязке.

 

Жизнь прекрасна и мучительна. Её ни приукрасить, ни очернить. Она такая, какая есть, говоря словами Кати Капович: одна звезда заветная, а другой и нет.