Александр Радашкевич – поэт, прозаик, переводчик. Живёт во Франции. Официальный представитель Международной Федерации русскоязычных писателей во Франции. Редактор отдела «Интервью» журнала «Эмигрантская лира».
Переводчик Валерий Двойников родился в 1978 году в Киевe. Жил и учился в Украине, в Алжире, Португалии, Франции, Голландии и Бельгии. Закончил льежский и брюссельский университеты (факультет международных отношений). Работает в мэрии Льежа (отвечает за политику здравоoхранения и молодежи). Политолог, автор политических выступлений и статей. Преподавал французский и английский в Академии языков г. Марш-ен-Фамен (Бельгия). Пишет стихи и рассказы на французском и русском языках.
Я ХОТЕЛ БЫ
Я хотел бы быть тем, кого нет. Мёртвый
ветер гуляет по миру. Так хотел бы
не знать, что не вижу, и не видеть, что
так и не знал, и зайти за высокий экран
в чёрно-белом кино одиночеств, где опять
прошлогодний аншлаг, и розовым шампанским
скоротать антракт необратимой «Травиаты»,
этой осени рыжие сны, этих дней
небывалые были.
Горит последнее окно за тем
обветренным углом, за веткой той,
непоправимой. Театр времени на улице
судьбы, где голуби клюют вчерашнюю
блевотину у входа. Я хотел бы быть тем,
кого нет, кто не явится и не отбудет, и не
видеть уже, и не знать, всё, что знать не
хотел и провидел, как все те, кого
носит по миру мёртвый ветер
пустых перемен.
Горит последнее окно, и небеса
непоправимы. Под утро снова снится
брат, под вечер – нет ни досад, ни боли
бережной, ни ветреной тревоги. Я хотел
бы уже не хотеть и не знать всё, что так и
не видел. А долы те, преголубые, пускай
лоснятся для других, и ласточки ныряют
за окном в подводном мире яви, и счастье
улыбается с подушки и думает
о ком-то о другом.
JE VOUDRAIS
Je voudrais être celui qui n'est plus. Un vent assassin
se promène sur le monde. Je voudrais tellement
ne pas connaître ce que je ne vois pas et ne plus regarder
ce que je n'ai jamais pu connaître, se glisser derrière un haut écran
du cinéma muet des solitudes, qui diffuse en boucle
les succès de l'année dernière, déboucher une bouteille de champagne
rose pour profiter de l'entracte de la «Traviata»,
et des rêves roux de cet automne, dans la réalité
improbable de ces jours.
La dernière fenêtre reste toujours allumée
au coin éventé, sur une branche incorrigible.
Le théâtre du temps se déroule sur la rue du destin,
là où des pigeons ingurgitent le vomis de hier, devant une entrée
quelconque. Je voudrais être celui qui n'est plus,
ou qui n'apparaîtra et ne disparaîtra plus jamais. Ne plus voir et ne plus
connaître tout ce que je ne voulais pas savoir mais que je devinais déjà,
comme tous ceux qui sont désormais emportés par le vent
assassin des changements vains à travers ce monde.
La dernière fenêtre est encore allumée mais les cieux
resteront incorrigibles. Le matin, je rêve encore de mon frère,
pour que le soir, il ne me reste plus de déceptions, plus de mal
accosté, plus d'inquiétudes volatiles. Je voudrais ne plus
vouloir et ne plus connaître ce que je n'ai jamais
vu. Quant aux collines azurées, qu'elles éblouissent
les autres et que les hirondelles plongent derrière les fenêtres,
à l'intérieur de ce monde sous-marin de la réalité, et que le bonheur
continue à sourire de son coussin, en pensant
à quelqu'un d'autre.
СПАСИБО, ПАРИЖ
Спасибо, Париж, за масонские
игры, за орды туристов, зевающих
хором на раннем Монмартре,
в сиреневом солнце, за пальцы
карманников в ласке проворной,
за волны любви, убывающей
в млечность под грешным мостом
Мирабо, спасибо за кладбищ
чугунные склоны в завешенных
окнах шик-блеск ресторанов,
за блики ликов помидорных
у старых пьяниц на скамье,
за слёзы Пиаф и ухмылку
Джоконды, пустыни храмов,
торжищ толчею, за тени друзей
в непогашенных окнах и поезда
в почивший Ленинград, за
взгляды любимых в отчалившем
взгляде и ласточек над
поднебесной мансардой, за узкую
тропу взаимных одиночеств и
музыку разыгранных разлук,
за вздохи двойника, стареющего
кротко, бредущего мимо
меня, в улыбке видений, во снах
недожитых, где больно от
вольностей кафешантанных и
сладко от шквалов бульварной
тоски, где кажется то, что не нам
отказалось в глядящих в себя
зеркалах, спасибо, судьба,
за судьбину, за сказку
спасибо, Париж.
MERCI, PARIS
Merci, Paris, pour tes jeux maçonniques,
pour tes hordes de touristes, bayant sur
un Montmartre matinal, éclairé par un soleil mauve,
pour tes doigts de pickpockets, victimes d’une caresse habile,
pour tes vagues d'amour qui s'enfuient vers la voie lactée,
en dessous du pont pécheur Mirabeau,
merci pour les collines en fer de tes cimetières, visibles
à travers les fenêtres fermées des restaurants chics,
pour tes gueules de vieux ivrognes, en forme de tomates, déposées sur un banc,
pour tes larmes de Piaf, ton sourire de Joconde,
pour tes temples désertés, pour tes marchés en-foulés,
pour les ombres d'amis dans tes fenêtres allumées,
et pour tes trains vers un Leningrad enterré.
Merci pour le reflet dans mes yeux des bien aimées lors du départ,
pour ces hirondelles sous la mansarde de ton ciel,
pour le chemin sinueux des solitudes partagées,
et la mélodie des ruptures sur jouées,
pour les soupirs de ton sosie, vieillissant innocemment,
errant devant moi, avec un sourire visionnaire,
plein de rêves mal vécus, portant en soi le mal
des libertés volatiles des cafés chantants et le bon souffle
de la peine au ras de tes boulevards…
Merci au destin pour cette destinée,
Et pour ce que tu as pu me conter, Paris...
ЛЕТО
Я хочу в иное лето, без начала и конца,
чтоб плацкарт или купе, и над Волгой –
долго-долго, голова чтоб с верхней полки
в дыме счастья, сквозь года, помидор,
вкрутую яйца, и весёлые соседи, и
великая страна.
Я хочу, чтоб снились книги, пахли
хлеб и молоко, чтоб кому-то там
пророчил в чёрной маске мистер Икс:
«живу без ласки, боль в душе затая»,
чтобы жадно ждали писем и боялись
телеграмм,
чтобы бабушка не спала, у окна меня
ждала, в синем фартуке в цветочек,
и мурлыкал на коленях понимающий
Пушок, чтобы вечно пела Мондрус,
нежно руки разводя: «где-то есть город,
тихий, как сон».
Я хочу в иное лето, вне начала и конца,
чтоб плацкарт или купе, днём Москва,
а ночью Орша, и чтоб Волга долго-долго
с верхней полки, в славе гари паровозной
чтоб по ветру
голова.
UN ÉTÉ
Je voudrais un été différent, sans un début et sans une fin,
dans une cabine, dans un train, au-dessus de la Volga,
pendant longtemps, très longtemps et que ma tête glisse d'un lit couchette,
enfumée par le bonheur, à travers de longues années, une tomate,
des œufs pelés, des personnes attrayantes et un pays sans regrets...
Je voudrais rêver de livres, sentir le pain, sentir le lait,
entendre Mister X, décoré d'un masque noir, lancer à quelqu'un :
«Je vis sans les câlins et je mets en veille les douleurs de mon âme »
Je voudrais attendre avidement des lettres et non plus des dépêches...
Que ma grand-mère ne dorme plus, derrière sa fenêtre en m'attendant,
avec un tablier bleu décoré de fleurs et que mon chat «Pouchok» me comprenne en miaulant sur mes genoux,
que le barde Mondrouss chante éternellement, en écartant ses doux bras pour s’écrier: «Quelque part, il existe une ville paisible et douce comme un rêve...»
Je voudrais un autre été, sans un début et sans une fin,
dans une cabine, dans un train. Un jour, à Moscou,
une nuit, à Orcha et pour que la Volga,
pendant longtemps, très longtemps, en dessous d'un lit couchette,
soit étourdie par la gloire de ce train, ma tête éprise dans le vent...
ПИАНИСТ
Пьету Линкену
Витала музыка по кругу над
снегом раскалённых клавиш,
и искры чёрными снопами
взвивались из-под дроби пальцев,
то обжигая ветрами рая, то
колыхая волной подводной.
Упёршись стёртыми ногами,
рояль скользил в неосторожность.
Последний всплеск хрустящей лавы,
поклон, кивок, аплодисменты.
Боясь ожога, пожал я руку,
холодную, как лёд подлунный.
2014. Брюссель
LE PIANISTE
A Piet Linken
La musique faisait danser des flocons de
neige autour des claviers incandescents,
et des gerbes noires d'étincelles sortaient
sous la claquette des doigts,
nous brûlant parfois par des vents contraires du paradis,
ou encore nous berçant sur des vagues sous-marines.
Tenant debout, sur des pieds usés,
le piano glissait vers l'incertitude.
Un dernier jet d'une lave craquelée,
un hochement, un salut et des applaudissements s’en suivaient.
Craignant une éclaboussure, je me jetais pour m’agripper à sa main,
qui fut froide, tel un glacier lunaire.
2014. Bruxelles