Ян Линь, безусловно, является одной из знаковых фигур современной китайской поэзии – как в КНР, так и за рубежом. Его статус «изгнанника» и борца за творческую свободу подогревает интерес читателей, исследователей и переводчиков. Поэт родился в 1955 году в швейцарском Берне в семье дипломата. Он вырос в Пекине, а в 1974 году был направлен в сельскую местность для «трудового перевоспитания». Там Ян начал писать стихи и по возвращении в Пекин стал одним из первых членов группы молодых поэтов, создавших литературный журнал принципиально нового для Китая формата – «Сегодня». Этот журнал стал главным центром притяжения авторов авангардной поэзии.
Во время печальных тяньаньмэньских событий Ян оказался за границей. Он так и не вернулся в Китай – долгое время переезжал с места на место, пока не обосновался с семьёй в Лондоне. Через пятнадцать лет Ян Лянь перебрался в Берлин, где он продолжает жить и работать. Ян Лянь является обладателем множества престижных международных литературных премий, в том числе итальянских премий «Flaiano» (1999) и «Nonino» (2012), китайской поэтической премии «Небесный колокол» (2013) за свою трилогию «Концентрические круги» (1994–1997) и литературной премии Капри (2014). В течение последних лет он несколько раз был номинирован на Нобелевскую премию в области литературы.
Переводчик Юлия Дрейзис родилась в 1986 в Москве. Закончила бакалавриат и магистратуру Института стран Азии и Африки (ИСАА) МГУ им. М.В. Ломоносова по специальности «лингвистика» (китайский язык), в 2005-2006 гг. проходила стажировку в Педагогическом университете центрального Китая (Ухань, КНР). В 2014 г. защитила кандидатскую диссертацию по литературе китайского авангарда и в 2015 г. выпустила полный аннотированный перевод романа Юй Хуа «Братья». В настоящий момент является доцентом Кафедры китайской филологии ИСАА МГУ, занимается исследованием и переводами современной поэзии, ведёт блог «Стихо(т)ворье», целиком посвящённый китайской поэзии последних тридцати лет (https://versevagrant.com/). Переводы Ю. Дрейзис печатались в журнале «Транслит», а также презентовались в 2015 г. на ежегодном Фестивале свободного стиха/верлибра в Москве. Ю. Дрейзис – лауреат поэтической премии журнала Poetry East West (DJS Art Foundation в номинации «Перевод современной китайской поэзии» (2015).
«Я был в Берлине по стипендии DAAD в 1991 году, вскоре после событий на площади Тяньаньмэнь и падения Берлинской стены, так что я ясно чувствовал себя частью “традиции берлинского изгнанничества”, существовавшей на протяжении многих поколений. Семья Набокова переехала сюда в ходе первой волны эмиграции, а его отец был убит в Берлине. Наши судьбы делают нас частью одной семьи и одной традиции.
Почему бабочка? Воспоминания Набокова одновременно тяжелы и легки: тяжелы из-за переживания изгнания, но и невесомы из-за БАБОЧКИ, прекрасные бабочки летают на каждой их странице, и самая прекрасная из них – его собственный стиль! В конце концов я ощущаю лёгкость бабочки как литературный способ смотреть (сверху вниз) на тёмную реальность. Мои стихи родились из этих чувств.
Ну, и наконец, они были написаны незадолго до того, как мы переехали из Лондона в Берлин (упаковывать вещи было так непросто – это напоминало все болезненные перемещения за годы, проведённые за границей), а затем, когда наша лондонская квартира была очищена, невероятно красивая бабочка влетела в открытое окно моей гостиной, это было настолько прекрасно – я никогда ничего подобного не видел за все мои пятнадцать лет в Лондоне! Мне хочется воображать, что это Набоков прислал её ко мне…» (из комментария Ян Ляня Юлии Дрейзис по поводу цикла стихов, переведённого ею для журнала «Эмигрантская лира»).
Бабочка – Набоков
эти мельчайшие пестрейшие лолиты
во рту хранящие иглоподобие вопля
щедрость микроскопа издалека глядящего в глубоко сокрытые ярые зубы тигра
ты полнеешь выговор тот же медленный как снежинка
вознося фонарей чудные плоды пожнущие сети
кидаясь реестру видов навстречу
микроскопической страсти порывы вечно пальцем размяты
крыльев эскиз остаётся в пустующем доме
у поэта любого вблизи парит бесприютна беспечна тамара[1]
как грёз наяву дядькой сметённая пыль
бабочка порой она бедствий мудрёней
твой благополучия грай и манера твоя не безвинны
перелистни защелкнута в эфире отца сразившая пуля
вылупляется в пёстрый учебник снег всё так же идёт
мёртвые кружат над юности плодником
на фотокарточке глаз уставлен в длиннейший момент
чтоб долететь до края небес наверняка не довольно
надо учиться у книжной страницы слинять человечью кожу
и опознать утончённость большого взрыва из яйцевины одной
прошлое суть маргаритка что обнимает тебя
тамара всегда несёт чащу слабо чернея трепетанием крыл
тебе дорогой метаморфоз грациозно ложится слоями
зажав мир в зубах иглой пригвоздив высоту
тигр ревёт игнорируя памяти глухонемотность
Бабочка – Берлин
отцова могила множеством прочих глубоко-глубоко
перекрыта падают камни как облака
утрамбованный вес – в нём тонким крылом неожиданно прянет
скачок за скачком обретая тебя пока ты ещё молодцеват
строен захвачен цветка колыханием маленьким веером
в парке орган жжёт орган другой – поцелуй
воздуха трение тоже наука
стена мёртвой хваткой сжимает роспись плеча
сумерки падают контрастно мизерному ясному маху
когда твоё сердце внезапно очувствует этот момент
город уже зажимает в горсти твоё предсмертное место приписки
старость без слов только сжатое в глотке стенанье
только тогда понимаешь измена чем тоньше тем абсолютней
взрастит золотистые крапины сила
толчком размахнёт цементные волны мира выше лишь на вершок
морской мотылёк не надеется откочевать от террора
влёт тамара отец ли взмахами вспышек
тела навесу лёгким касанием новых изгнанников в сон отправляя
указатели пепла лишённые дали предельной
твой приют в пробуждении после сбросивши вес в этом адресе где
листьев тёмно-зелёный плафон придвигается ближе
когда ты не боишься струёй аромата быть смятым
становишься ниточкой запаха доставляешь обратно реликту подобно письмо
со штемпелем моря: берлин
Бабочка – старость
моря чешуйчатых крыл тоже немного подсохших
овевает прохладой отель оконная рама ты прислонённый
чужбине под ребром развернув шуршащий увядший листок
холодная синяя нить протянется в кокон
далёко словно втянувшись обратно
в нагруженный едва только опрастанный день
бабочка под седлом как небесный журавль
под микроскопом отборны ворсинки натёрты до блеска
истребления дух всех вещей позади плоскодонка
внезапно подъятая гавань
не раскрыта в стороны все её шахмат доска
заставляет увидеть – ты во всех сторонах пребываешь
в ожидании свой запах тела капля за каплей
редуцируя в запах табачный плоть как куколка бьёт по ноздрям
тамара полёта абсолютная сила в параллель подавляющей тьме
за письмом проницая письмо переливами света
внимая за окнами крыльев трепещущих звукам
выбивая каждое слово ты одиноко сидишь на отвесной скале
звёзд окоём обнимает и сверху и снизу
ты в этом перерождённый усталое золото впадин глазных
утомлённое ветра смолоть всё угрозой
опираясь внутри на один на тысячу
свиваясь дрожа трепеща рождающих нас горизонтов
новое море в обратный рейс пущенный чистый беспримесный стих
[1] Намёк на девочку из юности Набокова, названную им Тамарой в «Других берегах».