Поэзия диаспоры

Автор публикации
Юрий Берг ( Германия )
№ 2 (14)/ 2016

Стихи

Юрий Берг в своих стихах предстаёт автором разного характера – едкая ирония сменяется драматическими интонациями, молитвенный экстаз сопровождается сочувственным взглядом на житейскую реальность и художественным осмыслением времени и места. Улыбка готова смениться грустным оттенком бытия. Но от чьего имени ни строилось бы стихотворение, оно всегда оказывается искренним поэтическим переживанием автора.

 

Д. Ч.

 

Константинополь, 1920-й

 

...Мне б машинку купить, хорошо «белошвейку», 

я бы сшил для тебя сарафанчик со шлейкой.

Полежать-помечтать, снова к порту пройти ли,

может, вспомнится вдруг, как Россию любили?

Но, закрою глаза – в небе коршун-охотник

и, качаясь в седле, стонет раненный сотник...

Пробирается свет сквозь немытые стёкла,

сонно муха жужжит, да лепёшка намокла.   

Воет где-то зурна, минареты и фески,

тараканий уют, да окно с занавеской.

Жалко, нет табака, чтоб свернуть самокрутку,

жаль, убили вчера в кабаке проститутку.

Водку пили опять, а сегодня – всё снова...

...Не видать англичан, не слыхать Милюкова.

 

 

Молитва

 

За себя не прошу я, Го-спо-ди,

за детей – своих и чужих,

слышишь то, что шепчу, поди:

– Покарай меня, но не их. 

Труден был самый первый шаг,

осуди, если я не прав,

а виновен в чём, так подай же знак,

по поступкам моим воздав.

Рано так не вели казнить,

жизнь-жестянка – товар в сельпо,

на булыжник масло не дай пролить

и трамвай уведи в депо.

Дай увидеть свет и врага простить,

дай услышать, как дождь поёт,

дай оставить след, дай ещё пожить,

да святится имя твоё! 

 

 

Одиночество

 

старики умирают не от старости,

они умирают от одиночества.

 

Тумбочка, кресло, окно да кровать. С кем бы поговорить?

Прожито, пролито, нечего ждать, некому позвонить.

Что там на ужин – овсянка да чай? Может, соседа прибить?

Тянет из форточки. Вечер и май. Некому позвонить.

Было да сплыло, пришло да ушло. Чем бы таблетки запить?

Чёрное с белым, немое кино «Некому позвонить».

Пусто у сердца, а с улицы смех, кто-то пытается жить.

Счастье – его не поделишь на всех. И некому позвонить.

 

 

Осень, что любила ты

 

Будто за терпение в награду

встреча, предназначенная мне –

старая чугунная ограда,

и погост, и церковь на холме.

Потемнела от дождей церквушка,

заперт вход, не слышен благовест,

и тумана мягкая подушка

ухватилась лапою за крест.

У надгробий каменные лица,

тишина, разлитая округ,

лишь в рябине тенькает синица,

созывая к пиршеству подруг.

Я люблю холодный этот воздух,

сладкий запах вянущей листвы –

лето, уходящее на отдых,

осень, что всю жизнь любила ты.

 

 

Годичной давности журнал

 

Годичной давности журнал

раскрытым держишь на коленях,

а над тахтой – ковёр с оленем,

я о таком давно мечтал.

Щелястый пол, потёртый плед,

и в кресле спит свернувшись кошка,

герань и пыльное окошко,

и от гвоздя на стенке след.

А на столе – остывший чай

с чаинками на дне стакана

и две пластинки Мулермана.

Я в этом доме невзначай.

Казалось всё простым вполне,

как принцип действия клистира,

как полушария «Зефира»,

как корка хлеба на столе.

И были «здравствуй» и «прощай»,

и ночь была, и было утро,

и мне тогда казалось будто,

ты шепчешь мне «Не обещай».

...Годичной давности журнал

держу раскрытым на коленях,

а в памяти – ковёр с оленем.

Я о таком всю жизнь мечтал.

 

 

ТИХАЯ ЗОРЬКА

 

Природа сонно привечает  улыбку робкую зари,

и за рекою вымирают в селе ночные фонари.

Мой мир глядит безмолвно в небо глазами стылыми озёр,

и на песке уходит в небыль седыми углями костёр.

Ленивый ветер гладит хаты, воды ленивую струю,

и сосны – старые солдаты, – навечно замерли в строю.

У чёрно-белой, доминошной, волны неспешный разговор,

да чьей-то лодки заполошной стучит рассерженно мотор.

Ты не буди меня так рано, не торопись проверить сеть...

В реке заря качалась пьяно, стараясь к облаку взлететь.

 

 

ПРИПОМНИЛОСЬ

 

Ну, наконец, и тут заянварило –

то снег с дождём, то жахнет минус пять,

нормальная немецкая погода,

любой другой не стоит ожидать.

А где-то Рождество и в доме ёлка,

скрипит снежок и щиплет морозец,

колокола звенят, и в санках катят с горки,

а на столах и хрен, и холодец.

...Скорей сто грамм, и руки греть над печкой,

пока домашние накроют и нальют,

в душе светло. Как вкусно пахнет сдоба!

И хрипло полдень ходики поют.

Наш старый дом – в нём никому не тесно,

за всё, что дал, Творцу воздам хвалу.

...Казалось мне, что счастье будет вечным,

как смех детей, возившихся в углу.

 

 

Разговор с кукушкой

 

Понедельник – день тяжёлый, недосып и маята,

дождь осенний, невесёлый, зарядил с шести утра.

Город спит, чуть-чуть лиловый,

                                          неприступный, как стена,

да стекает влага струйкой с запотевшего стекла.

Тяжело, с тележным скрипом трутся мысли в голове,

и по капле цедит время с птичкой домик на стене.

Что кукушка тратишь время? Скоро кончится завод.

Всё одно не знаешь, сколько мне осталось –

                                                              день ли, год...

Всё же, ты кукуй потише, на дворе такая рань,

видишь – дождик с неба сыплет,

                                               да и снизу тоже дрянь.

Сладких трелей соловьиных голос твой куда милей!

...Может, в гости накукуешь

                                           долгожданных сыновей?

 

 

Моему Городу

 

Развесёлый мой вагон, боковые полочки,

снегом выбелен перрон, фонари да ёлочки.

Огоньки бегут назад, будки, рельсы, стрелочки,

до свиданья, Киев-град: шляпки, шапки, кепочки.

Перелески да поля, свет звезды над ригою,

с посошком  бредёт судьба попиком-расстригою.

Неприступна, холодна, с мёрзлою дорогою,

мамка-родина одна, даже если много их.

Сколько надобно страдать, и грешить, и маяться,

может службу заказать, да во всём покаяться?

Ко святым мощам схожу со свечой зажжённою,

в дароносицу вложу душу обнажённую.

Вскрикнет колокол в ночи, хриплый от бессонницы,

ошалелые грачи сыпанут со звонницы...

Город, ты меня дождись. И, каштанно-липовый,

белым цветом разродись в Кожемяках с Липками!

 

 

Мой рыжий кот

 

Мой рыжий кот, гуляка и бандит,

устав от мартовских интрижек и баталий,

меж кактусов, бегоний и азалий

на подоконнике задумчивый сидит.

Он провожает взглядом знатока

всех проходящих мимо окон женщин,

не говоря уже о наших братьях меньших –

на них он смотрит просто свысока.

Мой рыжий плут, не помнящий родства,

прожжённый тип, красавчик и пройдоха,

с ужимками шута и скомороха,

и простотой, что хуже воровства.

Ну что тебе оконный тот проём,

прости, котяра, друг мой и коллега,

уже весна, и нет на крыше снега,

так что пойдём, проветримся вдвоём!