Поэзия диаспоры

Автор публикации
Алексей Глуховский ( Германия )
№ 2 (42)/ 2023

Озарение

Жизнь неудобна, странна, небезопасна, мгновенна, но всё же не настолько, чтобы в ней не нашлось места иллюзиям и тайным движениям души; переводным картинкам из реальности в мечты и интуиции; миражам, вроде внезапно выросшего необитаемого острова «посреди океанских волн», или, напротив, «шестиэтажного парохода», примкнувшего «к дворовой пристани» – арбатскому дворику из далёкого детства. Искренний неоромантизм Алексея Глуховского в наше летальное время прочитывается настолько свежо, что поначалу в это не веришь: «Какая отрада, запутав следы, / под шум водопада, под рокот воды / по горным тропинкам спускаясь с небес, / внизу обнаружить вдруг сказочный лес». Кто из нас не хотел бы его обнаружить, но везёт, похоже, только поэту – субъекту собственной романтической оптики. Это вовсе не значит, что он не видит загустевающего серого смога вокруг («втягиваю голову в плечи / как черепаха / чтобы не видеть / окружающий меня мир / говорю ему чисто / по-русски: иди ты на …»); не значит, что он нечто важное пропустил и наивно изобретает себя в акварельном примитивистском ландшафте («Хотел бы я на Родину, / ей заглянуть в глаза. / И вроде бы, свободен я, / но мне туда нельзя»). Поэт и видит, и знает, и, к беде своей, предощущает. Но при этом знает и видит ещё что-то такое, что позволяет ему, словно ушедшему от погони каннибалов, стать умудрённым жизнью оптимистом, и надеяться на озарения, которые спасут мир: «Январский снег почти не тает, / а лишь смеётся подо мной».

Геннадий Кацов

 

 

* * *

 

Я при себе держу блокнот

на случай озаренья.

Оно однажды снизойдёт,

я почему-то верю.

 

Возможно, это будет так:

я выйду на прогулку,

вдруг сердце, торопясь,

не в такт,

в груди забьётся гулко.

 

И ангел спустится с небес,

и выходя из тени,

одарит россыпью словес

и их переплетеньем.

 

Или, как будто средь ночи

затянутой и душной

горячим пламенем свечи

вдруг опалит мне душу.

 

 

ЛЕТО

 

Жалко лета. Оно пролетело

незаметно – ищи не свищи,

мимолётом побаловав тело,

оболочку продрогшей души.

Всё в нём было: и дачные зори,

и всполохи вечерних огней.

Петухи на соседском заборе

отдыхали от томных курей.

Были ягоды сладкой клубники

и смородины чёрная гроздь.

И закаты багряные никли,

уступая скоплению звёзд.

Был и звук нескончаемой стройки,

в отдаленье – шуршанье колёс,

звон гитар, безо всякой настройки,

и обманчивый летний прогноз.

 

 

ЯНВАРСКИЙ СНЕГ

 

Январский снег хрустящ и крепок,

его руками не возьмёшь.

Нечёткий с лап звериных слепок

на человечий след похож.

 

Морозом скованы деревья

и обесточены дома.

В полях устроила кочевье

себе скиталица зима.

 

Нога опасливо ступает,

боясь нарушить хрупкий слой.

Январский снег почти не тает,

а лишь смеётся подо мной.

 

 

ВЕСНА

 

Господи Боже, какая весна!

Стали прозрачны рассветы.

Ночи насквозь пролетают без сна,

словно в иголку продеты.

 

Дачные будни длинней и длинней,

тосты застольные громче.

Солнце восходит из мира теней,

как благодатный источник.

 

 

ОДА МОЕМУ ДОМУ

 

Был двор арбатский вроде гавани,

где швартовались корабли,

что возвращались после плаванья

в пенаты тесные свои.

 

Здесь, словно воду, воздух вытеснив,

загородив собой проход,

стоял, примкнув к дворовой пристани,

шестиэтажный пароход.

 

Светясь покоем и уютом,

словно живые светляки,

по вечерам в его «каютах»,

мигали дружно огоньки.

 

Мой дом родной, моя отчизна,

мой островок, моя судьба.

В себя вместившая полжизни,

моя арбатская арба.

 

 

* * *

 

Я радуюсь весеннему теплу

и первому нетающему снегу.

Вина бутылке, поданной к столу

с краюхою преломленного хлеба.

 

Тому, что я без устали творю,

не полагаясь на своё бессмертье.

И что душой не тлею, а горю

и только сам перед собой в ответе.

 

Твоей улыбке вслед ночному сну –

что тебе снилось, милая, поведай?

Пускай Господь, развеяв пелену,

направит нас по праведному следу.

 

Я радуюсь, поскольку я живу,

покуда жить мне всё ещё пристало,

стараясь удержаться на плаву,

не бросить вёсел, выдохнув устало.

 

 

ОТРАДА

 

Какая отрада, запутав следы,

под шум водопада, под рокот воды

по горным тропинкам спускаясь с небес,

внизу обнаружить вдруг сказочный лес.

Где сосны растут, пронизав облака,

и речка парного теплей молока.

Где в рост человеческий встала трава,

зверьё понимает людские слова.

Где можно без страха гулять по ночам,

наутро себя доверяя лучам.

Молиться, неистово падая ниц,

меж жизнью и смертью не чуя границ.

 

 

** *

 

от пункта А до пункта Б

неровная дорога

она проходит по судьбе

через сомненья к Богу

 

передвигаюсь как могу

пешком и на колёсах

и забываю на бегу

про сучковатый посох

 

дорога эта нелегка

по кочкам и ухабам

сил накопил наверняка

чтоб не поддаться хлябям

 

осталось вроде бы пути

ещё совсем немного –

как можно ближе подойти

чтобы услышать Бога

 

 

НОЧНОЕ НЕБО

 

люблю смотреть подолгу в небеса

где может окажусь и сам когда-то

откуда звёзды сыплются как даты

и по ночам вершатся чудеса

 

где месяц косит тучные поля

и собирает урожай созвездий

что взращивал повсюду и везде я

вокруг которых вертится земля

 

 

С ПРЕВЕРОМ

 

Птичьей стаей в оперенье рыжем,

в воздухе,

пропитанном дождём,

осень закружилась над Парижем

в танго необузданном своём.

Отмирают годы, словно листья,

под ногами стелятся ковром.

По-французски «грустный»

будет triste.

Мы грустим с Превером под дождём.

Наблюдаем медленную Сену

и в леса одетый Нотр-Дам.

Ливень на воде взбивает пену

и с рекой уходит в океан.

Мне поэт читает стих давнишний.

Мы стоим, задрав воротники...

Между нами дождь,

как третий лишний,

тонет в ряби пасмурной реки.

 

 

ОСТРОВ

 

Окружённый немою тайной,

неприступный со всех сторон,

вырос остров необитаемый

посреди океанских волн.

 

За невидимой параллелью

на неведомой широте

этот остров заметен еле –

вдалеке от морских путей.

 

Но причалить к нему не просто –

нет ни пристани и ни бухт.

Держат скалы корнями сосны,

чудо птицы ласкают слух.

 

Открывая другие страны,

не привиделось бы во сне

ни Колумбу, ни Магеллану

то, что нынче приснилось мне.

 

Как хотелось бы, всё забросив,

ни о чем не жалеть уже,

перебравшись на этот остров

переехать на ПМЖ.

 

 

ЗАЗЕРКАЛЬЕ

 

Живём как будто в Зазеркалье,

где жизнь течёт наоборот.

Здесь, отдаляясь от реалий,

всё вкривь и задом наперёд.

 

Всё перепутано местами

и стёрты контуры межи

между правдивыми словами

и сладкой проповедью лжи.

 

И большинству здесь безразлично,

что дьявол примеряет власть,

и всё становится привычней

не помолиться, а проклясть.

 

Здесь не заглядывают в «завтра»,

а лишь тоскуют по «вчера» –

как ужин подают на завтрак.

Но ищут от добра добра.

 

 

* * *

 

в ночи мерцают тускло три окошка –

зачаток малой родины моей

вокруг урча уныло бродит кошка

с ней всё же как-то и повеселей

свет фонаря дрожит сквозь ветви дуба

давая успокоиться душе

что мне с того что с нами дальше будет

в сравненье с тем что с нами есть уже

вокруг берёз толпятся шумным роем

в предсмертном танце майские жуки

а мне забавно наблюдать порою

как птицы смело кормятся с руки

 

 

* * *

 

Я понял вдруг, что всё уже сказал

и хватит всем мной сказанного слова.

Слежу за тем, как гаснет тот канал,

что отвлекал ото всего земного.

 

Ещё остался крошечный тоннель,

откуда слышу мелодичный вызов,

звучащий, как весенняя капель,

что падает с оттаявших карнизов.

 

 

КУКУШКА

 

не буди меня кукушка

подари минуту сна –

слишком твёрдая подушка

слишком ранняя весна

 

как в саду воюют птицы

слышу с самого ранья

мне и так тревожно спится

от всеобщего вранья

 

перестань считать кукушка

не плутай в моих годах

я у жизни лишь игрушка

в многоопытных руках

 

 

* * *

 

Не пытайте меня на твёрдость,

убеждаясь, что я не гибок.

Не испытывайте на гордость,

в ней причина моих ошибок.

 

Слишком долго я заблуждался.

Несгибаемость – для героев.

И теперь весь, как губка сжался,

наблюдая чужое горе.

 

 

22 АПРЕЛЯ

 

я смотрю как в апрельской луже

погибают остатки снега

надо мной кто-то тихо кружит

словно ангел сошедший с неба

 

слушай – песни уже запели

соловьи возвратившись с юга

наших жизней две параллели

пролетели мимо друг друга

 

я такой же как был – не хуже

только сделался чуть мудрее

да и шаг стал немного уже

подтверждая что я старею

 

 

РОДНОЙ ЯЗЫК

 

Язык, родной ты мой язык,

дай на тебе наговориться.

Я от тебя почти отвык,

как от родимой ветки – птица.

 

Во мне звучишь ты, как оркестр,

где нота каждая знакома.

Тобой шумит весенний лес

и речка плещется у дома.

 

Тебя повсюду узнаю.

И в уличном разноголосье

твою мелодию ловлю,

как набирают воду в горсти

 

из голубого родника,

что пробивается сквозь гору.

Мне звук родного языка

необходим для разговора.

 

 

* * *

 

втягиваю голову в плечи

как черепаха

чтобы не видеть

окружающий меня мир

говорю ему чисто

по-русски: иди ты на …

мне надоел твой кровавый пир

я три месяца как не видел света

мне своей тенью застит его война

не было весны и не предвидится лета

недугом безвременья страдает моя страна

падают с неба мин гигантские градины

рвут как звери

на части земную плоть

повылезали наружу

всякие гады и гадины

и не утоптать их и не пополоть

 

 

ХОТЕЛОСЬ БЫ…

 

Я бы хотел на Родину,

где все мои друзья.

Хоть там и не угоден я

и мне туда нельзя.

 

Закрыты все границы мне,

нигде не проскочить.

С живыми не увидеться,

могил не посетить.

 

Чтоб вечною разлукою

грозила мне страна –

за что такая мука мне

к исходу лет дана?

 

Хотел бы я на Родину,

ей заглянуть в глаза.

И вроде бы, свободен я,

но мне туда нельзя.