Подборка Игоря Кочнева названа «Дорога к Богу». Однако в ней нет ни единственно проверенного/верного маршрута, ни прописанной до последнего поворота gps, той самой дорожной карты, по которой можно не только дорогу найти, но и дойти по ней до цели. Мало того, в этих текстах не исключено, что дорога приведёт к развилке, как с рыцарем из притчи, оторопевшим перед камнем с записанными на нём мало приятными для путника вещами, вроде, «направо пойдёшь – смерть найдёшь, налево – коня потеряешь...» К Богу потому и не бывает опозданий, что конечный пункт дороги к нему – неизвестен и не назван: «Я к Тебе прихожу, как приходят к врачу, / Хоть и знают, что нет исцеленья.»
В стихотворениях Кочнева, очень классических как просодически, так и по изложенным/заложенным в них мыслям, речь идёт, скорей всего, о том, что названо в «Поэтике» Аристотеля anagnorisis – «узнавание», которое возникает при общении человека с предметами, с природой, с пересекающей ландшафт дорогой и с её обочинами, на что-то указывающими и о чём-то напоминающими. Со встреченным путником на дороге, который на твой вопрос запросто ответит цитатой из фильма «Покаяние», хотя возможны и варианты – может ответить, с него станется, и так: «К Богу». Возникает впечатление, что с этим путником уже где-то встречались, пересекались прежде: у Аристотеля в «узнавании» близкие признают друг друга после долгой разлуки по скрытным приметам, тайным знакам, известным только им и никому другому.
Предметы и люди в текстах Кочнева встречаются с автором – и им не нужно знакомиться, они узнают друг друга. Они, как дорожные знаки, расставленные по дороге в самые разные времена – от раннего детства к сегодняшнему часу – становятся попутчиками поэта, указывают путь, и всего-то надо к ним приглядеться, их записать («Но я, как землекоп, врываюсь в новый пласт, / Пытаясь откопать существованье Бога»), найти им место в строке, в абзаце, нередко бывает, что и в рифме – и удивительным образом это может оказаться той самой Дорогой. Тем сакральным путём. К Нему: «Вспыхнешь Божьею свечою, / Бомж сгорит в тебе хмельной. / Жаль тебя. Господь с тобою. / Жаль тебя. Господь с тобой». И дорога окажется узнаваемой, и всех, кого на ней встретил, оказывается знал – не важно где и когда, в какой-то из своих ипостасей. Главное только – правильно расставить силлабы. Как в Древнем Риме – точно расположить гермы вдоль дорог, которые все ведут к Риму. К Богу. И уже то, что ты его там, в конце пути, распознаешь; что и с Богом происходит «узнавание» по тем самым расставленным в тексте меткам – признаешь Его в конце пути, при встрече едва ли не родственником – это и по-аристотелевски понятно, и в этой подборке Игоря Кочнева вполне ожидаемо.
Геннадий Кацов
* * * Ветхий дом был разговорчив, Днём купался в пенье птиц, Вслушивался в скрип пророчеств Полуночных половиц. Вздохи задувались в окна, Щели плакались ночам, А от плача пол промокнет И не купит калача! В доме старенькой гитаре С вечно лопнувшей струной Снилось озеро, подранок, Мгла с крадущейся лисой. Кем продавлены пружины На диване у стола? Дом давно уже безжизнен, В доме память умерла. Дом бревенчатый, рассохший, Чудом спасшийся от бурь, Ни о чём уже не ропщет И не верит в ворожбу. Вспыхнешь Божьею свечою, Бомж сгорит в тебе хмельной. Жаль тебя. Господь с тобою. Жаль тебя. Господь с тобой. * * * Звёзды, как пшено, накрошил… Утро поклюёт их потом… Ни души в душе, а кто жив, На седьмой воде киселём. Кременчуг и парк над Днепром У воды возня пацанят… Пёс молотит ветер хвостом, И глядит родней, чем родня. Взгляд мой в блюдцах луж утонул, Впереди вздыхает вокзал, Кто ж меня как в пропасть столкнул, Тем, что все пути заказал? Толку в табаке на понюх? Пусть мне целый мир будет дом! Я попал, как волк в западню, По узлу махнув топором… * * * Кому ты исповедуешься кроме Тех отражений мнимых в зеркалах? Как реки стали жилы на руках, Набухшие водовороты крови… А может нас и не было на свете, И лишь пыталась Матрица пути, Из социальной сети наскрести Для призраков, снующих по планете? Мы так неинтересны для Богов… Неужто Божество нас породило? Что проку в этих полчищах рабов? У прошлого натруженные жилы – Что было в этой жизни? – ничего Такого, чтобы сердце не заныло * * * Проще простого завыть, как волчара, Проще простого в берлогу залечь – Жизнь – это просто подарок случайный, Хочется сбросить мешок этот с плеч Хочется сбросить и чары и путы, Броситься в омут дурной головой, Ангел-хранитель, ангел мой лютый, Что ты стоишь у меня за спиной? Опытом хмурым наполнены трюмы, В льдах этой жизни я трассу торю, Ангел-хранитель, ангел угрюмый Что ж ты так добр к моему ноябрю? Век не видал я чернее заката, Жизнь моя тлеет в темнице сырой, Ангел-хранитель, друг мой заклятый, Что ты дрожишь над моею душой? Вниз я катился дорожкой покатой, Век не видал ни любви, ни тепла, Ангел-хранитель, ангел крылатый, Нёс, словно щит, надо мною крыла. Сколько отпущено, кто посчитает, Взвесит, осудит, задвинет засов... Будь всё как будет, пусть лишь не оставит Ангел-хранитель во веки веков... * * * Да поможет мне Босх или мудрый Дали, Мне бы разума посох, дорогу в пыли! Где мильоны прошли до меня, не прозрев, Где червонное злато пьёт кровь, озверев, Где текучих часов обвисают края, Где Антония дьявол испытывал зря... Не поможет и Босх – нам во веки веков На бессмертном тонуть «Корабле дураков»… * * * Я был там, где Христос накормил горемык, Я Нагорную Проповедь слышал На той самой горе, где Владыка Владык Что-то Сыну нашёптывал свыше. К Гефсиманскому саду я ноги влачу, Где оливы, как древняя стража. Ни о чём не прошу, я опять промолчу, По щекам только слёзы размажу. Для молитвы нет слов, Ты пойми и прости, Не пророк я, но нет мне спасенья, Сочтены наши годы, закляты пути – Кому крест, кому самосожженье... Не поднять головы – я опять промолчу, Только слёзы мелькнут на мгновенье… Я к Тебе прихожу, как приходят к врачу, Хоть и знают, что нет исцеленья. «КОД ДА ВИНЧИ» Лишь горстка тихих слов, К ногам твоим, богиня, А надо б целый мир, Но с миром в ссоре я, Шумит масличный сад Над нами, над нагими, То плача, то смеясь Насмешкам бытия. Давно уж я не тот, Но лик твой так же светел, Мы знаем, что почём На торжище людском, Но может быть ещё Грядёт попутный ветер Поникшим парусам Над нашим кораблём. Я толпы накормил Насущным хлебом истин, Я воду превратил В волшебное вино… Ходил я по воде, Но мир потонет быстро, Едва распяв меня, В безверье всё равно! Мария, я умру, Чтобы воскреснуть в сыне, Иль в дочери моей, Когда настанет срок, Наш горький поцелуй Вовеки не остынет, Любви бессмертен Бог, Но слишком мир жесток... * * * Там у воды роскошен стог Живого сена из осоки. Проклюнулась звезда. Хвостом Хлестнула рыбина в протоке. Как девочка бочком-бочком Над частоколом бурых елей Луна свой пучила зрачок, В распевке лягушиных трелей. Покалывало холодком, Хотя тепло не покидало Двоих, прижавшихся молчком И расстеливших покрывало. О чём тут скажешь? Что сказать И хворосту, и бурелому, Где сосен мачтовая стать, Выстреливает, как колонна. Где твердь небесная близка, Где смысл любви одушевляя, Протокою Днепра у скал, Плыла душа моя нагая. * * * Неопалимая Купина, Неупиваемая Чаша... Пока любовь неодолима В ней пребывает вера наша. Пока любовь необъяснима И мироточит, как икона, Одним огнём душа палима, Горит, не ведая урона. Не знали мы свечей венчальных, Вся жизнь на барщине, на пашне, И всё ж с улыбкою печальной Мы провожаем день вчерашний. Наш город на горе построен, Щебечут птицы по субботам, И маршируют мерным строем Дни подневольные работы. Мы разлучаемся надолго – День без тебя – клубок из бедствий, Не успеваем даже толком Наговориться, наглядеться. Пускай я грешник перед Богом, Одной тебе молюсь, родная, С тобою мимолётны годы, Мы таем, таем, улетая. Твоя любовь мне – хлеб насущный, Дал Боже днесь, дал Боже правый, Двум работягам неимущим Любви великую державу. * * * Воздухом влажным, как тёплым плащом, Кутает полдень в оливковой роще, Мальчик родной мой резвится с мячом, За год всего лишь так славно подросший. Седенький полдень насыщен весной, Руки весенние с лунным отливом, Внуки и внучка весёлой гурьбой Кружатся возле цветущей оливы. Нет в этом мире надёжней ключа – Руки родные, любимые лица – Вновь открываю во взглядах внучат Мир и цветущий, и зеленолистый, Иерусалимские сосны торчат, Будто в подушечках швейных иголки, Клин журавлиный над нами промчал, И малыши ненадолго умолкли. Там одуванчик примерил парик, Как зажигалки горят цикламены, Дикий тюльпан показал нам язык – Чтоб разглядеть, преклоняем колена. Аве, Создатель! Ликует базар, Где, как алмазами, сыплешь дарами, В млечной галактике кружится шар, Вместе с Тобой и тремя малышами! * * * Иерусалимская свеча, Отмоли у тьмы! В гостях у Бога, Обессилев, выдохлась дорога, Кланяется пламени в очах. Полусумрак переходит в ночь. Этот воздух – ангела дыханье. С каждым мигом гулко расставанье. Научи мгновению помочь! Горы держат город на плечах. Где свеча из Иерусалима, Там неповторимость повторима – Шепчет в уши то, о чём молчат. Иерусалимская свеча! Здесь душа, былая недотрога, Как дворняга, у подножья Бога, Как стекло прозрачное в лучах. * * * Всё суета сует – сказал Экклезиаст – От мудрости большой уныния так много... Но я, как землекоп, врываюсь в новый пласт, Пытаясь откопать существованье Бога. У верующих душ на сто ходов вперёд Продумана игра – а шахматист я слабый, И я копаю вглубь, а времечко не ждёт – Петляет гиблый путь – всё камни да ухабы... Хоть не был я богат и не имел я слуг, Всё суета сует, скажу с Экклезиастом, Но я возлюблен был и у меня был друг, И был природы лик и лютым и прекрасным. Любой пророк умрёт, и добрый и злодей, Как ни скажи, душа дом обретает в теле, От плоти в плоть рождён был каждый из людей – Лишь во плоти душа жива на самом деле. Из миллиардов душ струится веры нить И тянется к Тебе из хаоса и праха... И соткана навек, вовек не износить – Бессмертья Твоего светлейшая рубаха.
