Александр Кабанов неустанно сталкивает слова и смыслы, творя свой поэтический миф окружающего мира, создавая трагическую картину жизни. Кабанов заставляет нас по-новому взглянуть на привычные слова, понятия, образы, даёт им новую жизнь в нашем сознании. Он честен в разговоре со своим читателем, даже если играет многозначностью слова и создаёт новый метафорический слой смыслового содержания. Боль не подделаешь, искренность не сыграешь. Самоирония только подчёркивает эту силу переживания, которую поэт воплощает в своём творчестве. Перед нами – один из лучших поэтов своего поколения.
Д. Ч.
* * *
Он пришёл в футболке с надписью: «Je suis Христос»,
длинноволосый, но в этот раз – безбородый,
у него на шее – случайной розой расцвёл засос,
у него возникли проблемы с людьми, с природой.
Золотую рыбку и чёрный хлеб превращал в вино,
а затем, молодое вино превращал в горилку:
так ребёнок, которому выжить не суждено -
на глазах у всех разбивает кота-копилку.
Как пустой разговор, отправляется в парк трамвай,
светотени от звуков – длинней, холодней, аморфней,
но воскрес Пастернак, несмотря на скупой вай-фай,
и принёс нам дверной косяк, героин и морфий.
* * *
Как темнота от фонаря –
живёт одна в сухом остатке,
и солнцу, в августе, не зря
приходят мысли о закатке.
Не зря любил тебя, не зря
слепец, почуявший измену,
я уходил в ночную смену,
подняв рогами якоря.
О, как жестоко и по-детски
мы сглазили поводыря,
и скольких мы, не зря, в Донецке
убьём, и нас убьют – не зря.
Схоронят звёзды и медали
под деревянное пальто,
а ведь – не зря Христа распяли,
ведь, если б не распяли, что:
лежал бы на плацкартной полке,
хрустя отравленной мацой,
писал стихи, и в чёрной «волге»
разбился бы, как Виктор Цой.
ПОМИНАЛЬНАЯ
Многолетний полдень, тучные берега –
не поймёшь: где пляжники, где подпаски,
по Днепру сплавляют труп моего врага –
молодого гнома в шахтёрской каске.
Пешеходный мост опять нагулял артрит,
тянет угольной пылью и вонью схрона,
и на чёрной каске врага моего горит –
злой фонарь, багровый глаз Саурона.
Середина киевского Днепра,
поминальная – ох, тяжела водица,
и на тело гнома садится его сестра –
очень редкая в нашем районе птица.
Донна Луга – так зовут её в тех краях,
где и смерть похожа на детский лепет,
вся она, как будто общество на паях:
красота и опухоль, рак и лебедь.
Вот и мы, когда-нибудь, по маршруту Нах,
вслед за ними уйдём на моторных лодках,
кто нас встретит там, путаясь в именах:
жидо-эльфы в рясах, гоблины в шушунах,
орки в ватниках, тролли в косоворотках?
* * *
Наш президент распят на шоколадном кресте:
82% какао, спирт, ванилин, орехи,
вечность – в дорожной карте, смерть – в путевом листе,
только радиоволны любят свои помехи.
Будто бы всё вокруг – сон, преходящий в спам:
ржут карусельные лошади без педалей,
вежливые гармошки прячутся по кустам,
топчутся по костям – клавишам от роялей.
Здесь, на ветру трещат в круглом костре углы,
здесь, у квадратной воблы – вся чешуя истёрта,
и, несмотря на ад, снятся ему котлы,
плач и зубовный скрежет аэропорта,
голос, рингтон, подобный иерихонской трубе,
только один вопрос, снимающий все вопросы:
«Петя, сынку, ну что – помогли тебе,
ляхи твои, твоя немчура и твои пиндосы?»
Наша война ещё нагуливает аппетит,
мимо креста маршируют преданые комбаты,
но, Пётр поднимает голову и победно хрипит:
«82% какао, спирт, ванилин, цукаты…»
* * *
Тишина выкипает, как чайник с большим свистком,
Тишинидзе не знал, что сахар – зовут песком,
Тишинюк позабыл заварку в мотне кальсон,
но, за всех ответят – коварный Пушкин и Тишинсон.
Тишинявичус сеет шпроты на чёрный хлеб,
как любить варенье, которое раньше еб?
Вот проснулся ветер и клонит деревья в сон:
но, за всех ответят кровавый Путин и Тишинсон.
Не война – войня, отцветает в полях бурьян,
помянем друг друга под твой коньяк, Тишинян,
сохнут радиоволны от суффиксов до морфем
но, за всех ответит двуликий Сайленс FM-FM.
Покосились окна – и без окладов, и без оправ,
оказалось: Дзержинский – прав и Бжезинский – прав,
мы учились, авве, рассчитывать на авось:
чтобы это – быстрее кончилось, началось.
* * *
моим иркутским друзьям
Комары на Байкале – размером с цыплёнка –
богомола ведут под уздцы,
а затем, прорывают защитную плёнку,
засыпай, успокойся, не сцы.
Что им пьяная кровь да унылое тело:
пусть гудят над тобой, тяжелы –
от байкальской воды, от поддельной нутеллы,
от просроченной адской смолы.
Косоглазая бабочка выхватит плейер –
из твоей полусонной руки,
и взлетает, раскрыв императорский веер –
вот такие у нас мотыльки.
Разрыдаётся омуль над свергнутым язем,
свистнет хариус в два плавника:
водку пьянствуем, курим траву, безобразим?,
лезут черти из черновика.
А за ними выходит Илья Носферату –
каторжанин, шаман, содомит,
он массирует сердце, как будто простату,
и в простуженный бубен бубнит.
Твой Байкал – черновик о погибшем поэте,
ну, а как тут с любовью к врагу:
от любви, как известно, рождаются йети –
но и эти – сбегают в тайгу.
* * *
Канал воняет, колокол звонит,
и облака истёрлись до предела,
как будто небо – чистый эбонит,
сплошное электрическое тело.
На Гарибальди курят анашу,
и, под конвоем бдительной соседки –
я свой вечерний мусор выношу:
черновики, бутылки и объедки.
«Стекло – сюда, а пластик – вот сюда,
бумагу – здесь, а жестяные банки…»,
среда прошла, четверг, опять среда,
суббота, словно яд венецианки.
Лючией, санта-бестией храним,
я не надеюсь больше на везенье:
что делать с сердцем, некогда моим? –
«…к объедкам сердце, завтра – воскресенье.»
* * *
Русский турист отдыхает
как будто солдат перед боем
а завтра идти в штыковую под пули
нельзя отступать позади
расстрел и штрафбат для мёртвых
Русский турист отдыхает
в голове у него зима и лютый
холод олени морошка Нижний Тагил
а вы жили в Нижнем Тагиле?
даже январь предпочитает
Верхний Тагил или Пермь
Русский турист отдыхает
не забывая напомнить туркам
о крымско-турецкой войне и Шипке
египтянам про Асуанскую плотину
немцам о концлагерях и просто
потому что они немцы
Отдых это политинформация
водка это анестезия
русская песня это предупреждение
если ты слышишь хрип
шведа избитого в лобби-баре
крик поляка тонущего в бассейне
знай это русский турист отдыхает
русский турист отдыхает
* * *
На Днепре, в гефсиманском саду,
где бейсбольные биты цветут
и двуглавый орёт какаду,
забывая во сне парашют.
Дачный сторож Василий Шумер,
помогая нести чемодан,
говорит, что майдан отшумел,
а какой был по счету майдан?
Маслянистые звёзды опят
до утра освещают маршрут,
бездуховные скрепы скрипят
и бейсбольные биты цветут,
и пасутся людские стада
под шансон с подневольных небес:
«Я тебя разлюбил навсегда,
потому, что ты против ЕС…»