Ирина Фещенко-Скворцова склонна к лирической исповедальности, что нередко сводится у иных авторов к интонационно вяловатой стихотворной речи. У Ирины этой вялости нет – её стих энергичен, ритмически разнообразен, в её образности присутствует неожиданность, что заставляет читателя быть внимательным слушателем, сопереживающим тому, чем хочет поделиться автор. И это подтверждает её право на творческое воплощение авторских замыслов.
Д. Ч.
Южная ночь
Южная ночь не звенит, а мучительно ноет,
Тянутся руки её – запрокинуть и стиснуть.
Как тебе спится, любовь, в окружении
древних инстинктов?
Как тебе спится,
любовь?
Тёмное море колышется мерно над нами,
Мутное море, и, разве не рыбы на дне мы?
Только во сне – омывает и нежит дневное.
Вот, из глубин потянуло, плеснуло, подуло.
В сон возвращаемся снова запутанной тропкой.
Южная ночь с откровенной прохладой под утро.
Тянутся руки её – запрокинуть и стиснуть.
Может, озябла любовь во владеньях
могучих инстинктов?
Тонкий её колокольчик хрустального звона –
не трогай!
Астральный свет созревшего листа...
Астральный свет
Созревшего листа
Осенний свод
Еще небесней стал.
И проступают чёрные кресты –
Кресты стволов –
Сквозь праздник влажной прелести и прели,
Как первые цветы
Сквозь снег в апреле.
А в глубине
Упорный рост корней,
Их тел сплетённых
Средь комьев тёмных.
Закрыты от небес тяжёлыми слоями,
В незрячем естестве подобные кроту, –
Так лишь кристалл и свет,
Не врозь и не слиянны,
Так лишь душа и свет
Рождают красоту.
ЖИЗНЬ
1.
Сперва – пьянила, как вино,
Благословила на полёт.
Потом – учила быть одной,
За годом год, за годом год.
Но мы не зря приходим в мир,
Где каждому – по силам – роль,
И жизнь священна в каждый миг,
И если вся – сплошная боль.
Как меркнет свет. Как близок мрак.
Сегодня все мы – у межи.
Всего лишь жить. Сегодня – так.
Всего лишь – жить.
2.
На разломе времён
каждый шаг,
каждый миг
оценён и учтён
не вовне –
в нас самих.
Снова мёртвой петлёй
виражи, виражи.
Каждый вдох опалён,
не прожить, не дыша.
Как же хочется жить,
просто жить не во лжи
каждый миг,
каждый шаг…
18. Давай улыбаться!
А мне всё: «Построже!», –
а мне всё: «Посуше!».
Ну, может, негоже,
а всё же, послушай!
Вот этой, коварной,
которая дразнит, –
дешёвый ковёрный?
забацанный праздник? –
зажаты
в её виртуальном
режиме,
давай улыбаться,
скудеющей жизни!
В горячем сплетении слёз и волос
сколь было обещано – всё не сбылось…
И, может, по-летнему, глянет последний
и душу разденет, слегка виновато:
рождение – прочерк – и свежая дата.
И всё.
И над жаркой открытостью строчек
сомкнётся краями обыденный прочерк.
Зимний полёт
Заманила птицу стая
На рассвете, золотая…
Голубыми полотенцами
под крылом её не реки потекли.
Это ранняя метелица
Поднимаясь, ускользает от земли.
На распахнутое тельце
налетают массы неба.
А в гнезде осатанело
ветер рвёт остатки пуха –
пусто.
Золотая,
отзвеневшая с рассветами вдали,
из забвенья, из затменья вырастая,
как одна большая птица,
эта стая,
улетает, ускользает от земли…
Не любят птицы человечьей ласки…
Не любят птицы человечьей ласки:
Ручным – ручные, а чирикнут: – Чур!
Не любят птицы человечьей ласки:
Им всё – слегка, чуть-чуть, не чересчур.
Не любят птицы человечьей ласки:
Смотреть – смотри, а в руки чтоб – ни-ни!
Не любят птицы человечьей ласки...
Для этого – крылатые они
А если железная логика наших желаний?..
А если
железная логика
наших желаний
за гранью оценки рассудка,
пока не сгорела?
А после арену
песком засыпают скорее,
и с новым оружием
вновь закипает игра?
И бросила я удила,
и меня понесла
раздувшая ноздри
кобыла слепых узнаваний.
Храпит, не признает
малейшего права за вами:
ни вашей арены,
ни скачки – на бис –
призовой…
Если прощаться
Сны-домочадцы
Машут полою плаща.
Если прощаться,
Значит – любить и прощать.
Равнопричастны –
Снятся друзья и враги.
Если прощаться,
То не забыть про долги.
Снами промчатся:
Помнишь про дальних про сих?
Если прощаться,
Значит – прощенья просить.
Тридцать несчастий
Плюс неустроенный быт.
Ночью – прощаться,
Утром – любить.
Это к жизни болезнь
Это к жизни болезнь,
Потерпи же,
Погрусти
Потихоньку одна.
Ранний вечер,
Прозрачно белёсый,
Утеплён в переплёте окна.
Что ему, в Лиссабоне, в Париже
Выводить, наклоняясь пониже,
По живому свои письмена?
Рассекающей тени лезвие,
Тьма потерянности, тупик.
Это к жизни болезнь,
Потерпи же,
Потихоньку одна
Потерпи.
Переводчик – поэту
Посвящается португальскому поэту
Антониу Нобре (1867 – 1900),
чью книгу «Мельник ностальгии» я перевела
Когда бы вышли из теней и силуэтов,
Я б стала другом Вам, иль чем-то в этом роде…
Плохие матери выходят из поэтов,
Но и друзья неважные выходят.
Пьяна от наших романтических дуэтов,
Да вот, живьём, на монологи мы щедрей.
Плохие матери выходят из поэтов,
Но и любовницы – не лучше матерей.
Мы устаём от стихотворных менуэтов,
Когда они, увы, не нашего полёта.
Плохие матери выходят из поэтов,
И всё же хочется им сына – рифмоплёта.
Нам без поэтов не хватает пируэтов
Цезур и ямбов, и восторгов постоянных.
Плохие матери выходят из поэтов:
Скупые рыцари сокровищ окаянных.
В нас через край – вопросов и ответов…
Служенье муз не терпит … середины.
Ну, что хорошего выходит из поэтов,
Когда им голос дан – лишь он единый?
Как можно легче жить, земли едва касаясь...
Прыжком из темноты
Удушье наступает:
Вот – пел и длился звук,
И – судорога рта.
И немотой зову,
Но умирает память:
В ней ты уже не ты
И я уже не та.
Как можно легче жить,
Земли едва касаясь,
Дыханьем не задуть
Курящегося льна...
Волчицей сторожит,
Облезлая, косая.
Забудешь на беду,
Оглянешься – она.
По-заячьи кружи,
Неслышная, босая,
Скользи, лети, плыви…
Как можно легче жить,
Земли едва касаясь
Дыханием любви.
Прочла у Мишеля Монтеня
и поразилась совпадению мыслей.
Так часто бывает, сначала приходит
стихотворение, потом встречаешь
эту мысль в книге. Конечно, бывает и
наоборот.
«...иные люди, чего бы ни желали и чего бы
ни домогались, рвутся к этому всеми своими
помыслами и изо всех сил. Но ведь бывает
столько ложных шагов, что для большей
уверенности и безопасности следовало бы
ступать по этому миру полегче и едва
касаясь его поверхности. Следовало бы
скользить по нему, а не углубляться в него...»
Мишель Монтень «Опыты».