СЧИТАЛОЧКА НА СОН Снова в жертву, как ягнёнка, Темя жизни принесли. О. Мандельштам В чёрной, чёрной комнате... Из детских страшилок Ничего не говори мне! Вот и первая строка: Между Сциллой и Харибдой Проплывают облака. Под простынкой обнажённым Человек лежит и ждёт. Над пространством прокажённым Пролетает самолёт. Все заданья нынче – на дом. Забиваемся в нору И спрягаем, коли надо: «Ты умрёшь и я умру». На немецком, на иврите, С крошкой-сыном и отцом – «Да и Нет не говорите И не трогайте лицо». И пускай течет с экрана Сводок чёрная река, Апокалипсису – рано. Не сегодня. А пока – Без усилия, без плана – Полпоэмы на столе. Спи, давай, моя Светлана. Что нам делать на земле. ТРЕВОГА Издалека, невинно, понемногу По воздуху вливали нам тревогу, Пока мы не исполнились ее. И вот уж легким нелегко дыханье, И чей-то вдох похож на издыханье, А если повезет – на забытье. Испугом переполнено по горло, Живое закрывается покорно. А я усну, и будут сны легки, И озеро удваивает горы, И золотом ссыпающийся город, И Скорой голубые огоньки. КАРАНТИН Ты царь: живи один. А. Пушкин Проснуться лет чрез сто. Саша Чёрный Один. – Отрезан. – Некому отдать Клубящуюся нежность. Не с кем плакать, шутить, гулять. Но полнится тетрадь, И сладостна плодов словесных мякоть. Один. К чему близнец? Ведь время – вор Для бренного, ведь человек – калека... – Когда он может гордость брать у гор И озеро любить как человека. О чём вообще поэту горевать, Дичая в заточении деревни, Когда он может губы согревать Глаголом упоительным и древним? НА ЧЕРЕПАХАХ, НА КИТАХ На черепахах, на китах, Кассиопеях, Орионах, В текучих времени пластах, И между ними, И без оных – Гляжу в окно. Пока темно, Качаю сонную планету, А в ней из тайн земли зерно Себя выпрастывает к свету. НОЧЬ («и опять ни в одном глазу») и опять ни в одном глазу. и тьма. и глаза залить не поможет тоже. умереть – уснуть – видеть сны – с ума соскочить: никак, всё никак, мой боже. мир силён, огромен – я слаб и мал. всё равно он весь у меня в ладони. если век хребтину себе сломал, отсижусь подальше, авось не тронет. как зверёк в норе. как моллюск на дне. к свету божьему сунуться нет резона. и слетаются мотыльки ко мне на экран мобильного телефона. ОРГАН
Взаперти? Что может быть глупей! Дух не ограничен нашим телом. Пей, дружок, из Иппокрены, пей – видишь, как свободно полетел он?
Ведомо заоблачным богам и пытливому доступно бденью: целое – один сплошной орган, стройное, могучее гуденье. Каждая труба наделена разумом, энергией и волей.
Так лети из своего окна голосом божественного поля!
СОН АНТРОПОЛОГА Татьяне Владимировне Черниговской Едва замкнётся дверь времён грядущих, Умрёт все знанье, свойственное нам. Данте мы любили тепло того что у вас называют солнцем мастерили дудочки из костей но потом уступили планету вам кроманьонцам почему? у вас есть учёные пусть они и скажут вам без затей так мол и так маловата лобная доля ни общиной осесть ни приручить волков вот и осталось слабым убраться с поля был такой планетянин – и был таков наши останки по разным местам покоясь иногда отыщутся вот теперь вы будете их беречь у нас тоже была подъязычная кость гортань и голос но никто ничего не знает про нашу речь и когда настанет и ваш черед поглотиться другими или вовсе убраться с лица усталой земли не останется никого кто вспомнил бы ваше имя только волки если бы говорить могли ах у вас есть письменность биб-ли-о-тека и как правильно – серверы? сервера́? ну да вы же сами сказали от всего человека остаётся... забыл... никогде? никогду? никогда? ВАВИЛОН колеса мегаполиса, круги и жернова. кому какая польза, когда растет трава? ты городской по крови, пропискам, паспортам. но Вавилон покроет забытым сном, а там – леса непроходимые, без имени река, азартный глаз ундины, узревший чужака! и ты – в воде по пояс, и помнятся едва колеса мегаполиса, круги и жернова! ЦИФРАЕ. Замятин, «Мы» (1924) вот ты идёшь спокоен и здоров и прочно вписан в лучший из миров стабильный и украшенный богато твоя душа свободна от тревог к андроиду привязан кошелёк сверкает психоделика арбата и ты идёшь шагаешь по москве где гастарбайтеры как мумзики в мове безропотно выкладывают плитку и воланд не шагнёт из-за угла и дура аннушка лишь воду разлила и мастер не заметит маргаритку и ты идёшь – и замеряет ход андроид вправо влево поворот всё можно вечер утро влево вправо и если ты по правилам играл к тебе придёт заслуженный астрал и в новый год открытка из управы но ветерок подул – и город твой преображается в концлагерь цифровой зачем затем твоей же пользы ради теперь иди крадись но можешь ниц пред хищной камерой с распознаваньем лиц не падать на московском маскараде ЗАПЯСТЬЯ всю жизнь мы без отца гуляли отец глядел на землю свыше и что теперь нам циркуляры, которые земные пишут? в потоки воздуха упасть я могу, никем не удержима давай, замкни мои запястья за нарушение режима ЧАКОНА[1] Полно мне леденеть от страха, Лучше кликну Чакону Баха. А за ней войдет человек... А. Ахматова 1 Нарядное слово барокко, А рядом и тьма, и чума – Того и гляди, за оброком Нагрянут и в ваши дома. И выглядят вроде бы чисто – Но прачка была ли чиста? – И знати рукав из батиста, И черни рукав из холста. Сегодня вы живы-здоровы? Сумейте дожить до весны! А руки у прачек багровы. А руки у прачек красны. 2 Тебя заберет благодетель На воды в капеллу свою. Жене дожидаться и детям: Ты гений, но кормишь семью. Курортное время неспешно; Течёт, и не видно конца. Тебе не отправят депешу. К тебе не отправят гонца. Ночами под временным кровом Ты видишь домашние сны... А руки у прачек багровы. А руки у прачек красны. 3 И вот возвращение в Кётен. Соседей испуганный взгляд. Родное сыновнее «Кто там?» – Вернувшемуся не назад. Всего-то два месяца срока. Мария, Мария, Мари... Нарядное слово барокко, Нарядное, бог побери! Уже никогда не обнимет, Уже ничего не шепнёт... Бесшумная гостья отнимет И тяжестью плечи пригнёт. Тогда из земных декораций Шагнёшь за предавший порог: Нет смерти, а есть – вариаций Несущийся к богу поток! 4 Строительство счастья сурово, И уши у каждой стены, И руки у прачек багровы, И руки у прачек красны, И губы сжимаются строже, На людях не видно лица́, И в маленькой общей прихожей Осталось пальто без жильца, И нет ни добра, ни закона... Но есть целомудренный слух, Чеканное слово чакона И скорбью очищенный дух.Так приятно чувствовать чей-то зоркий глаз, любовноохраняющий от малейшей ошибки, от малейшего неверного шага. Пусть это звучит несколько сентиментально, но мне приходит в голову опять всё та же аналогия: ангелы-хранители, о которых мечтали древние. Как много из того, о чем они только мечтали, в нашей жизни материализовалось.
Михаил Юдовский. «В пути».
Холст, масло, 40х50 см.
[1]Стихотворение основано на реальных событиях. В июле 2020 г. исполнилось 300 лет со дня смерти Марии Барбары, первой жены Иоганна Себастьяна Баха; с её смертью связывают написание «Чаконы». «Уши у каждой стены», «пальто без жильца» можно увидеть в Фонтанном доме, в музее-квартире Анны Ахматовой. Пальто принадлежало Николаю Пунину (прим. автора).