Феликс Чечик. Хорошо забытое. – М.: Формаслов, 2022. – 116 с.
Феликс Чечик владеет способностью выразить поэтическую мысль кратко, но объёмно, и часто сопрягает, казалось бы, несопрягаемые явления или предметы:
Во времени тире мгновенье оном
безвылазно застрял мальчишкой, как
вставная челюсть бабушки в граненом
и кроха-самолетик в облаках.
И всё непредсказуемо и зыбко,
но это лишь на первый взгляд, пока
сияет белозубая улыбка
и точкой самолёт и облака
Читатель, привычный к этому качеству стихотворной речи поэта, к его краткости и афористичности высказывания, тем не менее, не удивляется появлению стихотворений в значительно большем количестве строф. Не удивляется потому, что доверяет автору и знает, что попусту Чечик слов не тратит: его внутреннее чутьё позволяет строить стихотворение сообразно степени нагруженности сюжета и творческой мысли. Всё решает приходящая на ум метафора или образ:
Жесть – это жесть, а не то, что подумали вы:
нужная вещь для ремонта забора-сарая.
Суть, а не слово, не выбросишь из головы –
клёном в осеннем пожаре горит не сгорая.
Суть, а не слово... Поэтому и человек –
это не то, что снаружи, а то, что по сути:
под ноги смотрит все время, а будто наверх –
значит смотрящим на звёзды его нарисуйте.
Вот он стоит: позади и сарай, и забор.
Вот он глядит, не мигая, на звёздное небо.
Жесть, говорите? Нет, просто Серебряный Бор.
Просто кувшин молока в ожидании хлеба.
«Суть, а не слово» – говорит поэт, замечающий жестянку, забор, сарай, но видящий звёздное небо. И возникает то самое сопряжение горнего и земного, сопряжение и напряжение струны, до которой притронулась мысль поэта. Чечик очень точно чувствует развитие стихотворения, и потому никогда не забалтывается. Точка, завершающая стихотворение, имеет свою логику. Поэтическое мировидение Чечика включает в себя разнообразную тематику, его взгляд не ограничен и свободно перемещает внимание автора. Но нельзя не отметить живую память поэта, которая высвечивает тему самой этой памяти:
Говорят, что я на папу
стал со временем похож.
В первый раз надену шляпу
и надену брюки-клеш.
Днём погожим, звонким, летним,
у прохожих на виду,
папой двадцатидвухлетним
с мамой по небу иду.
Память о детстве, о юности, о близких людях, об уходящих в прошлое временах живёт во многих его стихах:
Вот и славно, вот и ладушки –
испарюсь, как соль морей,
чтобы было, как при бабушке,
доброй бабушке моей.
Чтоб жилось на свете медленном
не соринкою в глазу,
а вареньем – в старом медном,
пенно булькая, тазу.
…Вот и славно, вот и ладушки,
вот и баюшки в конце.
И живу я, как при бабушке
и покойнике отце.
Каким человеческим теплом проникнуты такие и подобные им строки Феликса Чечика! И это тепло, эта неподдельность искренности, лирическая исповедальность вызывают доверие и сопереживание читателя:
Воспоминаний сухая солома
вспыхивает, моментально сгорая:
бабушка Фаня и дедушка Шлема
вечны, как Шимон с ключами от рая.
Не предадут и встают с петухами –
или не спят никогда, как на страже...
Воспоминаний холодное пламя.
Клин аистиный в осеннем пейзаже.
Новая книга поэта – свойственное поэтическому характеру Феликса Чечика продолжение доверительного разговора с читателем.